Журнал "ПОДВИГ"

Журнал «ПОДВИГ», 12 выпусков в год (по два автора в выпуске). Новинки современной беллетристики (отечественной и зарубежной). Современная героика и приключения. «Реальная» фантастика. Детективы - классический, политический, «ментовской», шпионский, исторический и т. д. Высокое качество остросюжетной прозы и актуальность отображенных проблем в жизни России.

 

Святослав ЯРОВ

КОЛЛЕКТОР


Отрывок из романа

Одних правителей Всевышний наделяет государственной мудростью, других делает великими воителями. Султан Баязет, без сомнения, принадлежал ко вторым. Он жил войной и только ею. В его понимании это была увлекательнейшая из игр, сродни шахматам, с той лишь разницей, что всякий раз разыгрывая очередную партию, он передвигал не фигуры на доске, а многие тысячи воинов, дабы в нужный момент нанести противнику роковой удар, от которого тот уже не оправится. Обмануть врага, опередить, стремительно – не зря Баязет получил прозвище Йылдырым* (*молния, молниеносный) – перебросить армию туда, где всего меньше ее ждут, и тем предопределить победу. Только сея смерть и разрушение, он ощущал истинную радость бытия. И доселе еще не встречалось ему равных в военном искусстве – всех, кто вставал на пути османов, он повергал в прах.
Его стихией были походы и битвы. Завоевание новых земель, покорение новых народов, расширение границ – вот в чем видел он истинное свое предназначение. Необходимость заниматься обустройством непомерно разросшейся в последние годы державы его тяготила, и он с радостью переложил это бремя на плечи великого визиря Чандарлы Али-паши. Себя же султан целиком посвятил войне, а в дни мира, не находя применения своим полководческим талантам и не зная, чем себя занять, обыкновенно предавался наслаждениям: обжорству, пьянству, разврату с женщинами и даже с мальчиками. При всем том он был глубоко религиозен, немало часов проводил в мистическом уединении, запираясь в личной келье, сооруженной в мечети, часто общался с исламскими богословами из своего окружения. Аллах ведает, как такое могло уживаться в одном человеке.
Близился полдень, однако Баязет не спешил покидать свои покои, дабы заняться государственными делами. Неспешно потягивая из чаши шербет, он предавался неге на роскошном хорасанском ковре среди шелковых подушек, во множестве разбросанных вокруг. Не было сейчас в его облике ничего, что напоминало бы непобедимого полководца и великого завоевателя, сумевшего за десять лет правления вдвое расширить пределы подвластных ему земель. Это там, на полях сражений, Баязет являл собой подобие сжатой пружины, готовой в любой момент распрямиться, чтобы сокрушить неприятеля. Здесь же, на подушках полулежал утомленный плотскими утехами и обильными возлияниями, по виду немолодой человек, с одутловатым лицом, на котором явственно читались следы бессонной, бурно проведенной ночи. Сорокапятилетний султан уже не мог похвастаться отменным здоровьем: сказывались последствия многих лет суровой походной жизни с ее тяготами и лишениями, перемежавшейся с редкими мирными периодами, когда он, не зная меры, позволял себе всяческие излишества. И вот печальный итог – едва ли прославленный Баязет Йылдырым способен был бы в своем нынешнем состоянии провести хотя бы день в седле, не говоря уж о большем. А ведь еще каких-нибудь пять лет назад это не составляло для него труда.
Невольно напомнив себе о безвозвратно ушедшей молодости, султан подавил вздох уныния. Что поделать, если всякий смертный обречен на старение. Время, увы, подобно горной речке, что стремительно бежит вниз по ущелью. Впрочем, возраст сказался лишь на телесных силах, но никак не на боевом духе прирожденного воителя. Баязет, как и прежде, одерживал победу за победой, и даже не помышлял останавливаться на достигнутом. Сломлено сопротивление сербов. Поставлены на колени Болгария, Македония и Босния. Уже несколько лет длится блокада Константинополя, и падение одряхлевшей Византии, неспособной противостоять напору османов, – вопрос времени. На голову разбито крестоносное воинство Сигизмунда Венгерского. Европа, как никогда ранее, близка к тому, чтобы покорно склонить голову перед Владыкой Дома Османа, ибо защищать ее стало некому: объединенная армия христианских государей не смогла противостоять яростному напору его янычар и была почти полностью истреблена. Казалось, еще усилие и…
Однако, несмотря на все очевидные резоны, Баязет неожиданно утратил интерес к продвижению на запад и обратил взор на восток. Ему, избалованному военной удачей, уже мало было просто побеждать, он искал достойного противника и в безграничной своей самонадеянности остановил выбор на Тимур-ленге - «железном хромце», известном европейцам как Тамерлан. Империя «железного хромца» простиралась от Анатолии до Индии. Его армия не имела себе равных. Он не испытывал нужды ни в воинах, ни в золоте. По степени безрассудства намерение бросить вызов Владыке Турана граничило с безумием, но таков уж был Баязет – ослепленный сознанием собственного величия, он вознамерился помериться силами с могущественным правителем огромной империи, и никакие доводы рассудка не могли заставить его, отказаться от задуманного.
До недавней поры пути их не пересекались. Державы соседствовали, и между Тимуром и Баязетом словно бы существовало негласное, ничем не подкрепленное соглашение: ни тот, ни другой не нарушали сложившихся границ. Как знать, может, «железный хромец» и поглядывал с вожделением на земли османов, но все же первым нарушил хрупкое равновесие обуреваемый тщеславием и непомерной гордыней Баязет. Поводом для распри стал Кара. Юсуф, правитель Кара-Коюнлу, наголову разбитый войсками Тимура. Он просил покровительства османов и таковое получил.
Прознав об этом, Тимур отправил Баязету послание, причем весьма уважительное. В первых строках он велеречиво называл султана «Великим эмиром, мечом, посланным Аллахом Всемогущим, чтобы отстаивать интересы правоверных и защищать границы ислама», предлагал обменяться послами в знак дружбы и лишь в самом конце письма потребовал выдать врага своего Кара Юсуфа, нашедшего убежище в Анатолии, с оговоркой: «Надеюсь, что мы не потревожили вас лишними требованиями». Ответ Владыки Дома Османа учтивостью не отличался. «Твои армии бесчисленны, – писал он, – но что такое стрелы твоих стремительных татар против ятаганов и боевых топоров моих непоколебимых и непобедимых янычар? Я буду охранять тех, кто ищет моего покровительства».
Столь непочтительный ответ Тимура, разумеется, возмутил. Разгневанный подобной дерзостью, Тимур решил осадить невесть что о себе возомнившего наглеца: он захватил и разграбил принадлежавший османам Сивас. Причем, как обычно, проявил свойственную ему жестокость, приказав заживо закопать в землю несколько тысяч плененных турецких воинов. А Баязету, запустившему маховик неприязни, только того и надо было: он в долгу не остался и овладел подвластным Тимуру Эрзинджаном. Обмен ударами состоялся. За пограничными столкновениями должна была последовать большая война, коей так жаждал султан.
Однако его ждало разочарование. Вместо того чтобы всей мощью своего войска обрушиться на османов, «Железный хромец» накануне прислал в Эдирне новое письмо. «В чем причина твоего безрассудства и высокомерия? – вопрошал Тимур. – Вовремя прояви мудрость, подумай и раскайся, и предотврати удар грома нашего возмездия, которое еще висит над твоей головой. Ты не больше, чем муравей, зачем ты дразнишь слона?Он растопчет тебя своими ногами».
Прочитав это, Баязет не поверил собственным глазам. Возможно ли, чтобы непобедимый амир, чья армия стирала с лица земли города и оставляла после себя башни из отрубленных голов, искал примирения с ним? Ну уж, нет! Отказаться от своих намерений у Базета и в мыслях не было. Недолго думая он повелел позвать катипа* (*писаря), и уже к вечеру ответное письмо было составлено. Сам же султан, покончив с делами, погрузился в пучину удовольствий…
С самодовольной ухмылкой он взял в руки лежавший рядом на ковре свиток – тот самый написанный вчера – и еще раз пробежал глазами текст послания к Тимуру. Там было все: и неслыханная дерзость, и вызов на решающую битву, а главное, прямое оскорбление, которого владыка Турана ни за что не стерпит, и, стало быть, война сделается неизбежной. «…Если побегу от твоего оружия, пусть мои жены будут трижды отрешены от моего ложа, но если у тебя не хватает мужества встретиться со мной на поле битвы, может быть, ты снова примешь своих жен после того, как они трижды окажутся в объятиях чужестранца», – перечел Баязет последние строки. Оставалось всего-то приложить к документу султанскую печать и отправить по назначению...
За расшитым золотом парчовым занавесом, отделявшим султанские покои от зала Дивана, послышались шаги. Шурша шелком, полог раздвинулся, впустив рослого быкоподобного агу Югюра. Мало кому позволялось самочинно представать пред очи повелителя, но начальнику оджака, как одному из высших сановников, такое право было даровано. Ага Югюр никогда не злоупотреблял этой своей привилегией и уж коли пришел незваным, то к тому, вне всякого сомнения, его вынудили обстоятельства.
– Мой султан! – в виде приветствия промолвил наиглавнейший из янычар, неловко приложив правую руку к сердцу, и застыл в неуклюжем полупоклоне.
Губы Баязета тронула легкая улыбка. Даже такое жалкое подобие соблюдения церемониала далось аге Югюру с трудом. Бесстрашен, неумолим и грозен он был на поле битвы, где лилась кровь, в роскошных же дворцовых покоях ага чувствовал себя неуверенно: терялся и робел. Вознесенный случаем и волей султана до своего высокого ныне положения он, как был, так и остался неотесанным мужланом. Впрочем, все это не имело значения, ибо Баязет, если что-то и ценил в людях, так это – бесстрашие в бою и беззаветную преданность, а того и другого у начальника оджака было в избытке.
– Говори! – милостиво позволил султан.
Не в обычае воинов плести кружева из слов – им чужда витиеватость речей придворных лизоблюдов, а потому ага высказался напрямик.
– Повелитель, твой верный раб Гюрхан с самого утра твердит мне, будто тебе угрожает большая беда. Не мне судить, много ли истины в его словах. Выслушай его, повелитель, – изложил он суть дела.
Баязет понял, что ага имеет в виду своего секбанбаши. Любопытно, о чем он желает мне рассказать? – в некотором недоумении подумал султан. Обладателем каких тайн может быть обычный воин? Нелепость какая-то. Однако, знал он и другое: никаким предупреждением пренебрегать не следует, от кого бы оно ни исходило. Баязет негромко хлопнул в ладоши, и немедленно из-за полога явился на зов томившийся в ожидании его распоряжений юноша-слуга. Низко склонив голову, он семенящей походкой приблизился к султану и пал ниц.
– Приведи секбанбаши! – повелел Баязет.
Слуга поднялся с пола и, все так же, не поднимая головы, пятясь, выскользнул за занавес.
Вскоре вошел Гюрхан.
– Мой султан! – он коснулся правой рукой груди и почтительно склонил голову.
– О какой беде ты толкуешь? – обратился к нему Баязет.
Гюрхан поведал о событиях прошлого вечера. Пришлось объяснять, зачем он отправился в город на ночь глядя. Имени Бингюль янычар не назвал – просто сказал, что покинул дворец, дабы посетить женщину, у нее и застал дервиша. Гюрхан ждал строгого расспроса – что за женщина и прочее, – но ничего подобного не случилось: ага лишь озадаченно потупил взор, а султан, кажется, и вовсе пропустил сказанное мимо ушей. Счастливо выбравшись из щекотливой ситуации, секбанбаши, наконец, передал Баязету то немногое, что узнал от дервиша, не забыв упомянуть о том, как суфий проник в его мысли.
Сказанного оказалось достаточно, чтобы заставить султана задуматься. В отличие от секбанбаши, имя Ала-ад-Дина Аттара было ему знакомо, и неожиданное появление в Эдирне этого человека вкупе с его мрачными предречением, Баязета, имевшего склонность к мистицизму, всерьез озадачило.
– Немедля приведи ко мне этого дервиша! – приказал он Гюрхану и, обращаясь уже к ним обоим, прибавил: – Упаси вас Аллах проронить хоть слово об этом деле кому-либо еще.
Янычары поклонились и покинули султанские покои.
Часа не прошло, как Гюрхан привел дервиша и, согласно воле султана, оставил их наедине.
– Приветствую тебя, Владыка Дома Османа! – произнес суфий с поклоном.
Старик. С виду обыкновенный нищий – изношенный халат, покрытые пылью туфли, на голове белый шерстяной колпак, – но держится с достоинством, присущим людям, знающим себе цену.
– Верно ли мне донесли, твое имя, Ала-ад-Дин Аттар? – спросил султан.
– Верно, повелитель, – сказал суфий.
– Не следует ли из этого, что ты – семнадцатый шейх в золотой цепи преемственности шейхов тариката Хаджаган-Накшбандия? – предположил Баязет.
– Воистину, нет ничего, что способно укрыться от взора Великого султана, – вновь склонил голову суфий в подтверждение того, что Баязет не ошибся.
Шейх не выказал ни малейшего удивления осведомленностью султана в делах, на первый взгляд, мало его касающихся. Наверняка ему было известно, что Баязет много времени уделял общению с исламскими богословами, а также проявлял интерес к суфийским братствам, тарикатам, которые, не только проповедовали путь духовного очищения и преданного служения Аллаху, но и способствовали распространению ислама на покоренных османами Балканах…
– Ты искал со мной встречи. Я готов тебя выслушать, – сказал султан.
– Не сочти за дерзость, Великий султан, но ты привел себя на край бездны. Еще шаг, и сорвешься в пропасть… – в иносказательной манере, присущей приверженцам суфизма, начал было шейх, но Баязет прервал его.
– Смысл твоих слов мне темен, – недовольно проворчал он.
– Тобой вчера было написано письмо, – постарался изъясниться проще суфий. – Если отошлешь его, последствия будут ужасны.
В душе Баязета немедленно всколыхнулась врожденная подозрительность. О том, что письмо вообще было написано, знал только он и… катип. До сегодняшнего дня в безграничной верности и честности своего каллиграфа султан не сомневался, но, видно, время меняет людей… Баязет вознамерился тотчас же покарать изменника: «Да я велю с него живого кожу содрать!».
– Именем Аллаха всемогущего заклинаю, не торопись обвинять в предательстве своего слугу, – словно прочитав его мысли, поспешил шейх погасить яростный порыв, отчетливо отразившийся на лице Баязета. – Вины твоего катипа здесь нет! Суфиям порой становится известно то, что люди предпочитают скрывать от посторонних глаз.
Слова его несколько охладили пыл султана. Баязет, конечно же, был наслышан о диковинных возможностях суфиев. Чего только не приписывала им невежественная молва: и умение парить над землей, подобно птицам; и исцеление тяжких хворей одним прикосновением или взглядом; и способность проникать в чужие мысли. Как истинный сын своего времени, Баязет не сомневался, что это сущая правда.
– Мы не нуждаемся в произнесенных словах. Достаточно уловить течение мысли, – продолжил шейх и, взывая к здравомыслию, напомнил: – Иначе откуда мне знать, когда и куда отправился вчера Гюрхан, чтобы я смог встретить его там? Едва ли он делился с кем-либо своими намерениями. А ты, Великий султан… Разве ты сегодня утром не желал узнать, чем прогневила Всевышнего Хафизе-хатун?
Баязет удивленно воззрился на шейха. Хафизе-хатун, его молодая жена, по каким-то причинам никак не могла забеременеть, и в утренней молитве султан и впрямь упомянул ее имя. Но об этом он совершенно точно никому не говорил. Неустрашимый Баязет впервые в жизни испугался.
Ала Ад-дин Аттар собрался было что-то добавить к сказанному, но султан не дал ему и рта раскрыть.
– Прикуси язык, старик! – одернул он суфия, стремясь скрыть охватившее его замешательство. – Никому из правоверных не позволено касаться запретного.
– Прояви снисхождение к моим сединам. Я лишь хотел убедить тебя в достоверности того, что намеревался тебе поведать. – Сказав это, шейх застыл в долгом поклоне
– Довольно пустопорожних разговоров, – все еще пребывая под впечатлением от услышанного, промолвил султан. – Что за беды ты мне сулишь?
– Если амир Тимур получит это письмо, исполненное оскорблений, войны не избежать. Знай, что в битве удача изменит тебе, как и нанятые тобой татары, и многие анатолийские беи. Твои доблестные янычары будут истреблены, а тебя ждет унизительное пленение и бесславная гибель…
Никогда не отличавшийся легковерием Баязет буквально кожей ощущал источаемую шейхом уверенность и… силу. Не ту, что крушит все без разбору, а иную, мягкую, будто пуховая подушка, и все же способную противостоять даже стали.
– …Твою цветущую страну Тимур обратит в пепелище, усеянное трупами, – продолжил шейх предрекать грядущее. – Он разграбит и сожжет города, истребит людей во множестве, а иных угонит в милый его сердцу Самарканд. Сыновей же твоих коварными кознями стравит между собой в братоубийственной войне. О величии Дома Османа надолго забудут… – Ала Ад-дин Аттар горестно покачал головой и добавил: – Этот путь ведет в бездну.
Шейх замолк. А с Баязетом творилось что-то странное – его словно надвое разорвало. Одна его половина готова была последовать совету и не отправлять письмо, не сулящее, по словам суфия, ничего, кроме злосчастья. Тем более что Тимур в своем послании предлагал уладить дело миром, и это позволяло султану сохранить лицо… Другая же его половина, словно Иблис* (*шайтан) в нее вселился, упрямо требовала закончить начатое. «Тимур уже стар, – твердила она. – Рука его не столь тверда, как прежде, раз он ищет мира с тобой. Нельзя отступать».
– Не обманывайся, повелитель, – отрицательно помотал головой шейх, в очередной раз доказав, что мысли султана тайной для него не являются. – Тимур силен как никогда. Пожелай он, и несметные полчища татар, барласов, найманов и прочих подвластных ему племен уже завтра ринутся на твои земли! Но Тимур мудр и дальновиден. Ты многие годы служишь ему надежным щитом от христиан, и он вовсе не желает собственными руками его разбивать. Оттого-то и предлагает не углублять разделившую вас трещину.
А шейх убеждать умел. Все то, что Ала Ад-дин Аттар так просто объяснил, раньше Баязету и в голову не приходило.
– Могущество «Железного хромца» не дает тебе покоя, – озвучил шейх потаенные помыслы султана. – Он затмевает тебя славой. Ты жаждешь сравняться с ним. Только это понуждает тебя искать встречи с Тимуром на поле боя. Воистину ничтожная причина! Одумайся! Не дай погибнуть ни себе, ни своей державе!
В течение этого длинного монолога Баязет не проронил ни слова. Казалось бы, кто он такой – этот суфий?! Возможно, он и не шейх вовсе, а самозванец, который лишь воспользовался именем главы братства Накшбандия. В иное время Баязет велел бы бросить в зиндан грязного бродягу, осмелившегося поучать его, покорителя Балкан... А уж палач бы дознался, кто послал странствующего нищего в Анатолию, смущать Владыку Дома Османа мрачными предсказаниями. Когда твои пятки суют в костер, правда сама собой слетает с языка… Султан ощутил болезненный укол подозрительности: Бухара во владениях Тимура. Что если шейх и впрямь подослан им, чтобы в преддверии грядущей войны посеять сомнение и сломить мой боевой дух?
– От Бухары до Эдирне путь неблизкий. Немалый труд – преодолеть восемьсот фарсахов* (*фарсах равен 5,5 км), – как бы рассуждая вслух, произнес Баязет, после чего обратился напрямик к суфию: – Скажи мне, почтенный шейх, что заставило тебя, немолодого человека, пуститься в столь трудное путешествие? Одно лишь желание предостеречь? Чего ради? Я тебе не господин, не друг и не родич.
– Видно, такова была воля Аллаха милостивого и милосердного, – уклончиво ответствовал суфий.
Султан понимающе покачал головой и спросил:
– Как скоро свершится то, о чем ты мне здесь толковал?
– Если не прислушаешься к моим словам, то лето восемьсот четвертого года Хиджры станет годом твоего падения, – отчеканил суфий.
– Год с небольшим… Немного же ты мне отмерил, – усмехнулся Баязет.
– Какое бы решение ты ни принял, я свое дело сделал. Будет ли мне позволено покинуть дворец?
– Иди с миром! – отпуская его, негромко произнес Баязет.
Ала-ад-Дин Аттар отвесил церемонный поклон и глубокомысленно изрек:
– Самонадеянность всегда слепа. Сомнение же есть спутник разума.
После чего скрылся за занавесом. А Баязет еще долго сидел неподвижно, погрузившись в глубокую задумчивость. Как он сказал: самонадеянность всегда слепа? – мысленно повторил султан слова суфия. Старик, пожалуй, прав. Аллах Всемогущий бросает кости, как ему заблагорассудится. Удача переменчива. Что если на сей раз она и впрямь изменит мне? В народе говорят: «На победителя всегда сыщется другой победитель». Не уподобился ли я лягушке, возжелавшей проглотить вола? Ужели я в угоду гордыне готов ввергнуть свою державу в хаос и разрушить созданное османами за столетие? Быть может, разумнее сохранить то, что имеешь, не приумножив, нежели потерять все в чаянии приобрести избыточное?
Правитель, если он желает стать истинно великим, должен быть не только силен, но и мудр, рассудил Баязет и подивился себе: отчего раньше меня не посещали подобные мысли? Он поднял с ковра свиток с посланием к Тимуру, подержал в руке, словно бы взвешивая, затем, придя к окончательному решению, чуть приподнялся с подушек и бросил свиток на раскаленные угли одной из жаровен, расставленных вокруг для обогрева помещения. Пергамент сперва почернел и съежился, а потом, охваченный вспыхнувшими языками пламени, загорелся. Дождавшись, пока свиток превратился в тлеющий прах, султан хлопнул в ладоши. Из-за портьеры немедленно показался давешний мальчик-слуга.
– Катипа сюда! Живо! – приказал Баязет.
Вскоре появился каллиграф, который нес с собой свернутый пергамент и небольшую кедровую шкатулку с письменными принадлежностями. Он вошел и застыл в раболепном поклоне. Небрежным кивком султан указал на место подле себя. Катип послушно сел, развернул чистый пергамент на стоявшем тут же низеньком столике, предназначенном специально для написания важных документов. Потом открыл шкатулку, взял в руку калям и, обмакнув его в чернильницу, приготовился внимать словам своего повелителя.
– Сахибкырану Амиру Тимуру, Властителю Турана, – начал размеренно диктовать султан, и одновременно из-под руки каллиграфа заструилась на пергамент замысловатая арабская вязь, – шлет пожелание долголетия и благополучия Султан Анатолийский Баязет! Держава твоя обширна, но и моя не мала. Воины твои многочисленны и бесстрашны, но и мои ни числом, ни отвагой им не уступят. До сей поры тебе сопутствовала удача в битвах, но и я ни разу не изведал покуда горечи поражения. Что делить равным? Смертельная схватка двух львов – праздник для шакалов. Не разумнее ли будет нам позабыть былые распри и решить дело миром? Оставь себе восток, мне же отдай запад…

 

Роман Святослава ЯРОВА «КОЛЛЕКТОР»
опубликован в журнале «ПОДВИГ» №12-2019 (выходит в ДЕКАБРЕ) 

 

Реклама

Патриот Баннер 270

Библиотека

Библиотека Патриот - партнер Издательства ПОДВИГ