Виталий НАДЫРШИН

ОШИБКА ИМПЕРАТОРА

Глава из романа

ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

 

СТРАННЫЙ ВИЗИТ

Лондон.1847 год.

В большой гостиной лондонского особняка российского посла, удобно расположившись в глубоких креслах, придвинутых к начинавшему гаснуть камину, в ожидании вечерней трапезы сидели трое: хозяева дома и гостивший у них родственник – морской офицер в чине мичмана.

Добротная и солидная обстановка залы говорила о высоком статусе хозяина. И пусть мебель от времени несколько потускнела, зато она приобрела налет некой романтичной старины, что только подчеркивало ее качество и статус владельца. Значимость хозяина дополнял также и григорианский камин, выложенный в стиле Палладио мрамором и элементами из темного камня. А вот большой ковер на полу в общий интерьер явно не вписывался: не в меру яркий и, по всей видимости, недавно приобретенный.

На изящном столике с гнутыми ножками лежали небрежно разбросанные газеты, тут же стояли фарфоровый кофейник, вазочка с печеньем и три маленькие чашечки.

Посол России в Великобритании барон Филипп Иванович Бруннов вместе с супругой и родственником вел неспешный разговор, и все пили кофе. В домашнем халате, с шарфом на шее, вытянув вперед укутанные шерстяным пледом ноги, посол лениво, часто невпопад, отвечал на вопросы супруги.

Родственник, прикрыв глаза, в разговоре старших почти не участвовал – дремал. Беседовали в основном супруги. Был слышен нудный, сварливый голос, настойчиво намекавший мужу на нехватку денег в семейном бюджете в связи с дороговизной продуктов, свечей, а главное – дров.

Думая о своем, Филипп Иванович прихлебывал уже успевший остыть ароматный кофе, на причитания жены только укоризненно покачивал головой и, вздыхая, бубнил:

– Это Лондон, Шарлотта! А что ты хотела, матушка: в Европе – революции, кругом – кризис. Смотри, что в Австрии венгры творят… Хотят выйти из состава Австро-Венгрии. Не позавидуешь императору Фердинанду. По его нижайшей просьбе русские войска усмиряют бунтовщиков. Потом опять Европа будет злословить, мол, русские – душители свободы…

И жене было непонятно: то ли муж тотчас примет меры к пополнению бюджета, то ли он осуждает англичан за скачущие цены на рынках, то ли переживает за Фердинанда? Уточнять не решалась, знала – бесполезно.

Пятидесятилетний посол наружность имел непривлекательную: рослый, но фигура – тучная, оканчивающаяся большой бритой головой с тяжелой челюстью. Его мясистое лицо не выражало ничего кроме безразличия, на ответственных встречах это часто сбивало с толку противную сторону, и в домашней обстановке его лицо оставалось таким же – безучастным к житейским проблемам.

Свой высокий пост Филипп Иванович занимал уже много лет, и получил его не только благодаря способностям и знаниям, но и благодаря своему происхождению. Он был потомком померанских рыцарей, берущих свое начало с XV века. Однако, помимо всего прочего, потомок рыцарей обладал еще весьма красивым почерком и безупречным стилем составления дипломатических документов. Когда-то именно на это и обратил внимание, тогда еще вице-канцлер России, Карл Вильгельмович Нессельроде.

Под стать своему дядюшке, но, слава богу, не внешностью, был и молодой человек: тоже рослый и тоже с крупной головой, широкоплечий шатен, с аккуратными усиками, делающими его внешность не только более взрослой, но и весьма привлекательной. Двадцати лет от роду, он впервые оказался в Англии, да, пожалуй, и за границей тоже. По указанию морского ведомства родственник посла изучал строительство кораблей на паровой тяге – пароходов-фрегатов. Как раз такой корабль по заказу России строился на одной из английских верфей и уже был на выходе: на нем вот-вот начнутся швартовые и ходовые испытания. Так, по крайней мере, совсем недавно находясь в гостях у посла, заверил командир этого корабля капитан 1-го ранга Владимир Корнилов.

Филиппу Ивановичу сорокасемилетний морской офицер понравился. В ладно сидящем мундире с эполетами, среднего роста, с тонкой и стройной талией, с правильным, почти классическим профилем и почему-то всегда со строгим выражением лица, Корнилов производил впечатление умного и преданного своему делу офицера.

Бруннов украдкой бросил взгляд на своего родственника. Полусонное состояние мичмана, развалившегося в кресле, несколько диссонировало с возникшим перед глазами портретом Корнилова. Но посол успокаивал себя: «У парня все еще впереди».

В свободное от службы время мичман наносил визиты  высокопоставленным родственникам, попутно знакомясь с достопримечательностями большого и красивого города. Впечатлений было много...

«Уже молчу о корабле, пар – дело новое, нужное, за ним будущее, но сам Лондон... Впечатляет! Чего стоит только один Музей восковых фигур мадам Тюссо на Бейкер-стрит... Вольтер и Жан-Жак Руссо стоят там словно живые. А «Кабинет ужасов»... Аж страшно… Жаль, стажировка заканчивается…» – лениво размышлял про себя родственник, по привычке приглаживая свои усики.

Посол тоже размышлял, но вслух. Его тревожило запланированное на этот вечер посещение некоего Шарля-Луи Наполеона, слуга которого еще вчера предупредил о визите своего хозяина.

– Странный визит... И почему в воскресный день, да еще поздним вечером?.. Ужо и не знаю, по параду одеваться аль нет? Родственником, как-никак, Наполеону Бонапарту этот Шарль-Луи приходится, – проворчал Филипп Иванович. – Племянник этого самого аспида Наполеона I, косточки коего, поди, истлели ужо за четверть века.

– А имя-то потомкам свое оставил, антихрист… Да еще какое!.. Ты, батюшка, сам рассуди: как принять такого визитера в халате-то? Чай, пусть видит иконостас на твоей груди. Одних орденов у тебя, почитай, аж восемь штук…– подала голос жена посла.

– Верно, конечно, матушка. Протокол есть протокол. Но тут закавыка: протокол не про гостя писан. Беглый он заключенный… Какой тут протокол?.. Переворот, вишь ли, захотел сотворить в Париже этот Наполеоша. Законного французского короля сместить и республику, аль еще чего, провозгласить. Эк выдумал! Однако, слава Богу, не случилось! Посадили бунтаря на семь лет в крепость Гам, что во Франции. Так этот антихрист в том годе сбежал оттудова и в Бельгию подался, а ужо потом сюда – в Лондон. Англичане, хотя враждуют с французами, а пригрели беспокойного родственника Наполеона на всякий случай. Живет шельмец в роскоши, и, заметьте, не с кем-нибудь, а с первой городской красавицей мисс Харриет Говард – молодой, богатой и со связями. Вот этот революционер и хорохорится, политического деятеля из себя строит. Тоже мне Бонапарт Наполеон!.. Как пишет посол во Франции Петр Петрович Пален, в тюрьме этого Шарля-Луи посещали многие известные личности, но вызывает подозрение только – лорд Малмсбери, представитель известной фамилии английских дипломатов. Ты, Антоша, поди, и не слыхивал о таком.

В знак согласия родственник вяло кивнул головой.

– А кто его послал? – продолжил Филипп Иванович. – О чем они беседовали, неизвестно. А не ведет ли этот Наполеон двойную игру?.. Нет, официальный прием негоже делать. Не буду одеваться парадно.

Приняв решение, Филипп Иванович с удовлетворением вздохнул и тут же чихнул. Почесываясь, подошел к окну и, поднатужившись, приподнял раму.

В гостиную хлынул свежий влажный воздух, смешанный с запахом кофе из расположенной невдалеке старой и весьма популярной «Кофейни Ллойда». Заведение-то старое, более ста пятидесяти лет ему, это и привлекает жителей и гостей: многие хотят посидеть на дубовых стульях, где сиживали их деды и прадеды – капитаны кораблей, больше похожие на пиратов, судовладельцы, морские брокеры и банкиры. Довольно часто бывал там и Филипп Иванович. 

– Филипп Иванович, батюшка! Как можно? Пожалуйста, закрой окно. Сквозняк! Простудишься сам и Антошу застудишь, – запричитала жена.

Назло супруге Филипп Иванович поднял окно выше, пробурчав: – Не боись, Шарлотта! Меня не продует, а мичман к ветрам привыкшим должен быть!

За окном – поздний вечер. Лондонская погода и в воскресный день не баловала: слякоть, мелкий дождь сыплет и сыплет…

Хмуро и со скучающим видом барон стал разглядывать улицу. 

Вот показалась пассажирская карета, запряженная четверкой уставших лошадей. На плоской крыше несколько корзин, укрытых холстиной. Небольшое оконце салона наглухо задернуто занавеской: пассажиров не видно. Тарахтя колесами, карета медленно проплыла мимо дома посла, держа путь на городскую стоянку. Сердито и хрипло залаяла собака, из-за раскидистого дерева, что напротив дома, мелькнул огонек, и все опять затихло. С улицы в комнату стали залетать капельки дождя. Опять чертыхнувшись, Филипп Иванович опустил окно.

– Семь лет живу здесь, а привыкнуть не могу. Как эти бритты живут в такой слякоти? Ни лета нормального, ни тебе зимой мороза приличного… Тьфу!.. – пробурчал он. – Может, оттого и министры у королевы бестолковые. Упрямцы со странностями в английском духе. Хотят одного, а поступают совершенно противоположно. Устал я общаться с этими англичанами, ей Богу, устал.

– Кстати, дядюшка, – лениво произнес племянник, – а почему «бритты»?.. От Британии?..

Филипп Иванович опять сел в кресло, накинул на ноги плед, отпил из чашки кофе и заговорил тем же ленивым, что и родственник, голосом:

– Сказать честно, достоверной версии нет. Будто бы римский полководец Цезарь где-то оставил запись о Галльских войнах: мол, эти варвары-кельты красят свои тела в синий цвет, чтобы в битве иметь устрашающий вид. Но то ли это просто краска, то ли татуировка с краской, точно неизвестно. Вот в Европе позже и стали эти племена называть кельтским словом «претани», что означает «раскрашенный», «татуированный». Видимо, от этого слова впоследствии и произошло название «Британия…» Так это или нет, история умалчивает.

– Выходит, римляне варварами называли предков англичан? А теперь так называют нас, русских? А мы кому передадим это определение?.. А, Филипп Иванович? – с ехидцей в голосе произнес родственник. – Очень хотелось бы вернуть сие определение «раскрашенным» обратно.

Бруннов не ответил. Но, видимо, слова Антона пришлись по душе послу, и он улыбнулся. В это время со скрипом открылась дверь. Показалась голова служанки.

– К вам гость, Филипп Иванович. Смешной такой… Говорит, что француз, а сам на гишпанца смахивает.

– Приглашай, Марфа. Завари кофе – французы его любят. Хотя, подожди. Узнай у этого «гишпанца», кофе аль чай с молоком он пить будет, аль че покрепче. А ты, матушка, иди к себе. Наполеон, поди, пришел не кофеи с нами распивать. А ты останься, Антон. Послушай, об чем беседа будет.

Супруга посла нехотя встала, не спеша размотала плед и малыми шажками направилась к выходу. Ей страсть как хотелось поглядеть на знаменитого родственника Наполеона. И она, к своему удовольствию, столкнулась с ним в двери. Гость в зеленом сюртуке с застегнутыми до подбородка пуговицами галантно раскланялся с женщиной, уж что-что, а это французы делать мастера.

– Нас покидает такая очаровательная дама? Сударыня, почту за честь побыть в компании с вами, –  с интонацией дамского угодника произнес гость.

Шарлотта уже было остановилась, раздумывая, а не остаться ли ей? Но любезный поклонник очаровательных дам поспешно добавил:

– Как жаль, что уходите, мадам! – и бесцеремонно прошел в гостиную.

«Очаровательная дама» бросила в сторону гостя томный взгляд и, покачивая пышным задом, протиснулась в проем двери. Мужчины галантно раскланялись. Установилась неловкая пауза. Не встречавшиеся ранее джентльмены пристально изучали друг друга.

Вид российского посла в домашнем халате француза расстроил. Его усы и коротко стриженная бородка дрогнули, губы недовольно скривились, брови нахмурились. Острые светло-карие глаза зло блеснули.

Филипп Иванович заметил недовольство визитера, чему совсем не огорчился, и демонстративно хмыкнул. О госте он был ранее наслышан, читал даже лишенные оригинальности его наивные политические брошюры. Однако воочию этого Наполеона видел впервые. Как опытному дипломату, ему хватило совсем немного времени, чтобы составить для себя портрет гостя:

«Росту небольшого, возраст – сорок лет, не более. Рыжеватая козлиная бородка, усы стрелками… Вытянутый овал лица, тонкий нос, высокий лоб… Внешность заурядная, без внешнего сходства с великим родственником. Черты лица вялые, капризные. Вот только глаза… красивые и с какой-то загадочной глубиной. В этой глубине светился огонек неугомонности и непомерного тщеславия. Не мудрено!.. Как же, фамилия обязывает. Видать, потаенные надежды на будущее не покидают родственника великого злодея-императора».

И что еще неприятно поразило Филиппа Ивановича: этот огонек тщеславия рвался наружу. Посол даже испугался результатов своих наблюдений.

«Точно будет денег просить на свои прожекты, – решил он. – Вялые черты лица – маска для прикрытия бунтарских наклонностей… Весьма опасный тип. Подальше надо от него держаться. А Марфа права, на испанского гранда он действительно похож».

Размышления посла прервала служанка: внесла поднос с  кофейником и чашками. Широко улыбнувшись, Филипп Иванович пригласил француза к столу. Лицо барона приобрело отпечаток прямодушной откровенности.

Из уважения к гостю говорить посол стал на его родном языке. Филипп Иванович представил Наполеону родственника. Антон почтительно склонил голову и, слегка щелкнув каблуками, тоже на французском произнес:

– Антон Аниканов, – и горделиво добавил: – Мичман флота его императорского величества.

– Да-да, Антоша только-только получил сие звание. После окончания Морского кадетского корпуса он более года прослужил на флоте гардемарином. Заканчивает стажироваться на пароходо-фрегате, что строится на местной верфи. И двое его братьев тоже служат на флотах России-матушки. Думаю, они тоже весьма скоро получат мичманские звания, – уточнил Филипп Иванович.

– Похвально, – равнодушно кивнул гость в сторону родственника.

Мужчины сели.

– Пожалуйте, сударь, кофе. А горячего грога не желаете?.. В дороге, поди, промерзли, весна нынче холодная. Антоша, сходи, прикажи подать.

Молодой человек вышел и вскоре вернулся.

– Как вам аглицкая погода, сударь? После прекрасной Франции к лондонской сырости привыкнуть весьма трудно, не так ли? Да, поди, и скучно вам здесь?

– Что вам сказать, господин посол? Человек – такое создание божье, что привыкнет и к аду небесному, а коль надо будет, и с чертями найдет общий язык. А у меня, как вы сами понимаете, особого выбора нет. За шесть лет тюрьмы я ко многому привык. Случай представился – сбежал. Зачем, когда всего один год остался, и сам не пойму.

Посол сделал удивленное лицо.

– Видимо, так было угодно моему ангелу-хранителю, – поспешил уточнить гость. – Но, сказать честно, сударь, скучать мне и в тюрьме не приходилось. Я холостой, как вы, надеюсь, знаете, но трудился… – француз ухмыльнулся. – Двое прекрасных мальчишек – тому подтверждение. А в перерывах между этими трудными занятиями, – тут Наполеон рассмеялся, – пописывал статейки и прочее. Уж не знаю, знакомы ли вы с моими книгами, писанными в тюрьме: «Об уничтожении пауперизма» и «О прошедшем и будущем артиллерии». А еще, господа, я статью написал о возможности прорытия канала на Панамском перешейке для соединения Атлантического океана с Тихим…

Тут гость спохватился. Он взглянул на хозяина квартиры, сидящего с лицом, выражение которого ничего, кроме скуки, не выражало.

Филипп Иванович отметил на лице гостя едва заметное судорожное подергивание. Приоткрытые, как у маленьких детей, губы и вздернутые брови придавали ему воинственное, хотя и рассеянное выражение, какое бывает у нетерпеливых людей, стремящихся поскорее приступить к цели своего визита.

Положив одну руку на пояс, другой картинно упершись в край стола, отчего его фигура приобрела некоторую монументальность, со свойственной французам горячностью Наполеон произнес:

– Господин посол! Примите мои извинения за столь неудачно выбранный для визита день, но этого требуют обстоятельства. Мне, сударь, не хотелось бы привлекать внимание к нашей с вами встрече. Меня строго-настрого предупредили о нежелательности контактов с послами иностранных государств, а с вами, русскими, – тем более. Но думаю, что ищейки с Уайт-холла по воскресным дням не работают. Так что, сами понимаете…

– Понимаю, конечно, сударь. Я вас внимательно слушаю.

– Господин посол, вы знаете, что творится в Европе. Первая половина девятнадцатого века!.. Боже, как время бежит… Франция, Италия, Венгрия охвачены национальными волнениями. Идеи равенства, братства и свободы, в общем, всякая модная нынче чушь, витают кругом. Да что далеко ходить, мой знакомый издатель сообщил, в свет скоро выйдет труд неких новых авторов: Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Сей труд будет называться «Манифест Коммунистической партии». Как пишут эти господа: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма». Вот, господин посол, реальный трактат, призывающий к революционным идеям по переустройству общества. Народные массы бурлят, они хотят революций. И совершенно нет гарантий, что эти вольнодумные идеи не залетят в вашу страну, Россию.

Манерно, двумя пальцами Наполеон взял чашку с кофе, втянул в себя аромат свежезаваренного напитка и, закатив глаза, осторожно сделал два небольших глотка. Филипп Иванович молчал, с гостем не спорил. Теперь он был точно уверен, что француз пришел за деньгами. Видимо, опять хочет подпрячься в бунтарскую телегу, грохочущую по дорогам Европы, да без денег-то как? Вопрос лишь один: сколько?

А Луи Наполеон продолжал:

– Не мне вам говорить: лондонские газеты и The Times и Observer и Sunday Times полны статей на эту тему.

– Вынужден с вами согласиться, сударь. Даже News of the World, что выходит в Лондоне лишь по воскресным дням, и та стала популярной благодаря публикациям именно этих модных материалов. А издается эта газета специально для простого рабочего люда. И тираж ее растет! И здесь я с вами вынужден буду согласиться, действительно опасно, сударь.

В это время вошла Марфа. Она внесла поднос, на котором стояли серебряные бокалы и кувшин с горячим грогом. Вопросительно посмотрев на Филиппа Ивановича, она, не дожидаясь его знака, осторожно разлила грог. Хмельной запах напитка, сдобренного специями, заполнил помещение. 

Антон, внимательно наблюдавший за диалогом старших товарищей, тоже не преминул похвастаться своей осведомленностью:

– У нас на корабле слухи ходят, что в Венгрии, коль верить газетам, совсем не спокойно. Трещит по швам Австро-Венгерская империя. Венгры бунтуют, пытаются выйти из состава Австрии. Да и Северная Италия того же желает. В Париже строят баррикады. Народные волнения в Германии. А покровительствует этим событиям Великобритания. И чем все закончится – неизвестно.

В знак согласия с молодым человеком Филипп Иванович и Шарль-Луи Наполеон снисходительно кивнули.

– Великая вещь, господа, – газеты! Так вот, господин посол, я написал письмо вашему императору, в котором изложил свое видение европейских дел и план, как все подправить. Для чего и хочу попросить аудиенции у Николая I. При получении согласия готов немедля выехать в Петербург.

Бруннов удивленно взглянул на гостя.

– Позвольте вас спросить, сударь, а какую же причину столь неожиданного предложения я обязан сообщить своему начальству, в частности генерал-лейтенанту Орлову, начальнику третьего Собственного его императорского величества отделения? Именно он принимает подобные решения.

Наполеон удивленно вскинул голову:

– Хм… Причину?.. А разве вашего царя не беспокоят национально-революционные события в Европе? Я и мои сподвижники могли бы совместно с Россией бороться против этих самых революций. Конечно, нужны деньги, и немалые, господин посол, что я тоже изложил в послании. А еще я хотел бы лично выразить вашему государю признательность за доброе отношение к моей матери, ныне покойной, Гортензии де Богарне, проявленное вашим императором Александром в 1814 году. Да и вообще. хотел бы познакомиться с Россией, это моя давняя мечта. Чем же не причины для встречи с государем? И потом, господин посол, молодой человек не зря упомянул Великобританию. Думаю, действительно по ее плану происходят все эти революции. Австро-Венгрия – империя, что опасно для Англии в ее стремлении править миром. Турция тоже империя, но слабая и Англии не опасна. Османы уже не в счет.

И, словно отгоняя назойливую муху, француз небрежно махнул рукой.

– Остаетесь вы, господин посол, – Россия! Великобритания не потерпит равных, а тем более сильных, рядом с собой.

Наполеон замолчал. Его глаза смотрели на посла с некоторым недоумением.

«Господи, какие же тупые эти русские… Какая еще нужна весомая причина для моей встречи с их императором?» – мысленно удивлялся он.

– Вынужден с вами согласиться, сударь. Не зря Великобритания не вошла в «Священный союз». Снаружи его легче развалить: недовольство масс, революции, кризисы в Европе – конечно, дело рук англичан… Они все делают, чтобы лишить мою страну европейской поддержки. Однако надеюсь, у них хватит ума не строить так нагло козни в отношении России, – произнес Бруннов.

Затем, словно вспомнив о просьбе Наполеона, добавил:

– Ну, посетить Россию, сударь, – милости просим. А вот личная встреча с государем... вопрос далеко не простой. Вы – лицо частное, к тому же… Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Но я обязательно отправлю ваше послание господину Орлову наипервейшей оказией. Не сомневайтесь, сударь! Тем более эта оказия будет через два дня на корабле, на котором мой племянник Антон отбывает в Санкт-Петербург.

Наполеон расстегнул верхние пуговицы фрака, вытащил из внутреннего кармана письмо и, помахав им в воздухе, словно еще раздумывая, решительно положил конверт на стол. Не сговариваясь, мужчины сделали по глотку грога.

Поговорив еще некоторое время, гость заторопился. Церемонно раскланявшись, Шарль-Луи Наполеон покинул дом русского посла.  

Филипп Иванович подошел к окну. Дождь продолжал моросить. Задрапированный в длинный плащ с пелериной, в глубоко надвинутой шляпе с узкими полями визитер усаживался в неприметный кэб. Возница услужливо подал пассажиру руку.

Мимо кареты в это время не спеша прогуливался прохожий.

«Странно, – отметил Филипп Иванович, – в дождь и без зонта».

На мгновение прохожий остановился возле кэба.

Шарль-Луи перед тем, как нырнуть в экипаж, бросил взгляд на окно. На долю секунды взгляды недавних собеседников встретились. В свете уличного фонаря посол разглядел на лице француза недобрую усмешку.

«К чему бы это? – удивился он. – Да нет, показалось… Что может замышлять неудавшийся политик с тюремным сроком? Пусть и Наполеон...».

Кэб тронулся, затарахтели колеса, дробно застучали копыта лошадей по мостовой, и вскоре странный визитер скрылся за пеленой мелкого дождика.

 –  Англия есть Англия, Антоша, – разглядывая  улицу, нравоучительно заговорил Филипп Иванович. – Интересный народ – англичане. Как нация они образовались из германских племен англов, саксов, фризов и ютов, и все вместе ассимилировали местное население – кельтов. Свою лепту  внесли скандинавы и норманны. Весьма гремучая смесь. И нация, надо признать, получилась предприимчивая и наглая: живенько нахватала колоний и там расселилась. Америка, Канада, Австралия, Новая Зеландия и, конечно, Индия… Богатства рекой текут в Лондон. Отсюда и могущество, и огромный флот, и влияние в мире…

– Да нам-то тоже грех жаловаться, Филипп Иванович. И мы вроде не бедные. Вон сколько землицы у нас.

Филипп Иванович отошел от окна и сел в кресло.

 – Что верно, то верно! Ма-лю-се-нь-кое только уточнение, Антоша: у нас нет колоний. Мы, в отличие от англосаксов, не грабим территории, что под скипетром российским находятся, а живем единой жизнью со всеми народностями. Бриты не прочь и у нас откусить землицы, им только дай послабление… Ухо востро с ними держать надобно.

– Напасть, что ли, могут? Да нешто такое возможно, Филипп Иванович?

– Все возможно, Антон. Я не перестаю удивляться, как удается кучке развратных английских аристократов на этом ничтожном островке строить козни против всего мира? – с раздражением произнес Филипп Иванович.

И тут же, с еще большим недовольством, добавил:

– Всюду этот лорд Палмерстон нос свой сует. И не стесняется, поганец, заявлять в Парламенте: где бы, мол, в мире ни оказался британец, он может сделать все что угодно, ибо за ним – Англия, а за ней – мощь королевского флота. Вот потому-то чванливые аристократы Туманного Альбиона так нагло провоцируют в Европе революции. Тьфу…

 

Вскоре Бруннов получил ответ из Петербурга, и с удовлетворением прочитал, что Шарлю-Луи Наполеону было отказано в личной аудиенции с российским императором Николаем I. На первый взгляд, вполне логичное решение, учитывая неопределенный статус племянника Наполеона. Император не хотел портить отношения ни с Францией, ни с Англией из-за встречи с человеком с сомнительной репутацией. К тому же российские послы во Франции, Англии, Австрии и Берлине не рекомендовали этого делать. И император согласился.

Ах, как опрометчиво поступил государь, отказавшись от встречи с родственником Бонапарта! Шарль-Луи искал союзников для осуществления своих бунтарских планов. И неизвестно, как бы история повернулась далее, найди он понимание с русским императором. И что оставалось французу?.. Путь один – искать союз с другой империей – Великобританией, способной дать денег на его планы.

23 февраля (по старому стилю) 1848 года во Франции разразилась настоящая революция. Толпы восставших захватили жизненно важные узлы, предприятия и учреждения Парижа. На улицах гремела «Марсельеза». Король Франции Луи-Филипп вынужден был оставить престол и бежать в Англию. Монархия в стране была свергнута, Франция объявлена республикой. Парламент учредил Временное правительство.

В апреле 1848 года Шарль-Луи Наполеон покинул Лондон, вернулся во Францию и опять был выслан из страны, теперь уже вновь созданным народным правительством. Нежелание партий договориться между собой привело в сентябре 1848 года к дополнительным выборам, на которых бывший арестант наконец-то стал законным депутатом учредительного собрания. Затем Шарль-Луи Наполеон - лидер с популярной в народе фамилией — был избран президентом Франции!.. За него проголосовало абсолютное большинство граждан – около пяти с половиной миллионов. Однако честолюбивые замыслы Наполеона шли дальше.

2 декабря 1851 года Шарль-Луи Наполеон организовал государственный переворот, арестовал и заточил в тюрьму всех своих противников. Оставалось только одно – объявить себя императором… Ровно через год, в конце 1852 года, под именем Наполеон III Шарль-Луи объявил себя императором Франции. Так во Франции была установлена Вторая империя.

С удвоенной силой заскрипели перья дипломатов Европы. Барон Бруннов доносил Нессельроде, что в Лондоне очень встревожены событиями в Париже, боятся войны, которую может начать новый император Франции, начиненный, как бомба, «наполеоновскими идеями», что трехсоттысячная армия французов начинает бряцать оружием, дабы придать больше блеска ореолу племянника воинственного дяди. И поговаривают, что первой жертвой может стать Германия.

На этом донесении Николай I размашисто и уверенно начертал: «Если Франция и начнет войну, то начнет ее против Англии, так как это более вероятно, чем возможно».

– Англия совершенно не способна к сухопутной войне, господа, – говорил император своим приближенным. – Она имеет прекрасный флот, но не имеет значительных сухопутных сил, а с кем же и воевать Франции, как не с соседом, не имеющим большой армии?

И политики Лондона стали готовить все доводы к тому, чтобы тучу, нависшую над ними и готовую вот-вот выпустить свои молнии, направить на юго-восток.

 

Роман Виталия НАДЫРШИНА «ОШИБКА ИМПЕРАТОРА»

опубликован в третьем номере журнала «КЕНТАВР» за 2019 год (АВГУСТ)