Иванна ВАРКОВА
ФАДЕЕВА ЛЮБОВЬ

Отрывок из рассказа

Осень для Фадея была самым нелюбимым временем года. Наваливалась непреодолимая тоска, затягивала глубоко в омут суицидальных мыслей и заставляла вновь и вновь перебирать по косточкам свои обиды и потери. Единственной причиной, по которой две недели в году он проводил в этих глухих и нелюдимых местах, была знахарка бабка Захаровна. К ней приезжали за помощью из самой Москвы. Летом в деревне не было ни одного свободного дома. Желающие получить нетрадиционное лечение, прибывали неиссякаемым потоком, но к октябрю дороги размывало затяжными нудными дождями, и жизнь в деревне замирала. Захаровна месяц восстанавливалась, а затем отправлялась на зимовку в лесной домик. Тетка Фадея Евдокия помогала знахарке по хозяйству, и он имел возможность лечить полученное в детстве увечье бесплатно.

К началу октября на рождение нового месяца, вопреки прогнозам, неожиданно погода наладилась, и Фадей начал выходить каждый день на прогулку в лес. Гулял несколько часов по привычному маршруту, затем отдыхал на поляне перед круглым и гладким, словно фарфоровое блюдце, озером и пускался в обратный путь. Извилистая дорожка, ведущая из леса в деревню, напоминала ему изгиб реки. Преодолевая поворот за поворотом, он словно подводил итоги уходящего года и ставил жирные точки в своих непростых отношениях с людьми.
"Дорога осмысления", – с грустью подумалось ему.
Когда он вышел на проселочную дорогу, из-за поворота показался джип черного цвета с московскими номерами. Он проплыл мимо Фадея, как огромный величественный корабль на малом ходу. За рулем сидел широколицый, седовласый мужчина лет пятидесяти, а рядом с ним на пассажирском сиденье – молоденькая девушка с длинными шелковистыми волосами пшеничного цвета.
– Слышишь, какой здесь аромат? – хриплым голосом спросил у нее водитель и открыл все окна в салоне.
Девушка подставила встречному ветру лицо и закрыла глаза. Фадей стоял к ней так близко, что казалось, она вот-вот коснется его блуждающей в воздухе белоснежной, словно фарфор, рукой.
– Да, – блаженным голосом отозвалась она, – смесь хвои, пыли, навоза и сена, – ее звонкий смех разлился эхом по округе, а улыбка озарила безмятежное лицо. – А еще я чувствую, что скоро пойдет дождь!
Сердце Фадея застучало так громко, что казалось, его могут услышать даже заезжие гости. В ушах загудело, как от резкого погружения под воду. По рукам и ногам пробежала приятная дрожь. Как в замедленной съемке, незнакомка пронеслась мимо и перевернула всю его душу.
– Ариша, осторожно, – предупредил водитель, – я закрываю окно.
Джип набрал скорость, поднимая столб пыли, и скрылся за следующим поворотом. Фадей вышел на середину дороги и завороженно смотрел ему вслед. Ноги сделались ватными, он застыл, как языческий истукан, и часто моргал глазами. Ступор длился несколько секунд: он не понимал, где находится, и что с ним происходит. Из забытья его вывел нудный сигнал соседского "уазика".
– Подбросить? – спросил приветливо сосед.
В другой день Фадей бы даже не поздоровался, насупился и ускорил шаг. Он знал, что говорят о нем в деревне, а еще больше додумывал, но сейчас во что бы то ни стало нужно узнать, к кому приехала прекрасная незнакомка. Он залез на переднее сиденье и попросил довезти до деревни. Сосед, пыхтя сигаретой, без умолку рассказывал деревенские новости. Фадей не слушал, но одобрительно кивал, невпопад улыбался.
Подъехав к деревне, он увидел, что джип остановился у дома знахарки, и решил осведомиться о пассажирах джипа у тетки. Евдокия хлопотала во дворе. Заметив племянника, она окинула его проницательным взглядом, спросила:
– Ты чаво тут? Случилось чё?
Он в ответ только показал на джип, высматривая в окнах дома столичную гостью. Тетка набрала охапку дров и на ходу проворчала:
– Приехал из Москвы большой начальник. То ли сам захворал, то ли его дочка. Захаровна велела печку затопить.
– Так она же не принимает больше, – в недоумении развел руками Фадей.
– Дак не откажешь, столь километров отмахали!
Евдокия ногой открыла дверь и ступила в темный коридор. Окно в приемной комнате было приоткрыто, Фадей решил пройтись мимо в надежде, что услышит хоть часть разговора, но, как только он приблизился, створки с шумом закрылись.
Как только он вернулся в дом тетки, зарядил мелкий дождик, похожий на мутную туманную завесу. Весь оставшийся день Фадей пытался занять себя хоть чем-то, чтобы не думать о девушке, но тщетно. Значит, ее зовут Арина. С его уст то и дело слетало ее имя, произносил он его как заведенный на разные лады: Аринка, Рина, Ариночка...
Проходя мимо зеркала, он подметил, что обычно бледное и недружелюбное его лицо сияло, как люминесцентная лампа. Ему стало неловко перед самим собой. Что такое любовь, Фадей знал только из книг, фильмов и рассказов сослуживцев по компьютерной фирме. Сам он считал, что неспособен на это чувство, и многие годы одиночества это подтверждали. Он обладал заурядной внешностью, хилым телосложением и замкнутым характером. Девушки обходили его стороной, а если он с кем-то и знакомился, то все заканчивалось одним коротким свиданием. Близость в реальном мире его пугала, заставляла мысленно возвращаться в детство и переживать личную трагедию снова и снова. Поэтому, стоя перед зеркалом, он несколько раз погладил себя по груди. Так он успокаивался в минуты сильного эмоционального возбуждения или депрессии, которая накатывала на него после очередной неудачи или стресса. Сейчас же хотелось избавиться от наваждения и зажить привычной жизнью отшельника.
Когда на улице совсем стемнело, Евдокия вернулась и начала хлопотать по хозяйству. Ложилась она поздно, а вставала рано, поэтому Фадей спал еще несколько часов после того, как тетка уходила к знахарке. С порога она начала ворчать, что завтра Захаровна начинает лечение дочери столичной шишки. Чем девушка больна, она так и не призналась, хотя Фадей ходил за ней следом, словно тень, и пытал вопросами. Перемену в нем тетка сразу приметила и резким тоном осекла:
– Ейно и без таких, как ты, забот хватает. Посмотри на себя! Куцая овца. Рохля, руки не из того места растут. В городе, можа, ты – ума палата, а тута ни на что не годный. Вона, курятник покосился, три дня прошу починить, все без толку.
На тетку Фадей не обижался, на словах она была сурова, но на деле все ему прощала и жалела, а когда он засыпал, заботливо накрывала одеялом, выключала настольную лампу и долго сидела рядом, словно сторожевой пес. В такие минуты она вспоминала свое детство, когда ее сестра была еще счастливой беззаботной девчонкой и никому не принесла горя своим безумием.
Всю ночь Фадей мерил шагами комнату, как будто от этого она могла увеличиться в размерах. Несколько раз выходил на улицу и всматривался в окна дома, в котором поселили москвичей. Уснуть Фадею удалось только под утро, когда, с первым криком петуха, тетка вскочила с железной кровати, на которой спали еще ее родители, наспех покормила скотину и отправилась к Захаровне.
Ближе к обеду Фадей проснулся и направился в кухню, где его ожидал скромный завтрак. Затем решил пойти на поиски гостей из столицы. Долго искать не пришлось, сосед сказал, что видел их на поляне за деревней. Отец и дочь сидели на скамейке возле речного причала, смотрели вдаль и о чем-то беседовали. Он не решился подойти ближе, прислонился к забору бабки Анисьи и стал наблюдать. Сердце затрепетало, как парус при шквальном ветре. Неужели это любовь? Эта мысль так испугала его, что он быстро покинул свое укрытие.
Следующие три дня прошли как во сне. Несколько раз Фадей издали видел Арину, но не смел подойти ближе и заговорить. Может быть, он решился бы на такой смелый шаг, если бы не постоянное присутствие ее отца. Тот заботливо брал дочь под локоток и вел по деревенской дороге, катал по округе на джипе, но чаще они сидели на речном причале и вполголоса о чем-то говорили. На прогулке девушка ступала неуверенно, из чего он сделал вывод, что Захаровна лечит ее от болезни ног. Иногда до Фадея доносились, словно эхо, обрывки их с отцом разговора, и он понял, что основную часть времени Арина проводит, как и он, в полном одиночестве. Ему трудно было в это поверить. Неужели такая красавица одна? Может, дело вовсе не в ногах, а в чем-то еще?
На четвертый день он застал ее у Захаровны. Девушка лежала на кушетке за ситцевой занавеской, через которую были видны плавные очертания ее силуэта.
И тут знахарка резко подняла его клетчатую фланелевую рубаху, оголила шрам в области сердца, уродливо стягивающий неровно сросшиеся куски плоти и доставляющий Фадею немало боли.
– Судороги были? – грубо спросила Захаровна.
Девушка слышала их разговор, а Фадею не хотелось, чтобы ее мнение о нем строилось на жалобах, поэтому он еле заметно качнул головой, но следующий вопрос выдал его нелепую маскировку.
– Часто?
Фадей беззаботно махнул рукой и сконфузился, его испуганный взгляд метнулся в сторону занавески. Захаровна отвесила ему подзатыльник и упрекнула:
– Не забывайся, у кого в доме! Нету времени с тобой в игры тута играть. Отвечай, что спрашиваю!
– Перед дождем бывают, – смущенно отозвался Фадей и почесал затылок.
– Чаще ночью или днем?
– Ночью.
В комнату, которая была как бы приемной, вошел отец Арины и устроился рядом с дочерью в кресле. Его пытливый недоверчивый взгляд быстро ощупал тщедушное тело Фадея и остановился на уродливом шраме от ожога, который, как спрут, окутал всю левую часть груди. Знахарка положила Фадея на кушетку и продолжила свои болезненные манипуляции. От пристального взгляда отца Арины парню было неловко, он то и дело ежился и строил гримасы, поэтому Захаровна задернула вторую занавеску и скрыла от посторонних глаз его увечье.
Еле дождавшись конца процедуры, Фадей вышел на крыльцо и стал медленно спускаться по скрипучим, обветшалым, как и весь дом, ступенькам. На ходу он натягивал на голову капюшон от толстовки и надевал очки, пряча от окружающих свои покрасневшие от подавленных слез глаза. Проходя мимо окон, он услышал, как знахарка рассказывает отцу Арины его историю. Фадей встал как вкопанный, его реакцию заметила тетка и строго спросила:
– Ты что там, примерз, что ли?
Он понял, что она тоже слышит рассказ Захаровны, сдобренный драматическими подробностями и ее личными комментариями. Последняя капля терпения прорвала многолетнюю плотину, которая скорее была похожа на затор из осколков его памяти и собранных в кучу обид. Со всех ног он бросился в дом тетки, заскочил в свою крохотную комнатку рухнул на кровать и зарыдал, как младенец. Лицо уткнулось в подушку, от чего его вопли звучали глухими стонами, а рев казался мычанием.
События двадцатилетней давности исковеркали его жизнь. Его обезумевшая мать решила, что с нее страданий хватит, и задумала сжечь дом вместе с собой и детьми. Ее и младшего сына, которого она крепко прижимала к груди, так и не спасли, а десятилетнего Фадея вынес на руках сосед. Пожар был венцом ее безумия, но до этого были долгие годы припадков и бесполезного лечения. Врачи говорили, что болезнь началась после вторых родов, но от тетки он слышал, что мать еще в подростковом возрасте совершала безумные поступки, за которые ей жутко доставалось от деда.
Когда у матери начинался припадок, первым делом на нее накатывала неуправляемая агрессия, и она избивала маленького Фадея до полусмерти. Несколько раз его спасала тетка, унося в родительский дом. Через день мать снова приходила в норму, извинялась, рыдала, просила его вернуться домой. Она объясняла свои приступы реакцией на его непослушание, и ему было стыдно, что он в очередной раз довел мать до истерики и рукоприкладства.
Тот факт, что теперь об этом знают Арина и ее отец, приводил Фадея в ужас. Кем они теперь будут его считать? Неудачником, который не может побороть детские обиды? Тридцатилетний мужик, который, к слову сказать, и на мужика-то был не похож, терзается от фантомных болей.
Вечером тетка вернулась с поникшим видом и с порога попыталась оправдать знахарку. По ее словам, Фадей своим видом вызвал недоверие у московского чиновника, и, чтобы смягчить ситуацию, Захаровна поведала обстоятельства его личной трагедии. Сказанного назад не воротишь, а злиться на Захаровну – все равно, что обвинять несмышленого ребенка. Это было еще одной причиной, по которой он стал избегать московских гостей и часами просиживать в одиночестве у озера.
За короткий срок любовь Фадея превратилась в нечто живое и ощущаемое. Он протягивал руку и представлял, как дотрагивается до лица возлюбленной и нежно поглаживает ее пахнущие медом волосы. Ложился на жухлую траву вперемешку с опавшими листьями и представлял, как они с Ариной, обнявшись, лежат лицом к лицу. Тут же ноющая боль наполняла сердце, отчего из груди вырывался мучительный стон, он понимал, что его фантазиям не суждено воплотиться в жизнь. Трусость и комплексы поработили его еще со времен первой неудачи в любви. Они, как оковы или вериги, стягивали и тянули на самое дно омута его страхов и сомнений. Освободиться от них не было никакой возможности. Он так смирился с этими эмоциями, что бережно хранил на полках памяти все свои обиды, а главное – боль. Боль никогда не отпускала. И сейчас боль не уступила свои права, и понеслась впереди самого светлого и чистого чувства, которое он когда-либо испытывал. Сейчас его успокаивали лишь звездное небо и облик Арины, стоявший перед глазами.
Фадей взглянул на электронные часы. Было уже далеко за полночь. Вернувшись в дом, он пролежал остаток ночи в постели, теша себя фантазиями, что рано или поздно все-таки решится и признается Арине в своих чувствах.
Как только тетка поднялась с постели и увидела, что он не спит, сообщила.
– Ничего, сегодня твоим страданиям наступит конец.
– Ты это о чем? – настороженно спросил Фадей.
– Уезжает сегодня твоя зазноба. Отца срочно вызвали в Москву.
Фадей соскочил с кровати и при тетке начал одеваться, чего раньше никогда не делал.
– А когда снова приедет?
– Да уж, наверное, и не приедет вовсе, – с явным облегчением обронила тетка и вышла из дома.
С выпученными глазами Фадей вылетел вслед за Евдокией и стал засыпать ее вопросами. Тетка махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху, и зашла в коровник. Оттуда послышалось приветственное мычание, и через минуту голос тетки изрек приговор:
– Захаровна сказала, что никто ей помочь не сможет...
Тетка что-то еще говорила, но Фадей уже бежал к дому знахарки. В висках стучало, как молотом по наковальне. Что он будет делать без нее? Как жить дальше? До сих пор он влачил свое пустое существование, будучи уверенным, что никогда и никого не способен полюбить. Благодаря Арине он познал это чувство, и одна мысль о разлуке была невыносимой. Он не знал ее адреса, телефона и места учебы или работы. Если она уедет, то они больше никогда не увидятся.
Добежав до забора дома Захаровны, Фадей дернул ворота, но они оказались заперты. Сквозь замочную скважину он обнаружил, что стоянка возле гостевого домика пуста. Он побежал по дороге и увидел вдалеке стремительно удаляющийся джип. Приняв молниеносное решение, он побежал через лес. Страх ненадолго отступил, а решимость придала ему сил. Он бежал так быстро, что, казалось, ноги не касаются земли, а перемещаются по воздуху. Нет, он не должен ее упустить. Для него это единственная возможность существовать дальше. Не нужно, чтобы она отвечала ему взаимностью, но пусть хотя бы его выслушает. Это уже будет для него победой. Да! Пусть просто выслушает. 

Рассказ Иванны ВАРКОВОЙ «ФАДЕЕВА ЛЮБОВЬ»
опубликован в журнале «Детективы «СМ» № 2-2019 (выходит в АПРЕЛЕ)