Владимир ПАНИН

ОСТРОВ-ОТШЕЛЬНИК

Отрывок из повести

Батарейцам островка Сухо, что на озере Ладожское, отразившим поздней осенью 1942 года бешеный натиск итальянско-финско-немецкого десанта, потеряв при этом много своих товарищей, но, так и не сдав остров лютому врагу!
От автора

Они были молоды эти спящие артиллеристы, очень молоды. И могли бы спать еще долго-долго; но колокол ворвался в их молодые организмы и почти вырвал из снов.
Тут же в кубрике вспыхнул аккумуляторный свет, и все дополнилось полудиким криком дневального:
– Подъем! Учебная боевая тревога! К орудиям! Учебная боевая тревога!
Люди в койках зло откидывали одеяла, не спрыгивая на пол, влезали во флотские брюки-клеши, натягивали форменки. Из разных мест доносились хлесткие, резкие, почти всегда нецензурные высказывания в адрес дневального, не давшего и сегодня выспаться всласть, и почти неслышные замечания по адресу старлея, не позволявшего выспаться и вчера, и позавчера, и уже много рассветов подряд. Ну не зануда ли?!

Старлей спешил к облезшей от времени свече маяка. Не сделав и четырех десятков шагов, он уже распахивал узкую маячную дверь. Оставив ее открытой, чтобы иметь хоть какой-то свет внутри, он стал поднимать свое еще крепкое, никакими излишествами не испорченное тело на самый верх маяка.
Тело было, пожалуй, худовато; но ведь война шла уже на второй год, и вся страна недоедала. Вот и здесь, на батарее, было не сытно. Но по сравнению с вымирающим (в буквальном смысле) «Городом», как на батарее называли Ленинград, что был отсюда на запад, здесь было с питанием более или менее сносно...
Ступеньки, точное число которых он давно знал, были, конечно, по-русски, сделаны из прочного дуба. Но все на свете старится, состарились и эти ступеньки. Под сапогами старлея они постанывали, словно извиняясь за свою старость, но обещали служить людям еще долго.
Старлей всегда поднимался до самого верха без остановки. Дыхалка работала хорошо, а где у него находится сердце, он никогда не задумывался. Ему от роду было тридцать с небольшим хвостиком. Если учесть, что лейтенантами становятся в 22 года, а в старшие лейтенанты выбиваются через три, самое большее, через четыре года, то наш герой в звании лейтенанта явно засиделся.
И тому было объяснение: происхождение подкачало, он был графского рода. Это в те времена называлось «из бывших» и было своего рода клеймом. И те, кому положено, никогда это не забывали.
Может, в мирное время старлей и стал бы нервничать, но сейчас переживать по поводу задержки очередного звания было просто глупо. Да и не все ли равно, по большому счету, в каком звании защищать честь и независимость Родины.
Сейчас Родина для старлея приняла вид маленького пятачка-островка, островка-отшельника, удаленного от всех берегов самого большого озера в Европе на расстояние невидимости его даже с береговых скал. По сути, это была почетная ссылка: войны батарея практически не вела, а с момента замерзания озера батарея будет вроде бы и вовсе не нужна. И вообще, островок-отшельник – самое подходящее место для временного размещения командира невысокого уровня, происхождение которого не очень понятно, но явно не пролетарское, а значит, подозрительное.
Оказалось очень кстати, что старлей стреляет из пушек как бог (которого, конечно же, нет и при большевиках быть никак не может). Старлея обязали научить и краснофлотцев своему умению попадать в малюсенькую цель вроде прогулочной лодчонки аж за 10 миль. Перебежать с островка-отшельника к противнику было невозможно даже гипотетически, а для полного спокойствия начальства приглядывать за старлеем должен был, естественно, его замполит.
Стрелять из пушек тот, разумеется, совершенно не умел, но, по крайней мере, знал, с какой стороны пушка заряжается.
Пришлось гарнизону островка потесниться для размещения еще и замполита в звании всего лишь младшего политрука, что соответствовало обычному строевому лейтенанту. А было и до того теснее некуда. На этом отшельнике с трудом размещались три морских орудия калибра 130 мм. Четвертому орудию, до полного положенного числа в батарее, места здесь просто не нашлось.
Орудия стояли друг от друга на расстоянии всего лишь 20 м, и стволы, если их развернуть встречь дулами, почти касались друг друга дульными пробками. Приличная бомба, угодившая в один орудийный дворик и искорежившая одно невезучее орудие, могла вывести из строя и соседнее своими зазубренными осколками. Особенно если они попадали в накатник или затвор.
Но и три ствола глядели на здешнюю воду с непривычной для этого места пугающей мощью. Вот только противника для этих стволов с момента их появления не было ни разу. Военные корабли и гражданские суда, что хоть и не часто, но все-таки появлялись в зоне досягаемости орудий, были «своими». А «чужие» упорно сюда не заглядывали. Почему так – старлей не знал, но из всех своих сил старался держать свою батарею в состоянии боеспособности. Насколько это ему удавалось, мог показать только настоящий бой.

У немцев и финнов, вышедших к Ладожскому озеру и с юга, и с севера, силенок для быстрого взятия «Города» не хватило. И в их мозгах, которые сами хозяева считали рафинированно цивилизованными и сверхгуманными, появилось словцо «блокада», то есть умерщвление населения «Города» голодом. Немецко-финские профессора и даже академики, пощелкивая логарифмическими линейками и арифмометрами, с точностью до плюс-минус одной недели рассчитали, когда в «Городе» умрет, окочурится, сгинет, сдохнет, откинет сандалии последний его обитатель, и можно будет без единого выстрела осваивать нежилые кварталы «Города», который они уже заранее переименовали. Но…
Город не захотел сдаваться. Он ел кошек и собак, лизал клейстер старых обоев, вымирал, но не сдавался. По озеру пошли караваны судов. В сторону «Города» везли продовольствие, обратно – полуживых горожан. Зимой по льду туда-сюда побежали колоннами грузовики. И опять: К весне «Город» уполовинился в населении, но не сдался. И опять по озеру, сменив грузовики, пошли-поплыли суда: туда – провизия, обратно – остатки еще живых, вернее, полуживых, людей.
Возникла естественная необходимость в обязательном и надежном прикрытии – охране «Дороги жизни» от неприятностей с финской стороны. И на островке появились краснофлотцы со старлеем и строители. Они все работали, не считаясь со временем. И быстро, даже сверхбыстро появилась береговая батарея. Строители уплыли-уехали, а краснофлотцы и старлей остались и стали гарнизоном этого островка.

Вернёмся на вышку к дальномеру.
С высоты птичьего полета старлей быстро оглядел свое небольшое хозяйство. Ничего нового, все то же: островок почти квадратный размерами 100 м в длину и 90 м в ширину. В задней части вмятина вовнутрь, способная вместить большую шлюпку или маленький катерок.
– А где наш сторожевик? – спросил он.
– Должен быть на 45.00, – был ответ, это соответствовало «западу».
– Я и сам знаю про 45.00. Но где он по-настоящему, где он, сучонок, прохлаждается сейчас?
На этот раз ответом было общее молчание расчета. Левый номер, крутя штурвал туда-сюда, гонял объективы дальномера по «гнилому сектору» запад-север, но не прояснившаяся тамошняя даль не позволяла пока просматриваться до самого горизонта. Оставалось ждать полного рассвета на всю глубину северо-запада.
Старлей одним движением раздвинул свою замечательную подзорную трубу на всю ее длину, утвердил локти на дальномере, приставил глаз и замер. Замерли и все остальные. Секунд через восемь труба старлея пошла влево, прощупывая горизонт, и замерла секунд на пять где-то на южном направлении. И дальше она никуда уже не пошла. Дальше была многоколенная матерщина, вылетевшая из старлея совершенно неожиданно и так забористо, что все дальномерщики уткнули свои носы в дальномерную трубу, каждый на своем участке. Такого от своего старшого никто не ожидал: никогда и никто на батарее от него ничего матерного до сих пор не слыхивал.
– Вон он, мерзавец, где! – проорал старлей, указуя на юг. Все головы повернулись в нужную сторону, прищуривая глаза для зоркости. Но напрягаться особенно и не понадобилось: не далее полутора миль четко просматривался знакомый силуэт сторожевика. И сразу же смешались злые выкрики:
– Что он там, собака, делает? Рыбку небось ловит!
И общее отрезвление:
– А кто же тогда на 53.00?
Все четверо развернулись на «гнилой сектор», трое из них прильнули к оптике. Двое дальномерщиков вскричали почти одновременно:
– Их там двое!
Но старлей в свою усиленную оптику уже видел, что целей там, похоже, больше, и очень похоже, что идут они на остров двумя колоннами.
Реакция старлея была стремительной, он отвернул ухо гарнитуры у левого дальномерщика и прокричал туда:
– Батарея, боевая тревога!

С этого мгновения для островка-отшельника закончилась теоретическая подготовка к войне. Началась война настоящая.
Старлей схватил обыкновенный рупор и прокричал в него в сторону каждого орудия:
– Боевая тревога! Боевая тревога! Боевая тревога!
Расчеты сначала задрали головы в сторону дальномерной площадки, а когда командиры орудий озвучили ту же команду, прибежавшую к ним по проводам, все поняли, что скорого отбоя не предвидится, и каждый стал занимать положенное ему по тревоге место, все еще скрючиваясь от утреннего холода поздней осени.
Мозг старлея работал четко, мысли не прыгали и не путались.
Первое: связь с дивизионом; узнать «свои» или «чужие» идут на остров. Команда:
– Радисту, связаться с дивизионом!
Второе: узнать скорость визитеров.
– Команда дальномерщикам и центральному посту! Определить скорость правой головной цели! (Он не мог пока определить точно тип идущих на него судов по их силуэтам и вынужден был применить нейтральное слово «цель»; но все его правильно поняли.)
Определение скорости цели – дело центрального поста, если управляющий огнем не задаст ее сам, опираясь на свой опыт и глазомер, что, конечно, будет не очень точно и увеличит расход снарядов при стрельбе.
Считывающий каждые 10 секунд называл новую дистанцию для центрального поста. Через одну минуту центральный пост выдал скорость цели: 7,5 узла. Это было непонятно, загадочно, а значит, и тревожно. Старлею еще не приходилось видеть здесь на озере самоходных боевых посудин, ползающих по воде с такой черепашьей скоростью. И он прокричал:
– Уточнить скорость!
Теперь в ожидании растянулись целых полторы минуты. Уточнение от ЦП было для старлея оглушающим:
– Скорость цели семь узлов!
Это было еще меньше первоначального замера.
Самое время для открытия огня. Но!
Вот именно: НО! Возникла закавыка из закавык, непонятка из непоняток, грозящая обернуться для старлея трибуналом с применением законов военного времени: было неясно, кто идет к острову, свои или вражья свора?
Если «чужие», то по инструкции: «Батарея, к бою!»
А если «свои»? «Своим» вроде бы с той стороны, да еще в таком количестве, да еще и без всякого предупреждения взяться ну никак невозможно!
А вдруг?! Что если кому-то «наверху» пришло в голову проверить готовность старлеевской батареи и старлея лично к нештатной ситуации? Поглядим, дескать, как потомок графа поведет себя: штаны полные с испугу наложит, SOS по рации прокричит, а может, и того-с – белый флаг на маяке выкинет?
И почему до сих пор не отвечает родной дивизион? Старлей прокричал в чужую гарнитуру:
– Радист, что говорит дивизион? – И почти не удивился, услышав заикающийся от волнения ответ радиста:
– Связи нет! Рация не работает! Сгорела лампа, двойной триод не…
Дальше старлей и вникать не стал: яснее ясного, что его мозг остался на островке-отшельнике в одиночестве, в изоляции – один на один с неподъемной напастью. И решать эту напасть кроме него здесь некому! И времени на размышления, испуг, тем более на причитания уже не было.
Как ни странно это было для самого старлея, он успокоился. Надел гарнитуру, отобранную у левого номера, нахлобучив на голову того свою мичманку, как на наиболее подходящее для случая место. Поточнее навел перекрестие дальномерной буссоли на правую головную цель, зачем-то подмигнул замершему в ожидании жесткой команды нечаянному владельцу мичманки, вдохнул и четко хлестнул весь вверенный ему гарнизон островка командой:
- Батарея, к бою! По правому головному!

Повесть Владимира ПАНИНА «ОСТРОВ-ОТШЕЛЬНИК»

и послесловие Сергея ШУЛАКОВА "ОСТРОВ МУЖЕСТВА" 
опубликованы в третьем выпуске журнала «ПОДВИГ» за 2016год (МАРТ)