Борис ФЕДОРОВ

Князь КУРБСКИЙ

Глава из романа

Одна из башен замка Ковельского была обращена к уединенной роще, которая с крутизны спускалась в глубокую долину. Сквозь просеку деревьев открывался вид на далекое пространство. Голубая Турия, катя свои быстрые светлые воды, обтекала в извилистых оборотах зеленые луга, за ними, на синеющих пригорках виднелись кровли рассеянных сел.

Длинным переходом соединялась башня с замком, древние стены представляли воинственные изображения рыцарей и старинных владетелей замка. Однажды, когда князь Андрей Курбский сидел пред окном башни, погрузившись в думы, молодой слуга прибежал сказать ему, что иностранец, прибывший из Москвы, желает его видеть. При слове «Москва» встрепенулось сердце Курбского, казалось, струя пламени пробежала в нем, все заключалось в этом слове: и покинутое Отечество, и утраченная честь, и погибшее счастье, в одну минуту представились Курбскому воспоминания всей его жизни. К Москве еще стремилось сердце, но укоризна язвила его… Увы, он изменил Отечеству. Но он желал слышать о нем, знать, что происходит под небом его Родины, чего еще ждет Россия от Ивана Грозного…

Князь приветливо встретил иноземца, в котором с радостью узнал ученого Горсея.

Лицо англичанина оживлялось выступающим румянцем, рука его дрожала, пожимая руку князя Курбского.

– Нет уже Ивана, князь Ковельский, —.сказал он. – Россия тебя призывает.

– Нет Ивана? – повторил с недоумением Курбский, как будто не понимая Горсея.

Князь не думал пережить Ивана, ему казалось, что сама смерть страшилась Грозного.

– Скажи мне, – спросил Курбский, схватив его руку, – скажи мне, как умер он? Не разверзлась ли земля под его ногами? Гром небесный не сокрушил ли его чертоги? Какими явлениями предвестила природа это событие! Как смерть увлекла свою ужасную жертву?

– Иван умер тихо, – сказал Горсей. – Но смерть проявлялась в грозных знамениях. Однажды, вышедши на Красное крыльцо, он увидел комету странного цвета: она заметно багровела, как будто кровь проступала в ее сиянии, все заметили это явление между церковью Ивана Великого и собором Благовещения. Иван смутился и воскликнул: «Вот знамение смерти моей!» Страх его скоро уступил место другим чувствам: на другой день он разослал гонцов искать повсюду гадателей и звездочетов, даже в Лапландию, на берега Белого моря. Шестьдесят волхвов собрались в Москве гадать о судьбе Ивана, им отвели обширный опустелый дом князя Владимира Андреевича, но в то же время развилась в Иване болезнь. Говорят, что он почувствовал в себе тление внутренности, опухоль разлилась по телу. Звездочеты сказали ему себе на беду, «что 18 марта последний день его». «Сожгу прежде вас на костре», – сказал Иван, но созвав бояр, говорил о делах государственных, завещал престол царевичу Феодору, обратился к милостям, не оставлял и казней, но уже силы его истощались, однако в тот же день он призвал меня в палаты свои, показал мне свои драгоценности, рынды принесли его в креслах, тяжело дышащего. При взгляде на сокровища он оживился. «Я знаю, Горсей, – сказал он, – что ты сведущ в дорогих вещах, ты понагляделся на них во дворце сестры нашей Елизаветы, посмотри, менее ли богатства у русского царя?» При этих словах он повелел отворить дверь в хранилище сокровищ, блеск ослепил меня. Груды серебра и золота сияли предо мною, на золотых блюдах сверкали алмазы и яхонты. «Смотри, – говорил царь, – вот, Горсей, восточный алмаз, подивись его весу, цены ему нет! А вот разноцветный опал блещет, как небесная радуга. Загляни в эту чашу: в ней жемчуг, ощупай жезлом, как она глубока, не скоро исчерпаешь и ковшом, насыпана перлами по края, как пшеницею. Вот это, – говорил он, переводя одышку, – лазоревый яхонт, камень сапфир, такого ты не видал у Елизаветы. Это сибирский плод, а моя Сибирь – золотое дно!» Так говорил он, а я со страхом слушал его, мне казалось, глядя на изнуренного больного, что сама смерть из-за плеча его любовалась сокровищами. Вдруг застонал он при взгляде на ожерелье из восточных перл… «Сын мой! – вскричал он. – Горе мне!.. Сын мой… ты еще носил бы это ожерелье!» Тут опустился он без памяти в кресла, и рынды вынесли его в почивальню. Две ночи сряду призывал он сына, охладевая, но врачи парами возбудили в Иване теплоту, поутру он оживился и спросил: «Какое число месяца?» «Марта восемнадцатое», – отвечали ему боязливо. «Восемнадцатое? – сказал он. – А я бодрее в силах. Лгут звездочеты, не узнали судьбы моей. Последний им день. Объяви им казнь за их басни, – приказал он Бельскому. – Уготовь казнь против окон моей почивальни». «Государь, они говорят, что день еще не прошел», – отвечал Бельский. Царь задумался и, сидя на одре, велел принести шахматную доску, собираясь играть с любимцем своим, он расставил шашки, но вдруг шашки полетели на пол, Иван упал на одр. Он не вставал более и скончался под молитвами пострижения. Мертвеца покрыли схимою и назвали Ионою.

– Иона во чреве китовом! – был поражен Курбский. – Но не на три дня замкнула его челюсть земли. Нет, века, века пройдут, он не выйдет из нее и предстанет на суд…

Оставшись один, Курбский взглянул на мрачное небо.

– Итак, нет Ивана!.. – воскликнул он. – Исчез, как призрак!.. О, для чего наше бедствие не было призраком? Для чего смерть не сразила меня пред Казанью? Для чего не пал я от мечей ливонских? Я не изменил бы Отечеству!

Давно уже слышались глухие перекаты грома, в эту минуту молния блеснула в окно замка.

– Иван! – воскликнул Курбский. – Я призываю тебя на суд пред Богом, в шуме грома, при блеске молнии, вопию, вопию на тебя к небесному мстителю! Иван, ты навел мрак на жизнь мою, ты умертвил ближних моих, ты разлучил меня с семейством моим, ты опозорил славу мою, ты погубил душу мою.

Молния змеилась по небу, рассыпаясь стрелами, гром потрясал древние башни замка.

Слух о кончине Ивана привел в волнение поляков. Шумнее стали их сеймы. Стефан Баторий не соглашался на мир с Федором, если не отдадут Литве Новгорода, Пскова, Смоленска, вельможи Батория по хитрому внушению короля даже обещали в случае смерти бездетного Стефана избрать Федора его преемником и присоединить Польшу к России. Зная, по слухам, что Федор был здоровья слабого, Стефан, чувствуя крепость сил своих, надеялся воспользоваться скорою смертью болезненного Федора, но судьба определила слабому пережить сильного. Стефан скончался в декабре 1586 года, не успев ослабить Россию ни силою, ни хитростью.

Курбский, забыв свои немощи, решил ехать в Гродно, поклониться царственному праху своего покровителя. Но утомленный свидетель превратности человеческой жизни и счастья, он недолго был там, где чуждались его и все было чуждо ему. Отдав долг благодарности, он спешил в свой Ковель.

Время начинало разрушать стены, князь не заботился исправлять их. Широкий двор перед замком порос густою травой, но от крыльца пролегала тропинка в сад. Князь Ковельский оставил при себе немногих вернейших слуг, и они только знали, что господин их время от времени принимал в саду своем беднейших из окружных жителей и щедро наделял несчастных, запрещая им разглашать о том.

В один ненастный день, недалеко от Ковельского замка шел, возвращаясь из плена, пожилой, израненный воин. Претерпевая недостаток и желая скорей пробраться на родину, он просил помощи, от иных слышал отказ, а другие говорили ему: проси у садовника ковельского.

Воин не замедлил явиться. Флавиан, старый садовник Курбского, посадив его на скамью, расспрашивал о подробностях битв и ранах его.

Ратник, ободряемый ласковостью, рассказывал ему все, что с ним было, что он видел… Вдруг отворилась дверь, с крыльца сошел незнакомый ему старец величественного роста, опираясь на посох, одежда его более походила на смиренное платье отшельника, нежели на убранство, приличное князю Ковельскому, седая борода падала на пояс его, чело, обнаженное от волос, представляло следы скорби и изнурения, но еще не угас огонь его взора.

Ратник подробно повторил старцу прерванный рассказ свой о том, как, устремясь в самую середину врагов, теснящихся к русскому знамени, и бросив раздробленный щит свой, какой-то юноша схватил хоругвь и, увлекая ее, старался мечом очистить дорогу. Пищали обращены на него, но храбрые сподвижники не выдают своего героя, живою стеною заслоняют его и принимают на себя грозящие ему удары.

Литовцы свирепеют, уже видят свое неминуемое поражение, не думают о своей защите и прорываются с воплем ожесточения отомстить за себя. Израненный конь его пал, и, прежде чем юноша успел соскочить с него, меткое копье поражает витязя в грудь, он падает, сжав в руках своих священное для него знамя, его падение было гибельно врагам: ни один из них не спасся от русских мечей, и скоро русские крики победы огласили все поле, покрытое телами врагов.

Свидетели доблести юного воина спешат отыскать виновника победы, павшего на поле славной битвы. Они находят его, едва дышащего. Копье уже исторгнуто из груди его, и сорванное с древка знамя присохло к ране. Уже хлад смерти разливался в чертах его.

– Кто этот юноша? – спрашивали друг друга военачальники, никто не мог объяснить этого, не знали, откуда он и когда он явился, но все видели дела его, дивились его великодушной отваге и пересказывали друг другу чудеса его подвигов.

Припоминая черты лица его, иные находили в нем сходство с князем Андреем Курбским… Но никто не смел сказать о нем Ивану.

– Свершилось! – воскликнул Курбский. – Жертва принесена, он исполнил завет мой.

Он упал на колени и хотел молиться, глаза его обратились на небо, но он уже не мог говорить, не в силах был встать с колен. Садовник поднял его и с помощью воина перенес в башню, на скамью, устланную ковром, но едва положил его на это ложе, славный муж, испытанный бедствиями, с тяжким вздохом поник челом и отошел к вечному покою.

Прошли века… Изгладились и следы знаменитой гробницы князя Ковельского. Но, кажется, небо примирилось с ним: давно уже русские орлы пролетели за Ковель, и Россия приняла под материнскую сень свою прах изгнанника.

Роман Бориса ФЕДОРОВА «Князь   КУРБСКИЙ»

опубликован во втором номере журнала «КЕНТАВР» за 2019 год (МАЙ)