Сергей ИВАНОВ

ГЕНЕРАЛ ТУРЧИН
Отрывок из повести

С началом Крымской войны полковник Иван Васильевич Турчанинов добровольно отправился в Севастополь. Он командовал 3-й полевой батареей, защищавшей знаменитый героический 4-й бастион, на котором, неподалеку, служил артиллерийский поручик граф Лев Толстой. Полковник Турчанинов командовал батареей из 10 орудий разного калибра, снятых с затопленных в бухте кораблей. Прислуга была тоже смешанной – моряки-канониры, сухопутные артиллеристы и ополченцы из горожан. Их командир добился слаженности действий и меткой стрельбы, батарея наносила врагу немалый урон.
Иван Турчанинов не был близким другом Александра II, однако царь, перенявший знаменитую «романовскую» память на лица, следил за его карьерой, и считал одним из самых надежных своих офицеров. Проявив себя дельным офицером, имея образование генштабиста, полковник Турчанинов был назначен начальником штаба корпуса, расквартированного в Польше.
Крымская война стала для Ивана Турчанинова огромным потрясением. Он видел героизм солдат и моряков, понимал необоснованность претензий Англии и Франции. Но видел он и другое – грязь лазаретов, нераспорядительность и тактические просчеты высших военных начальников. Еще во время боев в Севастополе он не скрывал своих взглядов, в его послужном списке – личном деле – появилась запись: «Увлекается утопическими идеями социализма в их герценовском изложении». Преступное и низкое воровство, порой приводившее к тому, что выстрелить было нечем, и приходилось отбрасывать противника штыковыми контратаками, и стало главной причиной политически невыгодных и морально унизительных результатов войны. Во всем – запаздывании внедрения технических новшеств, невнимании к нуждам полевой медицины, разворовывании средств, невысокой военной одаренности некоторых генералов – обвиняли царя Николая. Вал этих обвинений, разговоров о том, что, коли все так непоправимо плохо, то и воевать нельзя, а надо заключать любой мир, возможно, стоил Николаю жизни. Этой волне критики, не всегда явной, но почти всеобщей, не смог противостоять и его сын Александр.
Иван Турчанинов тоже стал жертвой общих настроений. Потрясение, даже отчаяние, подвигло его на странный для военного человека поступок.
Не подав прошения об отставке, под предлогом лечения в курортном Мариенбаде, вместе с женой Надеждой, взяв лишь немного личных сбережений, Иван Турчанинов, переодевшись в «шпацкий» сюртучок, внезапно уехал в Североамериканские Соединенные Штаты. В его семействе воцарились страх и уныние, царь воспринял этот поступок, как личную обиду.
Денег хватило на то, чтобы завернуть в Лондон и встретиться с кумиром – Герценом. Александру Ивановичу, убежденному и деятельному врагу русского самодержавия, стороннику буржуазной революции, вряд ли был интересен фактически дезертировавший полковник из казачьих дворян, однако Герцен почтил Турчаниновых личной встречей. О чем они говорили? Ругали царей, Николая и обоих Александров? Строили планы прихода к власти в России финансовой олигархии? Во всяком случае, Турчанинов был в полном восторге от встречи с великим, по его мнению, мыслителем, и, уже перебравшись в Америку, писал Герцену длинные письма, ища, но не получая поддержки в постигшем его разочаровании.

Письмо Турчанинова Герцену
Назад тому почти три года, – это было, если не ошибаюсь, в начале июня, когда только что кончилась Крымская война, и его величество изволил собираться короноваться, – к вам явился в Лондон гвардейского Генерального штаба полковник Турчанинов, это был я. Как ни коротко было наше знакомство, но мое желание видеть вас лично, чтобы в наружности вашей прочесть – то ли действительно вы, что мне мерещилось, когда я читал ваши сочинения, было удовлетворено. Я тогда сказал вам, что еду в Североамериканские Штаты, и помню ваше замечание: «Скучная земля Америка!..». Признаюсь, я отчасти усомнился в ваших словах; мои заокеанские грезы были гораздо выше и чище пошлой действительности; не только скучная, но и препакостная земля Америка.
Я не мог оставаться в Европе, частию потому, что моя финансовая часть была скудна для независимой жизни, частию и потому, что мне хотелось приглядеться к единственной существующей в наш век республике и удостовериться на деле и своими глазами в так превозносимой ее стоимости.
Разочарование мое полное; я не вижу действительной свободы здесь ни на волос; это тот же сбор нелепых европейских предрассудков и монархических и религиозных начал, в голове которых стоит не королевская палка, а купеческий карман; не правительство управляет бараньим стадом, а бодливые, долларами гремящие козлы–купцы; не «мы божиею милостию» в заголовке всех повелений, а почтенность (respectability) и общественное мнение, которые, как и везде, принадлежат сильным, то есть богатым, а эти, как водится, устраивают вещи так, что только то и почтенно и поддержано общественным мнением, что не противно их интересам.
Эта республика – рай для богатых; они здесь истинно независимы; самые страшные преступления и самые черные происки окупаются деньгами. Smart man (по-нашему – ловкач и пройдоха) здесь великое слово; от миллионера и до носильщика, от сенатора до целовальника, от делателя фальшивых ассигнаций до денного разбойника – граница эта резко проведена. Будь человек даже величайший негодяй, в каком бы то ни было классе сословия, если он не попал на виселицу и ловчак, он-то и почтенный; за ним все ухаживают, его мнение первое во всем; его суждениям и приговору верят более, чем Библии; он вертит кругом, в котором сам вертится. Итог подобных ловчаков-пройдох в государстве составляет управляющий класс во всех делах; остальная масса – управляемые. Ловкач-капиталист – американский принц, которого почтенность так же не может быть атакована, как почтенность русского царя; первого особа так же неприкосновенна и священна, как особа второго; один раздавит всякого врага жандармами и солдатами, другой – долларами и подчиненными ему разбойниками.
Не хочу много распространяться об этом пошлом, старом мире на новых местах, об его индейском обезьянничестве, об его глубоком мужичестве и необразованности и вообще об его оригинальной, принявшей отчасти свой особенный колорит, чудовищности: это завлечет меня слишком далеко. За три года на душе накопилось слишком много горечи, смотря на уродливый маскарад этого Нового Света и его дубинного представителя англо-саксона. Скажу только одно, что эта республика постоянна, никогда не износится и будет процветать века веков; везде, где хотите, даже в России, скорей может осуществиться что-нибудь, похожее на социальную республику, только не в Америке. Я здесь не вижу людей между природными американцами, а пришлецы или делаются такими же скотами, как туземцы, или шумят в своих бюргер-клубах. Что касается до меня лично, то я за одно благодарю Америку: она помогла мне убить наповал барские предрассудки и низвела меня на степень обыкновенного смертного; я переродился; никакая работа, никакой труд для меня не страшен; никакое положение не пугает; мне все равно, пашу ли я землю и вожу навоз или сижу с великими учеными новой земли в богатом кабинете и толкую об астрономии.
До сих пор мне не очень везет здесь, но я не в претензии на судьбу, я искал этого сам. Я имел под Нью-Йорком маленькую ферму, на которой, несмотря на все мои усилия, не мог жить; искал места по геодезическим работам в береговой государственной съемке – не преуспел; на эти вещи здесь более, чем где-нибудь, нужна протекция какой-нибудь личности, а не мемуаров, с которыми я явился. Живу теперь чертежами и рисунками; я отличный художник и очень хороший портретист и вообще рисовальщик и от нужды обеспечен. Одно томит меня: страшная скука американского мира и отсутствие русских. Здесь русских так мало, что я даже подозревать начинаю, есть ли они, не говоря об официальных чиновниках, с которыми, конечно, я не стану знакомиться; и когда я думаю, что на той стороне океана, в Западной Европе, есть больше русского элемента и есть даже русская типография и русский журнал – сердце прыгает перевалиться назад за Атлантик; на жизнь зарабатывать там для меня кажется труднее, чем здесь; притом я хочу приобресть право называться гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, чтоб иметь ярлык на некоторую безопасность в толико свободной Западной Европе, и тогда я посмотрю, что делать.
Считая человеческим правом не только не зарывать талант, какой есть, в землю, но смело и громко развивать идеи справедливости, свободы и личной независимости, я посылаю вам две из пиес, написанных мною здесь, для напечатания в вашем журнале. Когда будете писать, уведомьте, понравятся ли они вам, и тогда я могу переслать вам еще кое-что...»

Повесть Сергея ИВАНОВА «ГЕНЕРАЛ ТУРЧИН»
опубликована в четвертом номере журнала «КЕНТАВР» за 2019 год (НОЯБРЬ)