Владимир ПАНИН

БАЙКИ ДИВЕРСАНТА
Отрывок из повести

Зовут нас Петрами, зовут нас Иванами,
От прадедов к нам перешли имена.
А если придется вдруг стать безымянными,
Так знайте, что в том виновата война.
М. Пляцковский

Байка четвертая
Все-таки хорошая оптика у фрицев-гансов и прочих тамошних сволочей. Умеют ведь делать это поганцы. Особенно их Цейс (если я не ошибаюсь). Вот и этот бинокль тоже цейсовский. Прямо сказать – отличная штуковина. Лучше нашего «полевого». У нашего кратность только «6», а у цейсовского – целых «10», большущая разница для кумекающих в этом вопросе. И мне это как раз на руку, поскольку пялился я сейчас именно в цейсовский бинокль приближением в 10 раз.
Разумно я забрал эту такую полезную сейчас вещицу из той самой машины, что везла оберста (полковника, по-нашенски). Тогда мы с братанами славно порезвились на грунтовых дорогах. И сейчас приятно вспомнить, как я продырявил из любимого маузера того оберста. Вот только куда я всадил пулю-то? Обычно я на близком расстоянии бью в голову: при расколотом черепе враг уже ни на что не способен – рушится на землю, не пискнув ни разу. А в тот раз вроде было по-другому? Ну, точно: я продырявил тому оберсту его толстую задницу, а когда тот от боли в чувствительном месте вскинулся из дорожного кювета, в грудь ему послал пулю смертельную кто-то другой. Наверно, Бекас, который и сейчас с автоматом и двумя ручными гранатами страховал мне спину. И, пока этот надежный братан привычно сзади, я не чувствовал противного холодка опасности в незащищенной спине и мог не оглядываться чаще нужного.
Точно, теперь вспомнил: так оно и было. Оберста того толстозадого мы бросили валяться там же, на дороге, рядом с разгорающейся его же машиной, из которой он сумел в страшной для него заварухе выбраться, но не сумел уползти дальше кювета: зад выдал. А бинокль оберстовский я забрал с собой. Полной глупостью было бы брезговать такой ценностью на войне. Я не побрезговал тогда и сейчас вот озирал округу через стекла именно того самого бинокля. Только теперь, и уже давненько, это мой бинокль. Мой и ничей больше. И покуда я жив, бинокль будет моим. Это все в отряде прекрасно знали, и, где бы я не оставлял этот бинокль, он непременно возвращался ко мне.
Сейчас объектом моего взирания был мост. Небольшой двухколейный, железнодорожный. На двухколейной железной дороге «запад-восток». Значит, дорога стратегическая, и работать на войну она не должна. И Центр по радиоэфиру цыкнул на нас: хватит мелочами увлекаться. Дескать, отстрел десятков полицаев – это хорошо; дескать, ликвидация изменников Родины – показательно; разбой на автодорогах по машинам – это замечательно; дескать, возврат хлеба и скота населению – прекрасно; сжигание деревянных мостов на сельских дорогах – положительно; демонстрация Советской Власти – великолепно. Вообще все, что наносит врагу вред любой степени важности, – это нужно, полезно, обязательно и должно продолжаться и дальше.
Но пора заняться и более серьезным делом. И отряд был перенацелен на эту вот железную дорогу с приказом остановить на ней движение. Я не брался судить, что более важно в каждый данный момент. Для меня приказ есть приказ! Центр приказывает – я выполняю! Центр свой приказ обеспечил сброшенной нам взрывчаткой и всем сопутствующим для ее возбуждения. Среди мешков с взрывающимся грузом обнаружился и инструктор-подрывник. Это было не обязательным: мы с братанами и сами кумекали в подрывном деле, – но и не лишним.
И сейчас, вглядываясь метров с 600 сквозь пропуски в шевелящейся березовой листве через бинокль по очереди с подрывником в объект нашего скорого подрыва, мы как специалисты по-будничному прикидывали что, к чему и зачем.
Две колеи. На каждой колее по две клепаные балки двутаврового профиля высотой сантиметров в 80. Порвать одну такую балку хватит килограммов шести тола, если взрывчатку растянуть по вертикали и плотно прижать к стали балки. Обычно заряды закладывают в середину мостового пролета. Это экономит взрывчатку, но при этом не пострадают береговые железобетонные опоры.
Если поступить и нам, как обычно, то порванные концы балок рухнут, конечно, в воду, а зады их останутся на береговых опорах. И, значит, ремонт будет не очень трудным и не очень затяжным. Поднимут подъемными кранами по очереди из воды концы образовавшихся полубалок, наложат на промежутки между ними со всех сторон толстые стальные накладки, прихватят их электросваркой, и балки опять будут готовы принять шпалы и рельсы.
На восстановление одной колеи уйдет суток трое. И поезда пойдут по одной колее. Это не очень удобно, но возможно. Трое суток полной задержки движения –конечно, кое-что, дольше, чем при подрыве одного рельса обычной миной. Тогда немцы тратят на восстановление движения меньше суток – натренировались подонки. А нам нужно задержать движение хотя бы на десять суток.
Смущало и настораживало видимое отсутствие охраны моста. Не считать же серьезной охраной редкие патрули вдоль дороги. Война шла уже давненько, и оставлять без охраны двухколейную железку с мостом было вроде бы нельзя. Но черт знает этих фрицев! Не хотят серьезно охранять, и не надо! Нам так даже лучше!
Центр приказал «остановить движение» без указания срока, на какой оно должно быть остановлено. И это можно понимать как остановку движения навсегда. Но силенок на такое действо у отряда не хватало. И целая партизанская дивизия не решила бы такой задачи. Речь могла идти только об остановке движения на как можно больший длительный срок. И я постарался это сделать. Не один, конечно: вместе с отрядом и вот с этим новым инструктором-подрывником.
Толкового мне сбросили инструктора. Группы подрывников на базе он быстренько обучил своему ремеслу. И друг друга мы понимали с полуслова. Приятно иметь дело с таким товарищем. Может, я его и своим помощником сделаю когда-нибудь. Вот попартизанит подольше, и можно будет вернуться к этому вопросу.
Еще попялились на мост. Сквозь листву нашей опушки он хорошо просматривался через открытое поле в разрыве обязательных околодорожных елок еще царской посадки. Правее моста виднелась маленькая будка обходчика, которую нам обязательно предстояло навестить. Разведка уже доложила, что там обитают муж и жена. Обычное дело: он пути бережет, она хозяйство ведет и мужа подкармливает – картошка там, морковка, а то и молочко от козы.
А левее нас пряталась в густых кустарниках речушка, выбегавшая из-под интересующего нас моста. И конечно, нам идти к железной дороге предстояло по этим самым кустам. Идти будет не очень удобно, зато скрытно. И не нужно быть большим стратегом, чтобы понимать это.
Решили рвать мостовые балки в двух местах каждую и ближе к боковым опорам. Тогда каждая балка будет вся падать в воду, а в бетоне опорных стенок появятся пустоты, которые ремонтникам придется заливать свежим бетоном. А тот, свеженький, должен будет застыть, затвердеть и закаменеть, прежде чем на него класть новую или отремонтированную старую балку. А это все время и время, и первый поезд пройдет суток через восемь, а то и еще позже. Взрывчатки потребуется вдвое больше, но это оправданно.
Довольные принятым решением, мы двинулись в глубь перелеска. На ближайшей полянке ждал отряд. Люди отдыхали, кроме обязательных наблюдателей не выпускавших оружие из рук. Все сбросили нелегкие и так надоевшие вещмешки; многие стянули сапоги и разминали ступни, проветривая портянки. Кто-то подремывал, подсунув свой же вещмешок под голову; кто-то жевал сухарь, смягчая его сухость тонюсеньким листочком сала и запивая родниковой водой из фляжки. Все имели надежные сапоги и специально подобранные зеленоватые телогрейки. Такой цвет способствовал растворению отряда в гуще летнего леса, короткий подол не мешал быстрому перемещению, а утепленность позволяла спать ночью на подстилке из веток и, уж тем более, зарывшись в копну сена или соломы.
Оружие, проверенное, пристрелянное и испытанное, каждый держал при себе, оберегая затвор и мушку. Никаких дурацких ружейных пирамид, из которых именно свое оружие непросто быстро извлечь, не уронив с лязгом остальное. Автоматы, чаще, чем в обычных стрелковых подразделениях пулеметы, и реже чем обычно винтовки (для лучших стрелков, для удержания и отстрела врага на увеличенной дистанции). Высокий процент автоматического оружия обеспечивал высокую огневую мощь общего залпа, которая в любой момент могла еще больше усилиться карманной артиллерией ручных гранат. Но сегодня главным оружием отряда становилась взрывчатка.
Бойцы все были здоровы, достаточно сыты, ни у кого не было тоски в глазах, что тоже важно. Когда-то я вел на первую засаду на машину всего пятерых братанов, а сейчас, только здесь, у меня было в десять раз больше надежных стволов. Я выпестовал это войско. С ним можно было штурмовать чуть ли не крепостной форт. Но Центр нацелил нас на эту вот железную дорогу; значит, будем останавливать ее. И делать это по-умному! С прочим пока подождем.
Завидев нас с инструктором, отряд догадался, что передыша кончилась, и, не очень спеша, стал дожевывать еще не дожеванное, старательно обувать сапоги, оглядываться на вещмешки, но не торопился вскакивать без команды.
– Подъем! – И я для наглядности махнул рукой вверх. А когда люди поднялись, навьючили на себя вещмешки и уместили поудобнее на себе оружие, резко добавил:
– К бою! – И все поняли, что блажь отдыха кончилась, и впереди нас ожидает стрельба. Большая или маленькая – это как повезет, но без стрельбы не обойдется.
По кустам вдоль речушки, шаркая сапогами в осоке, чавкая по сырым местам низины, отряд цепочкой добрался до ближайших к мосту кустов и разместился там, передыхая и выбирая подходящий момент. Нужно было пропустить очередной поезд. И, едва он прошел на запад, отряд кинулся к насыпи.
Подрывники с прикрытием бросились на мост. Прикрытие, перебежав по мосту немного дальше, залегло на рельсах, сберегая подрывников как главную ценность. Те рассыпались по мосту парами, привязывая взрывчатку к телу балок поплотнее.
В закрепленные заряды вставлялись электрозапалы, провода от них под шпалами протянулись на левый берег и еще дальше в замостовые кусты к замыкателю от индуктора. Все восемь зарядов должны были взорваться одновременно, и это обусловило электроподрыв.
Я же с оставшейся частью отряда двинулся к будке обходчика. Дверь широко откинулась вбок на полную распашку, двое с автоматами нырнули внутрь домика. Я, помедлив, сделал тоже. Тесно: не совсем понятно, как здесь живет целая семья. Но вот живет. И при наших жила, и при немцах живет. Хозяин и хозяйка таращились на нас испуганно, явно не ожидая от вооруженных незнакомцев ничего хорошего. Их можно понять: когда к ним врывались люди с оружием, ждать добра от таких гостей не приходилось.
Я понимал семейную пару, но мне было совершенно некогда, и я был резок:
– Когда пойдет следующий поезд на восток? – в ответ – молчание. Я повторил вопрос – опять молчание.
– Ты что, мужик, оглох? – ткнул я хозяина автоматом в живот.
–  А вы кто будете-то? – выдавил спрашиваемый, вглядываясь в мою маску.
– А ты еще не понял? Ты что, советского партизана от поганого полицая не отличишь?
И тут подала голос хозяйка:
– Через двадцать три минуты. – И ткнула пальцем в настенные часы с обязательным замком на гире
– Уклон в сторону моста есть? – обратил я вопрос уже к женщине.
– Есть.
– Поезд к мосту разгоняется?
– Разгоняется, конечно.
– Надо помахать машинисту зеленым флажком, что все в полном порядке. Кто берется это сделать? – небольшая заминка, и опять вступила женщина:
– Я могу это: не впервой.
– Флажок в руки, пошла! И не вздумай, голуба, дурить: за тобой хорошо приглядят! Этого, – указание на хозяина, – с нами, чтобы не помешал.
– Пошли, дядя! Не боись, целым будешь! Посидишь с нами в кустиках и назад воротишься! – двое автоматчиков поволокли мужика, вяло передвигающего ноги, за елки, в кусты.
Женщина с зеленым флажком двинулась на положенное обходчику место для пропуска поезда. Что-то побудило меня вопросить ей в спину:
– Тетя, что у тебя с немцами-то приключилось?
Она буквально передернулась всем телом и нехотя выговорила:
– Снасильничали. Втроем.
Не стоило растравливать женщину дальше, и я просто добавил:
– Как поезд мимо пройдет, так вы сразу в свою будку. Не задерживайтесь на открытом месте! Так будет лучше.
Женщина оглянулась, вроде что-то хотела сказать, но просто кивнула.
Прибежала половина подрывников и, с трудом переводя дыхание, доложила, что все готово. Готово – значит, заряды привязаны к балкам где нужно и как нужно; взрыватели вставлены в заряды как положено; провода отведены на ту сторону моста за елки и еще дальше, в кусты; значит, замыкатель ждет своей секунды для подачи импульса на электродетонаторы; а подрывник уже держит руку на ручке замыкателя.
С нашей стороны подготовка тоже заканчивалась: четверо партизан, меняясь парами, пилой обходчика уже подпилили на три четверти со стороны рельсов на высоте пояса пятый телеграфный столб. И от макушки среднего из подпиленных уже тянулась в кусты стропа. Стоило дернуть за нее посильнее, и столбы повалятся, и связь между соседними станциями прервется. Ну, для верности, провода, уже валявшиеся на земле, следовало перерезать хотя бы в двух местах, а изоляторы разбить. Но это все уже после подрыва поезда. До этого момента машинист должен быть уверен в полной безопасности маршрута и не тормозить перед мостом. Чем выше скорость, тем больше повреждения и моста, и поезда. Тем хуже немцам, а значит, лучше нам. Такой вот расклад.
Моя половина отряда залегла правее будки за елками в кустах. Ждали поезда. Это был первый состав, который мы собирались пустить под откос. Говорят, что первый блин – всегда комом. Но нам это правило не подходило. У нас должно было получиться нормально, удачно, и более того: хорошо. Только так и никак иначе! Мы слишком опытны, чтобы допустить промашку!
Мы лежали в траве, среди кустов. А природа жила. И ветерок был, и ветки кустов кивали, и синицы попискивали, и даже где-то кричал дергач-коростель. И так захотелось перевернуться на спину, закрыть глаза и отключиться...
Паровоз, вбежавший в сектор наблюдения, почти не дымил трубой. Должно, кочегар был там опытный и держал огонь в топке толково. Мелькая мослами шатунов и кулис, паровоз, толкая перед собой открытую платформу с запасными шпалами, рельсами и прочим, что нужно для срочного ремонта поврежденного участка пути, проскочил мимо нас и на хорошей скорости кинулся на мост, увлекая за собой весь товарный состав. Сплошняком катились грубо-коричневые крытые вагоны с наглухо закрытыми дверями. На редких тормозных площадках можно было различить силуэты сопровождающих охранников.
Дымные вспышки восьми взрывов, слившись в один, обрубили все мостовые балки, и весь мостовой пролет провалился вниз. Сминая переднюю платформу, паровоз уперся лбом в противоположную боковую стенку и окутался паром, тендер оторвался и свалился боком на проезжую часть. Передние два вагона вздыбились углом, остальные стали зигзагами распределяться по обеим рельсовым колеям, калеча рельсы, ломая шпалы и уродуясь сами. Грохот взрыва, лязг металла, треск дерева, крики и визги людей. И еще треск подпиленных телеграфных столбов, крайние из которых все-таки повисли на своих проводах и закачались уродливыми обрубками.
Последний вагон оказался почему-то пассажирским и единственным, оставшимся на рельсах нормально. Открылась задняя дверь, появилась фигура в военном черном мундире и с пистолетной кобурой на животе. Принадлежность фигуры к женскому полу удостоверялась наличием короткой юбки и оттопыренного бюста.
Фигура беззвучно открывала рот, непонимающе взглядывала то на вагонное безобразие, то на раскачивающиеся телеграфные столбы.
Пока я разглядывал в бинокль эту черную неожиданность, та обнажила пистолет, уверенно передернула затвор и принялась стрелять по жене обходчика, уже отступающей к своей будке, но почему-то не торопящейся при этом. Наверно, вид ужасной картины кончины, тех, кто ранее погано надругался над нею, доставлял ей сейчас большое наслаждение; и она не могла отказать себе в удовольствии лицезрения этого ужаса подольше.
Обходчица была наша, судьбу ее полагалось решать только нам; и я потянул от стрелка, что был слева, его винтовку. Не стоило проверять установку прицела и наличие патрона в стволе, и я просто упер приклад в правое плечо, прижал левый локоть к основанию елового пня для упора и навел прицельную линию туда, где у стрелявшей черной гадины должен быть пупок.
Тяжелая немецкая винтовочная пуля (тяжелее русской) заставила черную эсэсовку согнуться, выронить пистолет и схватиться освободившейся рукой за пробитое место. Тело начало сползать по ступенькам вагонной лестницы, юбка задралась, обнажая белые его участки ниже пояса.
– Пулеметы по вагону на всю ленту, огонь! – проорал я. И три ручных пулемета принялись расстреливать нижнюю половину вагона, где должны обычно находиться люди. Трескались оконные стекла, дырявилась тонкая обшивка, уцелеть там было трудно.
Краем глаза я успел отметить, что эсэсовка уже свалилась на землю между торцами шпал соседних колей. И ничего впечатляющего в этом черном комке уже не было. Стоило ли ехать так далеко от Германии, чтобы найти свою смерть здесь, на рельсовых путях, между грязных шпал, уткнувшись физией в утрамбованный песок, в позе, не соответствующей эсэсовскому этикету, да еще от пули посланной то ли дикарем, то ли презренным варваром, – во всяком случае не арийцем?..
Сволочь эту фрицегансовскую, незвано припершуюся на Русь и вздумавшую стрелять в нашу русскую бабу, было ни капельки не жалко. Я не знал, можно ли мне записать ликвидацию этой черной твари на свой личный счет, который был уже далеко за тридцать. Чтобы пресечь сомнения, поточнее прицелился и послал вторую пулю в то, что было живой эсэсовкой до моего первого выстрела, и что гарантированно перестало ею быть после моего контрольного выстрела. Люблю, знаете ли, надежность в каждом своем деле! В грохоте пулеметных очередей мой одинокий выстрел был не слышен.
И тут же, под прикрытием пулеметов, моя половина отряда стала быстро отходить еще более вправо, вдоль железки, прячась за елками и кустами. Кто-то высказался в мой адрес:
– Командир-то наш с одного выстрела эсэсовку завалил.
– Акбар никогда не промахивается! – ответил кто-то из «старичков».
Почему-то эта нехитрая лесть мне понравилась. И появилась мелкая мыслишка, что можно все-таки записать эту черную эсэсовскую мерзость на свой личный счет.

Повесть Владимира ПАНИНА «БАЙКИ ДИВЕРСАНТА»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №3 за 2017 год (МАРТ)