• Издания компании ПОДВИГ

    НАШИ ИЗДАНИЯ

     

    1. Журнал "Подвиг" - героика и приключения

    2. Серия "Детективы СМ" - отечественный и зарубежный детектив

    3. "Кентавр" - исторический бестселлер.

        
  • Кентавр

    КЕНТАВР

    иcторический бестселлер

     

    Исторический бестселлер.» 6 выпусков в год

    (по два автора в выпуске). Новинки исторической

    беллетристики (отечественной и зарубежной),

    а также публикации популярных исторических

    романистов русской эмиграции (впервые в России)..

  • Серия Детективы СМ

    СЕРИЯ "Детективы СМ"

     

    Лучшие образцы отечественного

    и зарубежного детектива, новинки

    знаменитых авторов и блестящие

    дебюты. Все виды детектива -

    иронический, «ментовской»,

    мистический, шпионский,

    экзотический и другие.

    Закрученная интрига и непредсказуемый финал.

     

ДЕТЕКТИВЫ СМ

ПОДВИГ

КЕНТАВР

 

Юрий ПОКЛАД

 

 

 

 

 

АМНЕЗИЯ
Отрывок из повести
ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

      На следующий день, после обеда, в палату вплыла Софья Иосифовна. В халате она казалась толще обычного, а декольте просто поражало.
     Я сидел на кровати, ссутулившись, опустив голову. Я понимал, сколь убог в полосатой пижаме, стриженый наголо, с торчащими ушами и носом, с измученными от бессонницы глазами. 
- Ваша работа? – спросил я её вместо приветствия.
     Софья Иосифовна отшатнулась от этих слов, вислые щёки покраснели. Выходит, я не ошибся?
- Саша, мне необходимо всё объяснить вам, то, о чём вы подумали, абсолютно не так. 
- Я не вижу ничего неясного.
     Вот она, переоценка ценностей. Всего-то у меня и оставалось в жизни: тихое одиночество в домике, похожем на сарай, да книги. Кроме этой крошечной иллюзии независимости, не было ничего. Но и этих крох потребовалось меня лишить, и тут я оказался кому-то должен.
Горькая обида овладела мною, так в детстве судорожно сводит подбородок и губы, перед тем, как появиться слезам. Самое безобидное, самое безответное существо не следует загонять в угол, а уж тем более, дразнить его там, ударяя по носу концом швабры, существу может вспомниться изначальная его, хищная сущность.
     Софья Иосифовна опытный психотерапевт, в последнюю секунду по моим глазам она почувствовала опасность.
- Ваня, быстро сюда! – закричала она, шарахаясь к двери.
     Бросившись на Софью Иосифовну, я оплошал, - зацепился ногой за ножку кровати, рухнул в проход, разбил нос. Ваня навалился на меня тушей, потом подоспел Коля. Меня умело скрутили, слегка побив по почкам, привязали к кровати. Пришла медсестра Таня, чего-то вколола мне в вену, я заснул.
Страх твёрд, колюч. Он находится где-то в груди, ближе к шее. Стыдно носить его в себе, но избавиться невозможно. Если уж быть малодушным, так с самого начала. Не подставлять под удар жену, не подставляться самому. В этом не оказалось бы ничего стыдного, уезжаем же мы из той местности, где, по прогнозам, должен пронестись ураган. Во мне изначально нет отваги, мужества, сопротивления. А если нет, так и не появится. Человек – запрограммированное существо. Если ему не удаётся примириться с заложенной в него программой, он погибает. Я не люблю себя, такого, какой я есть. Я никогда не примирюсь с собственной ущербностью. Если бы я не попал в психбольницу с амнезией, я бы оказался здесь с какой-нибудь другой душевной болезнью. Или совсем бы не выжил. Все душевные болезни возникают оттого, что человеку не удаётся договориться с самим собой, убедить себя в том, что он ещё не окончательный мусор. Невозможно жить, не уважая себя. Не эту ли неуверенность интуитивно чувствовал во мне Смагин, и не за неё ли он меня презирал? 
  Софья Иосифовна появилась на следующий день, перед обедом, за её спиной маячил Ваня. Она отослала медсестёр. Что касается больных, то на них здесь никто не обращает внимания, их как будто вовсе не существует. Ко мне она, на всякий случай, обратилась издали.
- Саша, умоляю тебя, выслушай. Как ты мог подумать, что это я рассказала о том, что с тобой происходит, Барсукову?! Неужели ты можешь допустить, что я на это способна?
- Не вполне в этом уверен, но слишком удачно всё сходится. Я бы сказал, подло сходится.
- Саша, это сделал Друзенко. Он каждую ночь подслушивал под твоим окном. И ещё, я думаю, что он мечтает поселиться в твоём домике.
- Это ваши догадки, или вы знаете наверняка?
- Я знаю точно, его Ваня выследил.
- Софья Иосифовна, давайте поговорим на улице, больные, какие-никакие, но люди, для них наш спектакль лучше любого кино.
     Мы вышли на улицу, присели на скамейку под увядающей, со сморщенными листьями, сирени. Увядать ей было ещё не время, но в этих местах ничего не выживает.
- Сколько лет вашей дочери, Софья Иосифовна?
- Тридцать один, мне восемнадцати не было, когда я её родила.
    Софья Иосифовна слегка смутилась, сказав это.
- У меня, знаете ли, был такой период, я словно с цепи сорвалась, - объяснила она, - я мужчин имею ввиду. Какое-то сумасшествие нашло. Пришлось срочно замуж.
- Удачно?
- Могло быть хуже. Мы с дочерью, как подруги, она меня даже мамой не называет.
- Как же она вас зовёт?
- Софа.
    Она смутилась значительно сильнее, чем в первый раз.
- У меня есть предложение, только не удивляйтесь и не перебивайте. Я достаточно долго нахожусь здесь, и сам стал немного врачом. Себе, по крайней мере, я в состоянии поставить диагноз.
- Ваше нынешнее состояние нельзя назвать в полном смысле болезнью. А если это болезнь, то её не вылечить лекарствами. Вам просто не надо читать книги. У вас чересчур буйное воображение, вы примеряете сюжеты на себя, как одежду, вы живёте внутри этих книг, вы их материализуете.
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что вам вредны книги. Содержание некоторых из них вы воспринимаете слишком близко. Это стало опасным для вас. Я имею ввиду тот детектив, который вы читали. Вы почувствовали себя участником событий. Когда артист слишком входит в роль, сливается с ней, он способен поступить в соответствии с убеждениями своего героя. Зарубить старушку, задушить Дездемону.   
- Вы абсолютно ничего не поняли. Книга не при чём. Она при чём, но она не главное. Я болен совестью, стыдом, я болен жизнью, которую не удалось прожить достойно. Найдётся много людей, которым это не удалось, но я отвечаю за себя. Моя болезнь – это болезнь памяти. Для того, чтобы меня вылечить, надо начать с причины болезни. Человек должен за что-то уважать себя. Если уважать не за что, надо, либо умереть, либо начать жить с чистого листа. Вы заметили, даже фурункул заживает только тогда, когда удалено гнойное его ядро. Моё гнойное ядро – память. Нужно каким-то образом, уколами или таблетками, сделать так, чтобы в моём мозгу вновь изгладилась память, чтобы я стал таким же, каким поступил сюда, в больницу.
- Уверяю вас, как не помнили вы своей жизни, так не помните и сейчас. Я надеюсь, вы не берёте в расчёт ту чушь, что напридумывали под влиянием детектива. Вы уверены, что через какое-то время не найдётся другая книга, которая вызовет у вас столь же сильные ассоциации? Тогда вы будете уверять себя, что были уже не следователем прокуратуры, а, скажем, космонавтом, или жителем другой планеты.
- Вы издеваетесь?
- Вовсе нет. Я хочу, чтобы вы уяснили сущность своего заболевания. 
- Никакое это не заболевание. Если, конечно, вам не придёт в голову сказать, что наличие памяти является болезнью. Почему вы уверены, что я всё это себе вообразил? Для такого богатства ассоциаций надо быть, как минимум, Достоевским. Но ведь это же, в конце концов, неважно вообразил я или нет. Важно то, какой я есть. Важно то, что во мне, а во мне одна дрянь. В следующей жизни я постараюсь стать лучше. 
- Жаль, что вы не понимаете, сколь бессмысленно ваше намерение. Хорошо, я сделаю то, что вы хотите. Вы забудете эту детективную историю. Но потребуется применение мощных лекарств. У вас может что-то не выдержать. Сердце, почки, печень.
- Я дам расписку, что лекарства применялись с моего согласия.
- Кому нужна ваша расписка? Вы забываете, в каком учреждении находитесь. Вы можете умереть по моей вине, почему вы этого не учитываете? За вами будет необходим уход.
- Я понимаю, что вы хотите сказать. Хорошо, я согласен, я перееду к вам жить, мы будем жить долго и счастливо, я буду называть вас Софой, я возьму вашу фамилию. Саша Минкус. Вам нравится?
- Очень.
    Кто эта женщина? Я её не знаю. Как она представляет себе нашу совместную жизнь? Или хочет меня обмануть, как это делают большинство женщин, не понимая, что обманывают они себя? С точки зрения тупого прагматизма, всё замечательно, но бессмысленность прагматизма давно очевидна. Есть ещё одно обстоятельство, которое меня не устраивает: когда я умру, Софье Иосифовне не придёт в голову похоронить меня на другой стороне озера, рядом с Лилей.
- Вы не верите мне, Саша, – вздохнула Софья Иосифовна.
      Долго не мог уснуть. Уснул. Проснулся глубокой ночью. На столике медсестры в маленькой комнатке-прихожей тлел ночник, медсестра, как всегда, отсутствовала. Обычные посиделки с водкой в соседнем корпусе. 
     Как хорошо, что Софья Иосифовна согласилась лишить меня памяти. Мысленно пролистал в памяти восстановленную жизнь. Туда и обратно. Всего несколько эпизодов задержали внимание. Но стоит ли переживать из-за какой-то там утренней свежести пионерским летом после окончания шестого класса, или поцелуя в полутьме подъезда, возле жаркого радиатора парового отопления, в десятом? Не о чем жалеть.
    Палата стала наполняться людьми, я видел, хорошо знакомые, и едва знакомые, лица. Люди толпились возле моей кровати, и я не представлял, как на небольшом пространстве их смогло поместиться так много. Вот это мои родители, - мама в том самом платье и платочке, в котором её похоронили, отец – при галстуке, который он очень редко носил. А вот Смагин, в полковничьем мундире, смотрит куда-то в сторону, словно не ко мне пришёл, а просто заглянул, по случаю. Одноклассники, ребята, с которыми вместе учился в университете, ещё какие-то, с трудом узнаваемые, личности. Зачем все они сюда пришли? Почему они молча, смотрят на меня, чего ждут? Подошёл сухощавый седой человек в больших очках:
- Каретников, - коротко представился он. - Пойдёмте, нужно подробно поговорить, мы вас ждём.
- Да, конечно.
     Я понял, мои фантазии зашли слишком далеко, самое время освободиться от них, но резец судьбы чертит линию жизни твёрдо и неумолимо. Невозможно было не принять предложение Каретникова, я понял, что мне уже не проснуться, да я и сам этого не хочу.
     И я вышел вместе со всеми.

    На следующий день, утром, Барсуков пригласил Софью Иосифовну Минкус к себе в кабинет. Для Софьи Иосифовны этот кабинет был связан с событиями столь давними, что казалось, будто их не было вовсе. Нос Барсукова в те времена ничем не напоминал баклажан, изо рта не пахло давно не мытой пепельницей. Да и Софья Иосифовна тогда весила значительно меньше центнера, она имела лишь обольстительную полноту, от которой мужчинам было трудно оторвать глаз, и они невольно оглядывались. Кожаный диван в углу раскладывался сам собою волшебным образом, подчиняясь требовательному взгляду хозяина кабинета, и свет гас в точном соответствии с превращениями чудесного дивана. Софья Иосифовна с нетерпением ожидала очередного дежурства. Когда ей приходилось ночевать в больнице, муж ревниво вздыхал, провожая её, и просил сменить работу. То сладкое время миновало безвозвратно и почти не вспоминается теперь.
- Что ты хотел, Игорь? – спросила Софья Иосифовна, войдя.
- Ты плакала? – спросил Барсуков, внимательно взглянув на неё.
- Ну, плакала. И что?
- Ничего. Побольше поплачешь, поменьше пописаешь.
- Не хами. Зачем ты меня вызвал?
- У меня тут письма валяются, этому, который на тракторе работал. Ну, который ночью умер, генерализованная амнезия. Забери эти письма.
- От кого они?
- От жены.
- Давно валяются?
- Давно.
- Почему ты не отдал их Денисову?
- Так он бы ещё раньше умер, если б узнал, что там написано. Прочти, чтобы не слишком сильно о нём плакать. Это ещё тот гусь был, если жена не врёт, конечно. Хотя, зачем ей врать?
- Затем, что это повод не забирать его отсюда.
- Жена намекает, что ещё не всё про него написала. Я вот о чём думаю, Софа: может быть, память можно потерять от стыда за свою жизнь? Защитная реакция мозга? Хорошая тема для диссертации. 
    Софья Иосифовна молчала, пристально глядя на Барсукова.
- За что ты его ненавидишь?
- Софа, поверь, никудышный это был человек, его жена приводит факты, их легко проверить, если тебе это важно, конечно.
- Разве так легко разобраться, кто хороший, а кто плохой? Зачем мне эти письма?
- Ну, ты приходила к нему, что-то у вас там было.
- Ничего у нас там не было.
- Только беседы о Достоевском?
- Тебе и про Достоевского известно? Хорошо твой Штирлиц поработал. Под кроватью, что ли, сидел?
- Какой Штирлиц?
- Сам знаешь какой. Уж не ревнуешь ли ты, Барсуков?
     Барсуков поспешно подал Софье Иосифовне пачку небрежно вскрытых писем, он старался не глядеть ей в глаза. Софья Иосифовна вновь заплакала.
- Софа, о чём твои слёзы? О неудавшейся счастливой жизни с сумасшедшим?
- О том, что с вами, Игорь Георгиевич, счастливая жизнь даже не предполагалась.
     Вдоль аллеи, выложенной квадратной плиткой, несколько неглубоких чугунных урн, выкрашенных в тускло-зелёный цвет. Софья Иосифовна сожгла письма в первой же из них, не читая, за что я ей сердечно благодарен.

Повесть Юрия ПОКЛАДА "АМНЕЗИЯ"
опубликована в журнале "Детективы"СМ" №04-2017 (выходит в августе)



 

Статьи

Посетители

Сейчас на сайте 346 гостей и нет пользователей

Реклама

Патриот Баннер 270

Библиотека

Библиотека Патриот - партнер Издательства ПОДВИГ