Борис ГАЛЕНИН «РУССКАЯ КОРЕЯ».Фрагмент документальной повести.

Предложен автором для публикации на сайте

“Если бы Россия овладела на Корейском побережье таким портом, который одновременно наблюдал бы за двумя морями — Корейским и Японским и командовал бы проливами, то она сделалась бы владычицей восточных морей”. Элизе Реклю

ДЕЛА КОРЕЙСКИЕ
После японо-китайской войны 1894-1895 годов, когда Россия так решительно вступилась за целостность Китая, между правительствами Российской и Поднебесной империй  вполне естественно возникли, как их именовали дипломаты, особые отношения. Но еще более доверительные отношения совершенно неожиданно возникли у России с Кореей. Япония получила в Корее преобладание, усилившееся в результате японо-китайской войны. Японцы создали и спонсировали так называемую «партию реформ».
Реформы эти были существенными и, по крайней мере на вид, разумными. Прояпонская партия провела отмену рабства. Была провозглашена свобода внутренней торговли хлебом и другими злаками, — чего в Корее ранее не было. Но были и реформы,  вроде петровского «указа о бороде», которые, кроме как издевательством над своими обычаями и привычками,  корейцы не называли.
Реформы эти проводились в жизнь японцами и их ставленниками самыми варварскими способами. Русские должностные лица описывали это даже с некоторой болью. «Все делалось резко, с насилием, пренебрежительно к местным обычаям и преданиям и притом обидным для самолюбия корейцев образом», – писал в своей записке губернатор Приморской области генерал-майор Унтербергер, автор первого плана превращения Владивостока в крупнейшую русскую крепость на Дальнем Востоке. «Не встречая ни с чьей стороны активного сопротивления в Корее, японцы сделались самоуверенными и, сбросив маску вежливой сдержанности, проявляют уже грубую дикость», - доносил в своем рапорте командующему эскадрой Тихого океана командир канонерской лодки «Кореец». Той самой, которой еще предстоит заслужить георгиевские серебряные рожки при штурме китайских фортов Таку и погибнуть вместе с «Варягом» в битве при Чемульпо.
Японская полиция и нижние чины японского гарнизона Сеула выходили на улицу с ножницами, резали у корейцев волосы, отбирали трубки, с которыми корейцы не расставались целыми днями. Негодование против японцев, которых народ и без того искони ненавидел, быстро росло. В разных частях государства начались восстания.
После вынужденных уступок при заключении Симоносекского мира, будто для того, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный ее самолюбию, Япония стала действовать в Корее еще более грубо. Корреспондент журнала «Новое время» в Корее Сыромятников писал: «Некоторые из распоряжений японцев явно носили характер стремления к наживе и личному обогащению. Так, например, они ввезли в Корею большое количество черных, залежавшихся у них материй, а затем обнародовали указ, предписывающий корейцам носить черное платье». Это при любви корейцев к одеждам белого цвета.
Летом 1895 года Король Коджон принимая у себя во дворце командующего Тихоокеанской эскадрой адмирала Алексеева. Пышность национальных нарядов короля и придворных была великолепой. Король был настроен не просто благожелательно.  Он высказал свои истинные, сокровенные мысли.
– Передайте его императорскому величеству, что я очень дорожу дружбой русского царя. Вы можете видеть, с каким доверием в это трудное время для Кореи и для меня, я отношусь к вам, его представителю. Все, чем мы можем помочь вашему флоту, будет сделано.
Адмирал Алексеев, держа в руках парадную треуголку, мог отвечать только фразами протокольной благодарности. Он, хорошо понимавший, насколько важна для России база в Корее, не обладал полномочиями ничего обещать королю Коджону.
Между тем, против все более дерзких действий  японцев и их ставленников выступил королевский двор. Дело было неслыханным – король словно поддержал восстания своих подданных.  Его полностью поддержала и королева.
Среди выдающихся женщин прошлого корейская королева Мин заслуживает большей чести, чем иные европейские монархини и жены политиков. Женщина была замечательная: деятельна, умна, красива и родину любила. Сменивший на посту прежнего японского посланника Японии в Сеуле генерал-лейтенант виконт Миура прямо говорил, что главным препятствием для японской политики в Корее являлась именно она, королева Мин. Генерал Унтербергер писал: «Одаренная блестящим самородным умом и тонким женским инстинктом, она была твердо убеждена, что благо Кореи зависит от дружбы и покровительства России. И эту идею она до конца проводила всюду, не скрывая ее ни перед кем».
Решение убить королеву Мин было принято на совете в сеульском  доме виконта Миуры. Кроме него в этом сговоре разбойников и убийц принимали участие Окамото, японский советник министерства военного двора в Корее, Сугимура, секретарь японской миссии в Сеуле и другие, называвшие себя дипломатами.
Королеву настигли 8 октября 1895 года. В убийстве участвовали первый секретарь японской миссии, отряд японских солдат и банда «соси» - наемных убийц, человек тридцать-сорок. Имена их главарей история сохранила: это были Судзуки, Шигамото и Ассаямо Кензо - должно быть, предок парфюмера.
Бандиты набросились на женщину с обнаженными клинками. Она была тяжело ранена сабельными ударами и упала замертво. Тогда убийцы кинули ее на доску, закутали одеялами и вытащили во двор, откуда вскоре унесли в ближайший парк, где набросали на нее хвороста,  облили керосином и подожгли.  Сожгли хоть и раненую, но еще живую. Она  старалась скрыть от огня голову и руку, стремясь зарыть их в землю...
После зверского убийства королевы были устранены все неудобные японцам министры, а министр двора зарезан на глазах короля. Сам король Коджон стал пленником в своем дворце. Партия реформ праздновала победу.

НАШ ШАНС
С убийством японцы переборщили. Корейцы любили свою красавицу-королеву. В доселе покорной Корее снова начались народные волнения, доходившие до убийства японцев. Солдаты корейской королевской армии вступали в стычки с японскими частями. Пришлось срочно убрать посла-головореза Миуру, и, с выражениями соболезнования от японского императора, вернуть прежнего посланника графа Инуйе, но ничего не помогало, а позже Инуйе был сменен  на еще более сговорчивого дипломата. Партия реформ окончательно «потеряла лицо».
Видя, что обстановка накаляется, русский посланник в Сеуле вызвал для охраны российской  миссии отряд в двести моряков. 11 февраля 1896 года к воротам русской миссии подошла группа корейцев. Когда их впустили, оказалось, что под скромными одеяниями скрываются король Коджон с наследным принцем и несколько его приближенных, ненавидевших японцев. Король сумел ускользнуть из собственного дворца и укрылся в русском посольстве.
Бегство короля произвело в столице сильнейшее впечатление.  Сановники, вспомнившие вдруг долг присяги, и тысячи простых корейцев хлынули к ограде нашей миссии. К ликующему народу присоединилась полиция, к полиции – войска. Все они шли выразить радость и поздравить своего повелителя, сумевшего вырваться из лап японцев. Произошла грандиозная демонстрация. «Это было народное торжество», – записал в своем дневнике русский посланник в Сеуле Вебер.
Слегка переведя дух, король издал приказ казнить предателя-премьера и других министров, которыми управляли японцы. Приказ короля был с восторгом приведен в исполнение. Японцами и их корейскими ставленниками овладела паника. К берегам Кореи срочно подошел японский флот, подданные микадо были собраны в пункты, охранявшимися японскими же солдатами.
Русская миссия на некоторое время сделалась объектом почти религиозного поклонения корейцев. Король, преисполненный благодарности своим защитникам и покровителям, готов был пойти на любые наши пожелания. Внешняя политика Кореи дала резкий крен в сторону России. В портах места кораблей японского флота заняли русские боевые корабли. Часть эскадры Тихого океана адмирал Алексеев привел на рейд японской Иокогамы.
Наблюдая русский военный флот у своих берегов, Япония благоразумно стала искать соглашения с Россией. Чтобы поспешествовать ей на этом верном пути, в апреле 1896 года русская Соединенная эскадра вновь, как и во время пересмотра Симоносекского договора, собралась в Чифу и готовилась к походу. 14 мая 1896 года — в день Святых благоверных князей Бориса и Глеба, в Сеуле дипломатическими представителями России и Японии при корейском дворе был подписан документ, вошедший в историю, как «Меморандум Вебера-Комуры».
Русский посланник настоял, чтобы в первой же статье документа обе стороны гарантировали королю самому решать, где ему пребывать в неспокойные времена – может, в русской миссии ему дышалось вольней.
- Полагал бы нужным определить: – сверяясь с заранее подготовленными записями, говорил Вебер, - «Вопрос возвращения его величества во дворец предоставляется его королевскому усмотрению».
- Согласен с вами, - отвечал посланник японский. – И все же предлагаю включить в документ пожелание. – Комура сформулировал:  - «Оба представителя дружески советуют его величеству возвратиться во дворец, как скоро исчезнут всякие сомнения в его безопасности».
С этим Вебер согласился. Он понимал: король не может вечно управлять своей страной из русского посольства, да и Комура должен получить хоть что-то. И кинул японскому посланнику эту косточку.
- Прошу Вас, господин Комура, включить в первую статью и пункт о том, что представитель Японии дает  заверение о принятии самых эффективных меры для надзора за японскими «соси», – заявил Вебер.
- Но правительство Японии не имеет к ним отношения! – возмутился было Комура.
На этот раз Вебер настоял. Японцы согласились успокоить наемных бандитов, угрожавших жизни короля Коджона. А значит, Япония косвенно признавала свою ответственность за убийство королевы Мин – шаг на пути к справедливому наказанию убийц был сделан.
Инициатива на переговорах окончательно перешла к Веберу. Японцу оставалось согласиться с обязательством держать в корейских пределах одинаковое количество солдат, – тысячу человек – для охраны миссий и своих торговых интересов. Признав победу корейской национальной партии, отдавшейся в лице короля под покровительство России, Япония вынуждена была допустить Россию почти к тому же соучастию по содержанию вооруженной силы в Корее, какое раньше, до войны 1894-1895 годов, принадлежало Китаю.
«Меморандум Вебера-Комуры» представлялся для Японии довольно невыгодным соглашением. Никогда, ни до, ни после не была так близка реальна возможность для России получить базу в удобном Мозампо. С Каргодо впридачу. Об этом сразу поставил вопрос адмирал Алексеев. Прецедент для подобной сделки по просьбе адмирала организовал тот же русский посланник в Корее Вебер, арендовавший на неопределенный срок остров Роз на рейде Чемульпо для устройства там угольного склада русского флота. Готовилось подобное же соглашение и по аренде угольного участка в порту Фузан. Осенью 1896 года русская эскадра совершила обход корейских портов.
Когда Государственный совет Кореи под давлением иностранных держав весной 1897 года отказал России в увеличении числа русских инструкторов в корейской армии, адмирал Алексеев по собственной инициативе двинул эскадру из вновь ставшей гостеприимной Японии в Корею, и соглашение об инструкторах было подписано. Оборона корейского побережья также была передана в руки российских военных.
При этом Начальник эскадры должен был сохранять дружеские отношения с Японией. В зимние месяцы русские корабли базировались на японские порты, в первую очередь Нагасаки. И адмирал Алексеев, опираясь на подчиненную ему силу, с успехом решал как сугубо военные, так и дипломатические вопросы.

ПРОТОКОЛ ЛОБАНОВА-ЯМАГАТА
Вежливый русский МИД отчего-то снова не воспользовался обстоятельствами, работавшими на Россию. В мае-июне того же 1896 года в Москве, во время празднеств по случаю  коронования их императорских величеств, японскому маршалу маркизу Ямагата Аритомо, победителю Китая, было поручено по возможности исправить достигнутое соглашение в пользу Японии. Обстановка  в Корее, да и международная, на сей раз были не выгодны для Японии, и это обстоятельствомаркизу надлежало смягчить.
И тут русская дипломатия - на высшем своем уровне - не осознала значение момента. 9 июня 1896 года в Москве был подписан Протокол по корейским делам Министром иностранных дел России князем Лобановым-Ростовским и маркизом Ямагата, известный как «Протокол Лобанова-Ямагата».
В целом он подтверждал Меморандум Вебера-Комуры о совместном протекторате России и Японии в Корее, но содержал ряд неудачных формулировок, которыми в дальнейшем воспользовалась настойчивая японская дипломатия, хотя вполне могло бы быть наоборот.
Главным недостатком Московского Протокола было то, что он много помог Японии приобрести прежнее значение в Корее, в то время, когда она не пользовалась там почти никаким влиянием. По этому протоколу японское влияние в Корее, пусть наряду с русским, словно бы санкционировалось самим Русским Царем. А ведь именно его Корея хотела видеть своим Протектором, вместо высокомерной и жестокой Японии.
В сознании корейцев, этим Протоколом мы их предали. Протокол Лобанова-Ямагата  уронил престиж России в глазах корейского народа, и опять стала понимать хвост «партия реформ».
Но пока король находился в русской миссии, все было в порядке. Русские инструкторы по просьбе корейского короля стали создавать новую корейскую армию. А представитель русского Министерства финансов К.А. Алексеев взял в свои руки корейские финансы, отодвинув на время даже англичанина Броуна - хозяина корейской таможни.
Очень удачным оказался выбор русских посланников в Корее - К.И. Вебера и А.Н. Шпейера. Вебер писал в Петербург: «Для большего закрепления нашего влияния в Корее и окончательного водворения в стране спокойствия и порядка было бы желательно и необходимо взяться за реорганизацию корейской армии в ближайшем будущем». Полковники генерального штаба Карнеев и Путята заново организовали корейские вооруженные силы, и меры, принятые русскими советниками, получили полное одобрение короля просившего только, чтобы все это было осуществлено побыстрее. Иностранные военные отмечали, что небольшая, сорокатысячная Королевская Корейская армия под русским руководством вполне сможет сдержать японское вторжение. Корейские солдаты и офицеры не просто были согласны с русским руководством Вооруженными Силами Корейского королевства, но страстно желали его».
И тут на сцену во всей своей красоте и блеске, прозорливости и твердости в очередной раз выступил Русский МИД, в лице, на сей раз, графа М.Н. Муравьева, ставшего 1 января 1897 года, за смертью прежнего министра князя Лобанова-Ростовского, сначала И.О, а потом и министром иностранных дел империи. До этого он, как и предшественник, тоже был посланником в Дании, и как таковой был известен императрице–матери Марии Федоровне и всей царской семье. Был, наверное, человеком приятным во всех отношениях.
На русских министров иностранных дел в последние годы XIX века словно какой мор напал. В январе 1895 года умирает Н.К. Гирс, министр еще Александра III. В декабре 1896 года - А.Б. Лобанов-Ростовский. Именно он втянул Россию в совместное с Францией и Германией, крайне вредное выступление против Японии с во время Симоносекского мира. Обидно, что на Дальний Восток у него вначале были правильные взгляды, да и с Японией держал себя не так податливо, как его преемник Муравьев. Однако московский протокол с маршалом Ямагата подписал именно Лобанов.
Граф Муравьев вел русскую внешнюю политику три года до смерти своей летом 1900-го, когда на пост министра иностранных дел был назначен протеже Витте граф Ламсдорф, чиновник центрального аппарата МИДа, никогда не служивший за границей. Если Муравьев сделал все, чтобы втянуть Россию в трудно предсказуемые авантюры на Дальнем Востоке, то Ламсдорф уже приложил усилия, чтобы они закончились, как закончились, а заодно поломал наметившееся во время русско-японской войны сближение России с Германией. Сближение, которое могло спасти обе Империи.
Даже современники иногда диву давались: на кого все-таки работал русский МИД? Другие говорили: на Европу и «культурный» прогресс. В прогрессе этом сейчас конкретно и сидим.
Вернемся, однако, в 1897 год к графу Муравьеву, которого, вслед за блестящими предками Муравьевым-Карским и Муравьевым-Амурским, следует называть Квантунским.
В отличие от русских военных советников в Корее, посланников Вебера и Шпейера, новый министр иностранных дел считал, или, во всяком случае, высказывался так: «Конечно, неплохо бы послать русских военных в Корею, но сперва ее нужно бы привести под русское влияние». То есть вначале завоевать, но чтоб при этом исключительно мирно, без оружия, а если еще удастся без финансов, - вообще будет чудно.
А потом графа и вовсе в Китай занесло. Ему очень понравился Порт-Артур, только что отобранный его предшественником у Японии и возвращенный Китаю.
На 400-миллионный уже тогда Китай ему показалось проще найти управу, чем на 10-миллионную Корею. Не говоря уж о том, что Корея мечтала о русском протекторате, - все здоровые силы мечтали, - кроме нескольких казнокрадов из прояпонского “Клуба независимости”. А вот Китай - напротив….

ПО «КОМПЕТЕНТНОМУ МНЕНИЮ»
До осени 1897 года дела наши в Корее шли относительно благополучно. В апреле года Алексеев был произведен в вице-адмиралы, а в конце августа сдал командование Тихоокеанской эскадрой и отбыл по месту нового назначения. Адмирала назначили начальником Практической эскадры Черного моря и старшим флагманом Черноморской флотской дивизии. Сменивший адмирала Алексеева новый начальник эскадры Тихого океана, весьма решительный контр-адмирал Дубасов, бывший до этого Младшим флагманом эскадры, вновь обошел порты Кореи, и однозначно убедился в необходимости занятия единственно подходящей для нас базы Мозампо с прилегающими островами Каргодо. В этом он встретил полную поддержку посланника в Сеуле Шпейера и военного агента полковника Стрельбицкого.
Кроме того, Дубасов составил отчет о политическом положении на Дальнем Востоке, где указывал: займем мы или не займем сейчас Корею, — с Японией все равно придется воевать.Только сейчас, в 1897 году он, адмирал Дубасов, берется потопить японский флот, а уже через год это будет тяжело - темп роста японского флота существенно превышает сроки роста флота русского. Отчет пришел в Петербург чуть ли не с полугодовым опозданием.
Донесения об этом же самом Дубасов посылал и морскому министру Тыртову, и генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу.
Но… Вместо занятия Мозампо МИД, в ответ на занятие Германией провороненной тем же Тыртовым Киао-Чао, убеждал морское ведомство занять Порт-Артур на основании «компетентного мнения» консула в Чифу Островерхова!
Адмирал Дубасов был иного мнения.
Ко времени его командования Тихоокеанской эскадрой и относится занятие Россией Квантунского полуострова. Это было сделано по предписанию из Петербурга. Сам начальник эскадры Ф.В. Дубасов  был принципиально против; он только что ознакомился с положением дел на Дальнем Востоке и после того, как Германия водворилась в порту Kиao-Чау предлагал занять остров Каргодо с портом Мозампо.
Архипелаг этих островов лежит недалеко от острова Цусима, который наметил как базу и даже занял в 1861 году другой русский выдающийся адмирал Лихачев. Дубасов, глубоко уважавший своего предшественника и прекрасно сознававший его выдающиеся военные способности, хотел исправить ошибку, совершенную в 1861 году: правительство не поддержало инициативы адмирала Лихачева и ему пришлось оставить Цусиму.
Дубасов писал в Петербург рапорт за рапортом: «Занятие архипелага Каргодо с портом Мозампо, только что мною подробно осмотренным, вполне разрешает  вопрос стратегического упрочения нашего на берегах Восточного океана, давая нам базу, господствующую над сообщением Кореи с Северным Китаем и Японией…».
«Мог бы занять базу и удержать, минировав второстепенные проходы и занимая эскадрою главные», прибавлял он в своем донесении.
Телеграмма эта была отправлена 26 ноября, а 29-го получено из Петербурга предписание отправить отряд судов в … Порт-Артур.
Федору Васильевичу, скрепя сердце, пришлось дать приказание адмиралу Реунову идти к Квантуну. В ночь на 1 декабря отряд адмирала Реунова вышел в Порт-Артур, имея предписание Дубасова в случае оскорбительных для нашего достоинства и чести действий англичан – предполагалось, что Англия имеет виды на Артур – действовать, защищая эту честь, как повелевает присяга.
4 декабря адмирал Реунов занял Порт-Артур.
Дубасов выполнил приказ. Но не оставлял надежды, что в Петербурге прислушаются к мнению опытного моряка, а не мелкого консульского чиновника. В последующих своих донесениях адмирал указывал на приготовления Японии к войне: «Страна деятельно и настойчиво готовится к ней и в виду этого мы, по моему убеждению, не можем связывать себе руки в действиях, которые прямо необходимы, чтобы не быть застигнутыми в беспомощном состоянии. Об этом, я не могу и не должен умалчивать перед моим начальством прямо по долгу присяги».
Адмирал указывал на нерациональность занятия Порт-Артура «Мы вступаем уже на такой путь, с которого нет поворота... Я не хочу быть пророком, но думаю, что это неизбежно вовлечет нас в большие затруднения…
Как база для наших морских сил, Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям грядущей войны с Японией...».
Министерство Иностранных Дел поступило с точностью до наоборот.
В конечном счете именно адмиралу Дубасову был дан приказ занять Порт-Артур.

КАК МЫ ВХОДИЛИ В ПОРТ-АРТУР
«Приказ Начальника эскадры Тихого океана.14 Марта 1898 г. № 357.Рейд Порт-Артур.
По Высочайшему повелению, вверенная мне эскадра и состоящий при ней отряд сухопутных войск должны занять принадлежащие ныне китайскому государству Порт-Артур и порт Талиенван, с тем, чтобы тотчас же по таковом занятии приступить к определению границ территории, поступающей в арендное пользование Российского Государства на установленных особым договором условиях.
Согласно сему, для занятия Порт-Артура предписываю в назначенный день и час:
1) Судам эскадры занять места по прилагаемой у сего диспозиции и находиться в полной готовности к бою.
2) Отряду сухопутных войск, находящемуся на пароходе «Саратов», в полном боевом вооружении быть готовым для посадки на гребные суда и высадки на берег.
3) Посылка с эскадры гребных судов для приема сухопутных войск и их высадки, а также посадка на гребные суда эскадренного десанта должны быть исполнены по моему сигналу и согласно прилагаемому расписанию.
4) По высадке отряда сухопутных войск и судового десанта на берег, движение их вперед и занятие намеченных пунктов должно совершиться по прилагаемой у сего диспозиции, под главным начальствованием полковника Савича, который, по помянутом занятии порта, назначается его комендантом и тотчас же вступает в исполнение присвоенных этому положению прав и обязанностей.
Считаю нужным сделать общеизвестным по эскадре и состоящему при ней сухопутному отряду, что занятие Порт-Артура нашей вооруженной силой, согласно условиям состоявшегося между Poccией и Китаем договора, не должно иметь характера неприятельских деяний, ибо таковое занятие совершается, напротив, в силу тесных дружественных отношений связующих Китай с Россией, и является выражением того покровительства и защиты, которые Россия отныне намерена оказывать китайскому государству…
Под страхом самой тяжкой ответственности, запрещаю также отнимать или незаконно присваивать принадлежащее жителям имущество, распоряжаться в их домах или храмах и вообще позволить себе поступки, противные воинской дисциплины и недостойные высокого воинского звания.
Объявляя об этом, я впрочем, твердо убежден, что наши матросы и солдаты ни в чем не уронят достоинство русского имени и что, вступая на дружескую почву иностранного государства под своими знаменами, украшенными вековой славой, они покажут себя достойными этой славы.
Я уверен также, что своим внимательным отношением к порученному делу, а также трезвым, честным и добрым поведением чины эскадры и сухопутного отряда доставят мне возможность свидетельствовать перед государем императором, что повеление его исполнено с знанием, усердием и доблестью, вполне достойными той славы, какую издавна стяжали русские войска на суше и на море.
Контр-Адмирал Дубасов».
Приказ о занятии Порт-Артур был отдан на день раньше, чем с китайским правительством об этом договорились. Адмиралу сообщить, похоже, не удосужились. Надворный советник Павлов подписал соглашение с китайским правительством касательно Порт-Артура и Талиенвана 15 марта в два часа дня.
Почтенный генерал Сун Цин, местный главнокомандующий, даже воинское имущество вывезти не успел, так сильна была русско-китайская дружба. Сун, младший наставник наследника престола, министр без портфеля, командующий провинцией Сы-чуань и командующий войсками И-цзюнь, писал 6 числа 3 луны 24 года правления Гуан-сюй (15 Марта 1898 года) начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову из Лю-шунь-коу (Китайское название Порт-Артура):
«Вчера я удостоился посещения нескольких лиц, прибывших ко мне в качестве представителей Вашего Превосходительства для переговоров со мною по вопросу об удалении вверенных мне войск 16 марта (7 числа третьей луны) в Ин-коу. Вследствие слишком короткого срока и полной невозможности перевозки за отсутствием транспортов, мне разрешено было временно оставить в морском арсенале в Лю-шунь-коу ружья, пушки и другие боевые припасы, под благосклонным присмотром русских властей, и за сим постепенно перевозить оные в Ин-коу…Доводя о сем до сведения Вашего Превосходительства, имею честь покорнейше просить удостоить меня скорым ответом, для отдачи приказаний по предмету вывоза оружия и боевых запасов. Перевел: К. Колесов».
Генерал Сун Лю-шунь-коу сдал. Адмирал Дубасов Порт-Артур принял. И обратился к местным жителям, чтобы побыстрей поняли, по-восточному пышно:
«От великого Российского Государства командированного по Высочайшему повелению Начальника эскадры Тихого океана и Командующего Морскими и Сухопутными силами на Ляодуне, Контр-Адмирала Дубасова, извещение.
Его Величество Император Всероссийский и Его Величество Император Китайский желают скрепить еще более существующие между обеими Империями дружеские отношения и оказать обоюдную поддержку. Китай отдает России в аренду на 25 лет Лю-шунь-коу, Даляньвань и Цзинь-чжоу, с прилежащими окрестностями на север вплоть до Порт-Адамса и Би-цзы-во. Россия принимает на себя заботу об устройстве сухопутной и морской обороны означенной местности, для пользы Китая.
Ныне я получил Высочайшее повеление занять 16 марта Лю-шунь-коу и Даляньвань, с окрестностями. Ныне китайские войска уходят и русские власти будут всячески защищать благонамеренных людей и поддерживать порядок в стране… Благонамеренные люди, продолжайте спокойно заниматься своими делами, а злые бойтесь, ибо мы будем строго наказывать зло по законам обоих государств.
Для взаимного спокойствия не нарушайте этого извещения в Лю-шунь-коу, Даляньвань и Цзинь-чжоу».
К согражданам воззвал и китайский военный губернатор. Прокламация младшего наставника наследника престола, министра без портфеля, главнокомандующего войском И-цзюнь, Сычуанского корпусного командира, Суна, гласила:
 «Цзун-ли-ямынь телеграммой уведомил меня, что перевод моего войска в Ин-коу, отдача в аренду России Лю-шунь-коу и Даляньваня и предпринимаемое ею укрепление фортов — все это происходит по желанно моего Августейшего Повелителя. Названные пункты станут открытыми торговыми портами и будут процветать с каждым днем. Видя уход моего отряда, вы ни в коем случай не пугайтесь.
Купцы и поселяне! Живите по-прежнему в мире и наслаждайтесь своим существованием. Поселяне! по-прежнему обрабатывайте землю. Не уходите из пределов арендуемой территории. Русские власти непременно проявят к вам особую милость. В тяжелых делах своих обращайтесь по-старому к приставу в Цзинь-чжоу и здесь по-прежнему вы найдете правосудие.
Уходя ныне со своим отрядом, я заранее объявляю вам об этом и твердо надеюсь, что вы, купцы и поселяне, зная об этих обстоятельствах, не будете волноваться, а будете по-прежнему заниматься своими делами.
Объявляется для общего сведения».
Начальникам воинским вторил представитель гражданской администрации даотай Гу, Великого Дайцинского Государства командированный по высочайшему повелению член комиссии по организации Лю-шунь-коу и Даляньваня, кандидат на должность префекта.
«Ныне Россия берет в 25-летнее арендное пользование принадлежащие Дайцинскому государству Лю-шунь-коу и Даляньвань, с прилегающими к ним местностями. Порт и портовые учреждения остаются для взаимного пользования; здесь по-прежнему будут стоять суда обоих флотов и чиновники обоих государств одинаково, с усиленным вниманием, будут относиться к купцам и поселянам.
Оба государства не имеют никаких оснований к вражде. Вы не должны легкомысленно верить разным нелепым слухам и волноваться. Я по-прежнему остаюсь в Лю-шунь-коу заведывать делами и командирую полицейских для ночных обходов. Об этом я довожу до сведения всех. Если бродяги, не имеющие определенных занятий, будут беззаконно, пользуясь какими либо предлогами, распускать нелепые толки, то они будут немедленно задержаны и строго наказаны. Не преступайте этого специального объявления».
Ничто не было, и никто не был забыт. Даже Порт-Артурские портовые бомжи. Серьезным человеком был даотай Гу!..
Над Порт-Артуром взвился, расправился русский флаг.