Дин КУНЦ

СЛАВНЫЙ ПАРЕНЬ

Главы из романа

Я поделюсь с вами великим секретом, друг мой. Не ждите судного дня, каждый приходящий день – судный.

Альбер Камю

*

Как обычно, таверна его успокаивала. Для того, чтобы снять накопившееся за день напряжение, ему даже не требовалось пиво: хватало только присутствия в этом зале, хотя Тим и не мог объяснить, почему так происходит.

В воздухе стояли запахи свежего пива, сосисок, полировочного воска. Из маленькой кухни тянуло ароматом жарящихся гамбургеров и лука.

Смесь приятных запахов, подсвеченный циферблат настенных часов с логотипом “Бадвайзера”, мягкие тени, окутывавшие его, шепот пар в кабинках за его спиной, бессмертный голос кантри-певицы Пэтси Клайн, льющийся из музыкального автомата, были столь знакомы и близки, что в сравнении с таверной его собственный дом казался чужим.

Возможно, таверна нравилась ему больше дома и потому, что являла собой островок незыблемости, постоянства. В этом быстро и непрерывно трансформирующемся мире, “Зажженная лампа” сопротивлялась мельчайшим переменам.

Тим ожидал, что уж здесь-то его не будут поджидать никакие сюрпризы, да и не хотел их. Значение новых впечатлений сильно преувеличивалось. Попасть под автобус тоже относилось к новым впечатлениям.

Он предпочитал знакомое, обыденное. Не стал бы подвергать себя риску свалиться с горы, потому что никогда бы на нее не полез.

Некоторые говорили, что ему не хватает тяги к приключениям. Тим не видел смысла объяснять им, что отважные экспедиции в экзотические земли и далекие моря сущая ерунда в сравнении с приключениями, которые дожидались его участия в тех восьми дюймах, что разделяли его левое и правое ухо.

Скажи он такое, его посчитали бы дураком. Он был всего лишь каменщиком, клал кирпич на кирпич. И никто не ждал от него глубоких мыслей.

В эти дни большинство людей избегали думать, особенно о будущем. Мыслям они предпочитали слепые убеждения.

Другие обвиняли его в старомодности. В этом он с ними полностью соглашался.

Прошлое сияло созданной человечеством красотой, и те, кто оглядывался, не оставался без награды. Тим уважал надежду, но слабо верил, что красоту можно будет найти и в неведомом будущем.

Тут в таверну вошел мужчина, который сразу его заинтересовал. Высокий, такой же высокий, как Тим, крепко сложенный, но уступающий Тиму шириной плеч.

Заинтересовала Тима не внешность его, а манера поведения. Вошел он, как животное, по следу которого шел хищник, смотрел на дверь, пока она не закрылась, потом подозрительно оглядел зал, словно не веря, что таверна станет ему надежным убежищем.

Когда незнакомец сел за стойку, Тим уже смотрел на свой стакан с пивом, словно перед ним – священный сосуд, а он размышляет над тайным значением его содержимого. Такая поза предполагала, что он в принципе открыт для разговора, но не стремится к общению.

Если бы первые слова незнакомца предполагали, что он – религиозный фанатик, человек, помешавшийся на политике или просто дурак, выражение лица Тима переменилось бы. Читаемое на нем раздумье уступило бы место едва подавляемому стремлению пустить в ход кулаки. В такой ситуации редко кто из его случайных соседей по барной стойке пытался второй раз наладить контакт.

Тим предпочитал сидеть в этом храме пива в тишине, но и не отказывался от приятного разговора. И достойные собеседники попадались ему довольно часто.

Если человек сам инициирует разговор, ему всегда сложно поставить последнюю точку. Но когда первым заговаривает другой, возможностей для окончания разговора куда больше.

Тут подошел и еще не зачавший детей Руни.

– Что будем пить?

Незнакомец положил на стойку толстый конверт из плотной коричневой бумаги и накрыл его левой рукой.

– Может… пиво? – спросил Руни.

– Да. Хорошо. Пиво.

– Бочковое?

– Что ж… тогда… полагаю… “Хайнекен”.

Голос у него был тонкий и напряженный, как натянутая струна, слова слетали, как птицы с провода, с неровными интервалами.

К тому времени, когда Руни вернулся с пивом, незнакомец уже положил деньги на стойку.

– Сдачи не нужно.

Сие предполагало, что второго стакана не будет.

Руни прозвал Тима «сосунком» за его способность просидеть долгий вечер за двумя стаканами пива. Иногда он даже просил несколько кубиков льда, чтобы охладить содержимое стакана.

И пусть пил Тим мало, он знал, что первый глоток нужно делать сразу, когда пиво самое холодное, только что из крана.

Как снайпер, обнаруживший цель, Тим сосредоточился на своем стакане, но, как и всякого хорошего снайпера, его отличало хорошее периферийное зрение. И он видел, что незнакомец так и не прикоснулся к поставленному перед ним стакану с “Хайнекеном”.

Этот парень, похоже, не был завсегдатаем таверн и, несомненно, не хотел оказаться и в “Зажженной лампе”, в этот вечер, в этот час.

– Я пришел раньше, – наконец выдавил он из себя.

Тим не мог сразу решить, нравится ли ему такое начало разговора.

– Наверное, каждому хочется прийти первым, чтобы оценить обстановку.

Вот это Тиму уже определенно не понравилось. От незнакомца шли нехорошие флюиды. Нет, ощущения, что рядом с ним оборотень, не возникало, но появились подозрения, что этот парень его утомит.

– Я выпрыгнул из самолета вместе с моим псом.

С другой стороны, наилучшие воспоминания оставляли разговоры за стойкой с эксцентричными людьми. Настроение Тима улучшилось. Он повернулся к парашютисту.

– И как его звали?

– Кого?

– Пса.

– Ларри.

– Странное имя для собаки.

– Я назвал его в честь брата.

– И что подумал по этому поводу брат?

– Мой брат мертв.

– Печально.

– Он умер давным-давно.

– Ларри понравилось спускаться с неба на парашюте?

– Ему не довелось. Он умер в шестнадцать лет.

– Я про пса Ларри.

– Да. Вроде бы, да. Я заговорил об этом только потому, что желудок у меня скрутило в узел, как и в момент нашего прыжка.

– Так у вас выдался плохой день, так?

Незнакомец нахмурился.

– А как вы думаете?

Тим кивнул:

– Плохой день.

– Вы – это он, не так ли? – продолжая хмуриться, спросил незнакомец.

Искусство разговора за барной стойкой – не исполнение на рояле Моцарта. Это свободный стиль, джем-сейшн. Все построено на интуиции.

– Вы – это он? – вновь спросил незнакомец.

– Кем еще я могу быть?

– Внешность у вас такая… неординарная.

– Я над этим работаю, – заверил его Тим.

Парашютист какие-то секунды пристально всматривался в него. Потом отвел глаза и сказал:

– Не могу представить себя на вашем месте.

– Что ж, я не кусок торта, – ответил Тим уже менее игриво и нахмурился, уловив нотку ненужной искренности в собственном голосе.

Незнакомец наконец-то взялся за стакан. Поднося ко рту, плесканул пива на стойку и одним глотком ополовинил стакан.

– И потом, сейчас у меня такая фаза, – Тим объяснял это скорее себе, чем незнакомцу.

Со временем парашютист, конечно же, понял бы, что принял Тима не за того, кем он был на самом деле. А пока Тим решил продолжить дурить собеседнику голову. Какое-никакое, но развлечение.

Он пододвинул конверт к Тиму.

– Здесь половина. Десять тысяч. Остальное – когда она уйдет.– Незнакомец развернулся, соскользнул со стула и направился к двери.

Когда Тим собирался позвать его, чтобы остановить, до него дошел ужасный смысл тех восьми слов, которые он услышал: “Здесь половина. Десять тысяч. Остальное – когда она уйдет”.

И сначала удивление, а потом страх перехватили горло.

Парашютист в таверне задерживаться не собирался. Быстрым шагом пересек зал, открыл дверь и ушел в ночь.

– Эй, подождите, – позвал Тим, слишком тихо и запоздало. – Подождите.

Тому, кто привык не высовываться, держаться тише воды, ниже травы, трудно вдруг закричать или броситься следом за черт знает кем, замыслившим убийство.

К тому времени, когда Тим осознал, что мужика надо бы догнать, и поднялся со стула, надежда на успешное преследование стала слишком уж эфемерной. Парашютист успел уйти слишком далеко.

Тим вновь сел, одним долгим глотком допил пиво.

Пена прилипла к стенкам стакана. Раньше эти разводы никогда не казались ему загадочными. Теперь он вглядывался в них, как будто они несли в себе некое важное послание свыше.

С опаской посмотрел на конверт из плотной коричневой бумаги, словно в нем лежала бомба.

Лайм Руни отнес две тарелки с чизбургерами и картофелем-фри в кабинку, где сидела молодая пара: по понедельникам официантка не работала.

Тим поднял руку, подзывая Руни. Тот сигнала не заметил: вернулся за стойку у ее дальнего от Тима конца.

Конверт выглядел не менее зловеще, но Тим уже начал сомневаться, а правильно ли он истолковал разговор между ним и незнакомцем? Возможно, этот парень с прыгающим с неба псом по кличке Ларри и не собирался никого заказывать. Возможно, он, Тим, все не так понял.

“Остальное – когда она уйдет”. Толкований могло быть много. Необязательно, «когда она умрет».

Решив выяснить все до конца, Тим откинул клапан конверта и сунул руку внутрь. Достал толстую пачку сотенных, стянутых резинкой.

Может, деньги и не были “грязными”, но Тим в этом сильно сомневался. Он тут же вернул пачку в конверт.

Помимо денег в конверте лежала маленькая фотография, которую сделали для паспорта или водительского удостоверения: красивая женщина, которой, похоже, еще не исполнилось и тридцати.

На обратной стороне напечатали имя и фамилию, Линда Пейкуэтт, и указали адрес в Лагуна-Бич.

Хотя Тим только что выпил пиво, во рту у него пересохло. Сердце билось медленно, но очень уж гулко: удары отдавались в ушах.

Безо всякой на то причины, он, глядя на фото, чувствовал себя виноватым, словно каким-то образом участвовал в подготовке насильственной смерти женщины. Вернул фотографию в конверт, отодвинул его.

Еще один мужик вошел в таверну. Габаритами не уступающий Тиму. С коротко стриженными каштановыми волосами, как у Тима.

Руни принес полный стакан. Поставил перед Тимом.

– Если будешь пить так быстро, тебя больше не примут за предмет обстановки. Ты станешь настоящим клиентом.

Ощущение, что из реального мира он перенесся в сон, замедлило мысленные процессы Тима. Он хотел рассказать Руни, что произошло, но язык вдруг раздулся и не желал шевелиться.

Вновь пришедший приблизился, сел на тот самый стул, который так недавно занимал парашютист. От Тима его отделял один стул. Сделал заказ.

Когда Руни отошел, чтобы налить пиво, второй незнакомец посмотрел на конверт из плотной коричневой бумаги, а уж потом встретился взглядом с Тимом. Глаза у него были карие, как у Тима.

– Вы пришли рано, – прокомментировал свой взгляд этот малый.

**

Жизнь человека может перемениться в мгновение ока, повернуться на крошечной петле времени. Каждая минута несет в себе потенциал опасности, а тиканье часов – это голос судьбы, шепчущий обещание или предупреждение.

Когда киллер говорил: “Вы пришли рано”, – Тим Кэрриер заметил, что на часах минутная стрелка находится на числе “11”, и нашелся с логичным ответом: “Вы тоже”. А в том, что это киллер, каменщик уже не сомневался, а также в том, что жизнь его повернулась, и не вернется в прежнее состояние.

– Я уже не уверен, хочу ли нанимать вас, – добавил Тим.

Руни принес пиво киллеру. Незнакомец облизнул губы и выпил. Судя по всему, его мучила жажда. А поставив стакан, добродушно ответил: “Вы не можете меня нанять. Я никому не служу”.

Тим подумал, хорошо бы отлучиться в туалет. Оттуда он мог вызвать полицию по мобильнику.

Но испугался, что его отлучку киллер мог воспринять как приглашение взять пакет и ретироваться.

Брать конверт с собой тоже не хотелось. Киллер мог последовать за ним, подумав, что Тим решил передать деньги без лишних свидетелей.

– Меня нельзя нанять, и я ничего не продаю, – добавил киллер. – Вы продаете мне, а не наоборот.

– Да? И что я продаю?

– Идею. Идею, что ваш мир может быть полностью перестроен одним… маленьким изменением.

Перед мысленным взглядом Тима возникло лицо женщины на фотографии.

Он не очень-то понимал, как себя вести. Ему требовалось время, чтобы подумать, вот он и сказал: “Продавец назначает цену. Ее назначили вы – двадцать тысяч”.

– Это не цена. Это пожертвование.

Разговор становился таким же бессмысленным, как и любой другой за барной стойкой, но Тим уловил его ритм.

– Но за мое пожертвование я получаю вашу… услугу.

– Нет. Я не продаю никаких услуг. Вы получаете мое благоволение.

– Ваше благоволение?

– Да. Я принимаю идею, которую вы продаете, ваш мир кардинально перестроится моим благоволением.

Карие глаза киллера гипнотизировали, подчиняли.

Когда он садился за стойку бара, Тим решил, что лицо у него суровое, словно высеченное из камня. Теперь видел, что первое впечатление оказалось обманчивым. Ямочка на круглом подбородке. Гладкие, розовые щеки. Никаких морщин на лбу.

А обаятельная улыбка говорила о том, что этот тип помнит любимую сказку о феях, которую читали ему в далеком детстве. Конечно же, человек с такой улыбкой не мог вести речь о смерти.

– Это не деловая сделка, – продолжил улыбающийся киллер. – Вы обратились ко мне, и я – ответ на ваши молитвы.

Слова, которые он использовал, говоря о своей работе, могли свидетельствовать об осторожности. Возможно, он всего лишь не хотел, чтобы запись их разговора стала бы изобличающей уликой. Но от сочетания этих эвфемизмов с играющей на губах улыбкой по коже Тима бежали мурашки.

Когда он открыл клапан конверта, киллер предупредил: “Не здесь”.

– Не волнуйтесь, – Тим достал фотографию из конверта, сложил пополам, сунул в нагрудный карман. – Я передумал.

– Меня это не радует. Я рассчитывал на вас.

Тим передвинул конверт на уровень стула, который стоял между ними.

– Половина, как мы и договаривались. За ничегонеделание. Считайте, что это гонорар за неубийство.

– Вас никогда бы не связали со случившимся, – указал киллер.

– Я понимаю. Вы знаете, как это делается. Я уверен, что знаете. Лучше вас с этим никто бы не справился. Просто я этого не хочу.

По-прежнему улыбаясь, киллер покачал головой:

– Но вы этого хотели?

– Теперь – нет.

– Хотели. И не зашли бы так далеко, если бы вдруг передумали. Человеческий мозг устроен иначе.

– Новые соображения.

– В данном конкретном случае новые соображения всегда появляются только после того, как мужчина получает желаемое. Он позволяет себе испытать некие угрызения совести, чтобы повысить самоуважение. Он получил, что хотел, он доволен собой, и уже через короткое время это становится всего лишь печальным событием, которое произошло.

Его глаза нервировали, но Тим не решался отвести взгляд. Опасался, как бы у киллера не зародились подозрения. Зато появилось объяснение гипнотической силы этих глаз. Зрачки ыли расширены, как в полной темноте. И голод, стоящий в этих глазах, страсть к свету, притягивали, как черная дыра в глубоком космосе. Такие постоянно расширенные зрачки могли быть у слепца. Но киллер различал свет и тень, даже если и был слепцом во всем остальном.

– Берите деньги, – гнул свое Тим.

Эта улыбка.

– Здесь только половина.

– За ничегонеделание.

– Что-то я, однако, сделал.

Тим нахмурился:

– И что?

– Показал вам, какой вы на самом деле.

– Да? И какой я?

– Человек с душой убийцы, но с сердцем труса.

Киллер взял конверт, поднялся со стула и зашагал к двери.

Успешно выдав себя за парня с псом по кличке Ларри, сохранив на какое-то время жизнь женщины, чья фотография лежала теперь у него в нагрудном кармане, избежав стычки с киллером, которая могла бы произойти, если бы тот заподозрил неладное, Тиму следовало бы испытывать облегчение. А на деле у него перехватило горло, и сердце так раздулось, что он не мог вдохнуть полной грудью.

Возникло ощущение, что он медленно вращается на стуле. Головокружение грозило перейти в тошноту.

Тим осознал, что облегчение не пришло по очень простой причине: точка в этом инциденте еще не поставлена. Ему не требовалась кофейная гуща, чтобы узнать свое будущее. На горизонте маячила беда.

Обычно он с первого взгляда на выложенный камнем двор или подъездную дорожку определял рисунок кладки: ложковая перевязка, диагональная, фламандская или какая другая. Дорогу, которая теперь открывалась перед ним, выложили хаосом. И он не мог сказать, куда она его приведет.

Киллер уходил легкой походкой, какая могла быть у человека, которого не придавливала к земле совесть. Несколько мгновений, и он шагнул в объятия ночи.

Тим поспешил к двери, приоткрыл ее, выглянул наружу.

Улыбающийся незнакомец номер два, чуть прикрытый солнцезащитным щитком, от которого отражалась синяя неоновая вывеска таверны, сидел за рулем белого седана, припаркованного под углом к тротуару, и тасовал “колоду” сотенных.

Тим достал из нагрудного кармана мобильник.

Киллер опустил стекло, что-то положил на него, поднял, зажимая предмет между стеклом и рамкой.

Не отрывая взгляда от седана, Тим вслепую начал набирать “911”.

Предметом, зажатым между стеклом и оконной рамкой, оказался съемный “маячок”, который замигал, как только автомобиль задним ходом начал отъезжать от тротуара.

– Коп, – прошептал Тим и не стал второй раз нажимать на клавишу с цифрой “1”.

Рискнул выйти из таверны, когда седан, встав параллельно тротуару, резко тронулся. Но он прочитал номерной знак над задним бампером быстро удаляющегося автомобиля.

Тротуар вдруг превратился для Тима в поверхность пруда, которая не держала его веса.

Иногда поденка, счастливо ускользнув от птиц и летучих мышей, становится добычей голодного окуня, поднявшегося из глубины.

 

Роман Дина КУНЦА «СЛАВНЫЙ ПАРЕНЬ» 

опубликован  в шестом номере журнала «ПОДВИГ» (выходит в ИЮНЕ)