ЮРИЙ ПОКЛАД

 

 

 

 

СНАЙПЕР
Глава из повести

ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

СЕМЕЙНОЕ ФОТО

Я учился на пятом курсе, когда институтскую баскетбольную команду пригласили на студенческую спартакиаду в Москву. От нашего города поехали так же легкоатлеты, тяжелоатлеты и волейболисты. Мы жили в гостинице «Останкино» недалеко от телецентра. В фойе гостиницы я впервые увидел Лилю. На неё трудно было не обратить внимания, во-первых, очень красива, во-вторых, почти два метра ростом.
Я бы никогда не подошёл к ней, чтобы познакомиться, это было невозможно по целому ряду причин. Но вот случайность: посланник судьбы или как угодно это называйте, фотокорреспондент – суетливый, бесцеремонный, как ему и положено по профессии. Невысокого роста мужичок, с нагловатыми глазами, в поношенной, явно иностранной курточке, весь из себя столичный и фамильярный. Он подскочил к Лиле, сказал несколько фраз, в ответ на них Лиля улыбнулась и сделала какой-то неопределённый жест; потом подошел ко мне.
– Вам нужно сфотографироваться с девушкой, – сказал он столь убедительно, что отказ не предполагался. – Будет цветная фотография, возможно, пойдет на обложку нашего журнала.
Я был ошарашен напором и пробормотал:
– Фотографируйте, если нужно, а где девушка?
Я знал, где девушка, и втайне радовался удаче, опасался лишь того, что девушка откажется.
– Какой ваш рост? – деловито спросил Лилю фотограф.
– Метр девяносто пять, – бесстрастно ответила Лиля, вопрос вряд ли ей понравился.
– Вы ведущий игрок волейбольной команды «Жемчужина»? Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь.
– А какой ваш рост? – спросил он у меня.
– Метр девяносто девять.
– Вы снайпер баскетбольной команды «Политехник»?
– Да, я играю за команду «Политехник», но там есть и другие снайперы.
На это замечание корреспондент внимания не обратил, оценивая нас с Лилей творческим взглядом.
– Отличная пара, – заключил он. – Будьте добры, встаньте рядом.
Мы встали рядом.
– Пожалуйста, интимнее, ближе, – попросил он, пятясь, приседая и нацеливаясь фотоаппаратом с длиннейшим окуляром. – Семейное фото, – ухмыльнулся он, не понимая, что это пророческие слова.
Лиля, назло корреспонденту, взяла меня под руку, оперлась на неё, и слегка прильнула плечом.
– Отлично! Вы созданы друг для друга!
Корреспондент щелкнул несколько раз, потом церемонно пожал нам руки и исчез. Мы некоторое время стояли, не понимая, что делать дальше: просто разойтись казалось странным, надо было что-то сказать, и я сказал первое, что пришло в голову:
– Я могу пригласить вас вечером в ресторан? Если, конечно, у вас нет других планов.
Лиля ответила сдержанно, с достоинством:
– Пригласите, нет у меня никаких планов. А вы знаете, где находятся приличные рестораны в Москве?
– Нет, я тут впервые.
– Ну, ничего, разберемся.
Я почувствовал неизбежность прекрасных перспектив в моей жизни. Появление Лили можно было сравнить разве что с появлением Бориса. Главное задача заключалась в том, чтобы не упустить эту девушку, пробудить любопытство к себе, интерес, но я не представлял, как это сделать, ничего привлекательного я в себе не находил, а уж про обаяние и говорить нечего.
Лиля несколько раз была в Москве, поэтому с поиском ресторана проблем не возникло.
…Начало марта, только что сошёл снег. Мы ехали на троллейбусе, мимо здания телецентра и видели, как грузили грязным снегом огромные самосвалы. Улица была ярко освещена, особенно красивой выглядела игла Останкинской телебашни, верх которой терялся в темноте.
У Лили огромные карие глаза, длинные каштановые волосы схвачены на затылке резинкой, эта незатейливая прическа ей очень идёт. Глаза казались строгими, и я немного робел, разговаривая с ней.
До сих пор не могу объяснить, почему был так уверен тогда, что всё у меня с Лилей сложится удачно, мой оптимизм можно объяснить, только тем, что девушек у меня раньше не было. Я весь находился в напряжённой глухой обороне, лишь иногда выглядывая из укрытия, чтобы оценить ситуацию, поэтому любой знак внимания к себе, считал неслучайным и воспринимал, как несомненную победу. Я думаю, Лиля сразу же это поняла, и разговаривала со мной осторожно, но откровенно, чувствуя, что не нарвётся на грубую насмешку в ответ. Конструкция её характера немного напоминала мою, но она была более закаленной, привыкшей к внешней агрессии, поэтому, отсутствие агрессии вызывало у неё ответную благодарность.
Она выросла в дальнем районе нашего города, имевшем название Юнгородок. В этом районе находилось огромное предприятие – оптический завод. Родители Лили работали на нём, мать – шлифовщицей, отец – мастером. Все жители Юнгородка работали на оптическом заводе, их интересы были связаны с этим заводом, и разговоры велись только о нём. Лиля с раннего детства слышала эти разговоры родителей, и они ей надоели, но самое страшное в них было то, что будущее Лили родители связывали исключительно с работой на этом заводе.
Но жизнь, как всегда, внесла коррективы: в пятом классе Лиля вдруг стала стремительно расти, и в седьмом имела рост метр восемьдесят пять. Она поступила в спортшколу, в секцию волейбола, и довольно быстро достигла значительных успехов. Мама Лили к волейболу, и вообще к спорту, была равнодушна, её беспокоило другое:
– Ну, куда ты вымахала, такая шпала? Кто тебя замуж возьмёт? Будешь искать принца два метра ростом, и не найдёшь, так и останешься в девках до седых волос.
Лиля отлично представляла, что значит «остаться в девках», эта перспектива её пугала, тем более, потому что она продолжала расти. Мать Лили была обыкновенной женщиной, которая переживала о будущем дочери, она не понимала, какое коварное зерно заронила в её душу. С тех пор Лиля думала об этой перспективе беспрерывно, и многие её дальнейшие опрометчивые поступки были порождены именно неосторожными словами матери.
В волейболе она прогрессировала не только благодаря росту – она быстро освоила технику приема и передачи мяча, тактику поведения на площадке – куда бежать и как действовать, находясь в том или ином номере. Но, самое главное, – сразу пошёл нападающий удар, здесь мало кто с ней мог сравниться. Била она резко и как-то зло. Удивительна была не столько сила её удара, сколько эта злость, она, словно мстила кому-то за что-то, за что, непонятно, но партнёрам и тренерам важна была не причина, а результат.
Лилю, как и меня, без проблем «записали» институт. Только её – в планово-экономический. Тренер институтской команды стал её первым мужчиной. Не то, чтобы он ей чересчур понравился – так, ничего, симпатичный мужичок, – главную роль сыграла та самая опасность, что «длинная шпала» так и «останется в девках». Как и последующие её мужчины, ростом он был на голову ниже, но он успокоил Лилю циничным замечанием, от которого она невольно вздрогнула: «Не переживай, по центрам сойдёмся». Эта связь оказалась недолгой и не оставила в душе Лили серьезного следа, лишь досаду о том, что первого своего мужчину она не любила.
Все эти подробности я узнал, конечно же, не в первую встречу, некоторые из них – уже после того, как мы поженились, но о многом я догадывался, ощущая родственную душу.
Не могу вспомнить в точности, в каком ресторане мы были, и о чём разговаривали, это и не важно, главное не слова, а тепло, которое при этом чувствовалось. Когда долго ходишь на морозе, а потом вдруг оказываешься в хорошо протопленном доме, за столом с горячим чаем, так ли уж важно, что тебе говорят, наверное, что-то хорошее, иначе быть не может.
Мы заказали вина и какую-то еду. Деньги у меня имелись, Борис сунул мне в карман триста долларов, валюта была уже не в диковинку, но ещё непривычна, за неё уже не сажали в тюрьму, можно было без проблем обменять доллары на рубли, тем более в Москве. Я, правда, удивился: почему у Бориса оказались доллары, но расспрашивать не стал. Когда я шепнул официанту о том, что хотел бы расплатиться валютой, он лишь пожал плечами: курс доллара известен, платите, мне без разницы.
Потом мы допоздна гуляли по Москве, замерзли, до Красной площади так и не добрались, устали. Я заметил, что на нас обращают внимание – эффектная пара, – и попытался пошутить:
– Придётся на тебе жениться, мы слишком хорошо смотримся.
Шутка не удалась, Лиля ответила раздражённо:
– У нас в команде есть девочка ростом ещё выше меня, предложи ей, она согласится.
Я понял, что не следует так шутить, нельзя наступать на больную мозоль.
Добрели до метро, доехали до проспекта Мира, потом на троллейбусе вернулись в гостиницу.
– Твоя соседка по номеру, наверное, уже спит, – предположил я.
– У меня отдельный номер, я капитан команды, – ответила Лиля. – Ты с виду такой простой, а на самом деле хитрый, ловко выведал, что я в номере одна. Надеешься, что приглашу зайти?
Ни на что я не надеялся, даже в голове ничего подобного не было, спросил случайно, просто вырвалось, неужели я выгляжу наглецом, который напрашивается к девушке в номер в двенадцатом часу ночи?
– Ну, хорошо, заходи, только ненадолго, завтра с утра игра. У меня кипятильник есть, сахар и чай в пакетиках, согреемся, промёрзли в этой Москве.
Часов до двенадцати мы пили чай и разговаривали, я чувствовал, что пора уходить, но уходить не хотелось, да и Лиля не торопила. Тем не менее, я встал, надел ботинки, куртку, Лиля ждала, когда я оденусь. И вот мы стоим друг против друга, надо прощаться. Что надо сказать или сделать при прощании с девушкой, которая тебе нравится, я не знал. Наши лица были близко – глаза и губы. И я неловко поцеловал Лилю – не совсем в губы, наполовину, в щёку.
– Не умеешь, – сказала она, и поцеловала так, что у меня слегка закружилась голова.
– Иди, – сказала Лиля, – завтра в девять игра, мне два часа по мячу колотить, если не высплюсь, обязательно проиграем.
Она не хотела, чтобы я уходил, и я не хотел уходить, но ушёл.
Московская спартакиада могла стать поворотной в моей спортивной карьере, но не стала, и я об этом не пожалел. Леонид Акимович, обращаясь ко мне, приподнимал, в своей манере, правую бровь, сильно морща лоб, это указывало на высокую степень его волнения:
– Тобой интересуются очень серьезные люди, их фамилии мне, пока что, не хочется говорить, об этом позже, ты сильно прибавил, твои трёх очковые попадания производят впечатление.
– Но я не хочу уходить из команды и уезжать из города, у меня есть причины личного характера.
Ещё совсем недавно причин не было, я бы с радостью бросил институт, «Строитель» и перешёл в любую из столичных команд, но теперь это было невозможно.
Тогда, в Москве, я приходил к Лиле в гостиничный номер каждый вечер, мы допоздна пили чай, я рассказывал о Лене, о Борисе, обо всей своей жизни и чувствовал, что любая подробность Лиле интересна. Всё читалось в её огромных глазах: жалость, негодование, сочувствие. Однажды она заметила, что я удивительно невезучий человек, и это тем более обидно потому, что от природы мне так много дано. В этом вопросе она была абсолютно не права, я считал, как раз наоборот, мне определённо везёт в жизни: сначала появился Борис, а потом Лиля. Мои жалобы звучали бы, как неблагодарность судьбе. Нет, конечно, я не был неудачником.
Несмотря на то, что наша откровенность усиливалась, я видел по глазам Лили, что чаепития начинают её раздражать. Я догадывался, в чём дело, понимал, что отношения должны развиваться, а они не развивались, придать им ускорение должен был я, как мужчина, но я не знал, каким образом развернуть ситуацию, чтобы придать ей остроту. Я боялся резких движений, Лиля могла обидеться, а обижалась она легко, и тогда всё с таким трудом выстроенное здание могло развалиться.
В тот вечер, в половине первого, я, как всегда, собрался уходить: в девять часов игра, пора спать. Я сказал об этом Лиле. В её глазах сверкнули вдруг столь гневные молнии, что я немного испугался:
– Сколько можно чай пить? Ты что, издеваешься надо мной?
Она добавила: «Не вздумай уйти», и пошла в ванную. Я не ожидал столь крутого поворота событий и сидел, замерев. Когда Лиля вышла из ванной совершенно голая, я не очень удивился, почти все профессиональные спортсмены не стесняются своего тела. У Лили красивая фигура, высокий рост подчеркивал эту красоту, грудь у высоких женщин обычно небольшая, но у Лили была вполне приличная грудь, только соски выглядели крупновато. Но как я мог об этом судить, впервые в жизни увидев голую женскую грудь? Волосы она распустила и закинула за плечи. Некоторое время стояла молча, словно давая мне возможность разглядеть себя в подробностях, потом подошла к кровати, сбросила покрывало на пол и легла под одеяло.
– Что ты сидишь? – нервно спросила она.
Я очнулся и пошел в душ.
Когда я ложился на кровать, то понял, что она коротковата, Лиля, уже иным, тёплым голосом, спросила:
– Ты стул на ночь подставляешь под ноги?
– Да, – признался я, – не могу заснуть, если ноги нельзя вытянуть.
– И я тоже.
Что было дальше? Дальше было волшебство, рассказывать о котором неуместно и не нужно.
Мы проснулись одновременно в семь утра, я поцеловал Лилю и спросил:
– Теперь ты выйдешь за меня замуж?
– Выйду. Сколько можно принца искать.
Свадьбу гуляли в заводской столовой в Юнгородке, все гости были от Лили. Борис сказал, что не придёт, причём столь категорично, что я даже обиделся. Я не видел причины, по которой он не смог бы прийти: чувствовал он себя нормально, и к Лиле относился хорошо, ей он тоже нравился, правда, она мне сказала:
– Отчим твой какой-то загадочный, кто он по профессии?
– Военный летчик.
– Лётчики все такие?
– Не знаю, наверное.
Короче говоря, он не пришёл, Лилины родители спросили почему, я ответил, что он болен. Свадьба прошла нормально, Лилина мама, как мне показалось, радовалась больше всех.
Мы стали жить в квартире моих родителей. Я был уверен, что жизнь моя решительно переломилась в сторону счастья, должно же было это когда-то случиться. Лиля очень хотела ребенка, она оканчивала пятый курс института, нужно было писать диплом, но о дипломе она думала меньше всего. Она будила меня ночами и заставляла, ещё не вполне проснувшегося, заниматься тем, от чего могут появиться дети. Она хотела дочь, Катю, она была уверена, что родится дочь, варианты появления сына даже не рассматривались, когда я пытался напомнить об этом, Лиля раздражалась, у неё портилось настроение. Постепенно и я согласился с тем, что родится Катя.
Приход очередных месячных воспринимался Лилей, как повод к подозрению, что у неё вообще не может быть детей. К причинам этого она относила многое, в том числе, свой высокий рост. Я так же был под подозрением, Лиля настаивала, что мне следует провериться. Что она подразумевала под проверкой, было не вполне ясно, я думаю, не исключалось опробование моей способности к размножению на посторонних женщинах. Но вслух это так и не прозвучало, потому что Лиля забеременела.
Родилась Катя, я был счастлив и от появления ребенка, и от того, что им оказалась девочка, я не представлял, какой бы стала наша дальнейшая жизнь, если б родился мальчик. Мне было заранее жаль его, матери я ему заменить не смог бы, а что такое жить с матерью, которой ты не слишком нужен, я знал по собственному опыту.
Но родилась Катя, и это было счастье, однако истинную его величину я смог оценить позже, когда Катя подросла. Мы не сразу поняли, кого родили, мы родили не дочь, а младшую подругу, которая с малых лет отлично разбиралась в наших делах, иногда задавала неожиданные для её возраста вопросы, спорила. Своей сообразительностью, быстротой мышления, она приводила нас в восторг.
Некоторые матчи с участием команды Лили показывали по телевизору, мы с Катей обязательно их смотрели. Катя подпрыгивала на диване от восторга, когда Лиля в очередной раз вколачивала мяч в площадку. Сила удара была поразительной, она не только выполняла его технически совершенно – наваливалась на мяч плечом и всем корпусом, работая кистью, – но вкладывала в удар ещё и эмоциональную силу. Почти все атаки Лили были результативными, не считая тех редких случаев, когда мяч попадал в трос или в сетку. Однажды она угодила мячом в голову игрока команды-соперника, щуплой молодой девушки; девушка потеряла сознание, её унесли с площадки, на следующий день выяснилось, что она в больнице с сотрясением мозга. Я предложил Лиле навестить её, Лиля взглянула с недоумением:
– А это зачем? Я её не кулаком ударила. Если с тобой в игре что-то случится, к тебе в больницу с извинениями никто не придёт, будь уверен.
В процессе просмотров Лилиных матчей Катя не отвлекалась ни на секунду, а я иногда выходил на кухню или ещё куда-то. Меня возвращал к телевизору ликующий крик Кати:
– Коля, иди скорей, мама опять забила!
Мне пришел ответ за то, что я всю жизнь называл свою мать по имени, я не заметил, когда дочь приучилась называть меня не папой, а Колей. Невозможно понять, отчего это произошло, может быть оттого, что меня она просто любила, а Лилю обожествляла, бросалась и висла у неё на шее, прильнув всем телом, когда Лиля возвращалась с очередных соревнований или сборов. Я не ревновал, но было завидно. Я очень любил Катю.
Она спрашивала, пытливо глядя мне в глаза:
– Правда, наша мама из всех самая красивая?
Лиля действительно была самой красивой в команде: гордая посадка головы на высокой шее; прямая осанка, – хотя многие девушки такого роста сутулятся от стеснения, – длинный хвост каштановых волос, схваченный резинкой на затылке; лицо с огромными глазами, которые казались чёрными, хотя на самом деле карие. Разве можно не любить такую девушку?
Если б мне сказали, что моё счастье может закончиться, я бы, разумеется, не поверил. Счастье должно быть бесконечным, это нормально. Через много лет Катя будет приезжать ко мне на дачу на желтом, компактном «Мицубиси». Моя бывшая жена будет категорически против визитов, но Катя на эти запреты не найдет нужным реагировать. Редкие, счастливые моменты: моя великолепная дочь, выйдя из машины, идет к воротам дачи и машет мне рукой. Длинный белый плащ, очки в модной оправе, каштановые волосы спадают на плечи…
И я думаю вот о чём: если у человека есть намерение стать счастливым, он должен, в первую очередь, очертить контуры этой мечты, понять, что же это такое в его представлении. Если понять этого не удаётся, разговоры о счастье следует прекратить. Но если человеку удалось определиться с тем, что это такое, ему следует понять, что может получиться из такого счастья в результате, оценить по достоинству воплощённую мечту. Если человек сумеет быть объективным, результаты могут оказаться слишком незатейливыми и человеку может быть неловко за их незатейливость.
…Но всё это будет не скоро, а пока мы сидим с Катей перед телевизором и смотрим, как наша чудесная мама играет в волейбол.
Я внимательно следил за игрой и видел намного больше Кати: Лиле, основной нападающей команды, редко давали пас. Почему? Потому что у неё сложные отношения с партнёрами, хотя она и капитан. Я знаю причину: у Лили резкий, взрывной характер. Она прямо высказывает всё, не терпит, не молчит. Вот, к примеру, Настя Плескачёва, та самая девушка, которая ростом выше Лили, бьёт слабо, нет в её ударе Лилиной мощи; при этом человек Настя хороший, добрый, участливый, её в команде любят. Лиля сказала ей:
– Что ты гладишь мяч, это тебе не мужик. Никакого толку нет от твоих ударов, учись бить нормально, или уступи место.
Настя, по словам Лили, очень обиделась, плакала в раздевалке, но Лиля не пожалела о своих словах. Я имел неосторожность сказать жене:
– Что ты к ней привязалась, не все умеют бить так, как ты.
Глаза Лили вспыхнули:
– Твоя команда после игры идёт в бар на набережную пить пиво, а ты едешь на дачу к Борису, чтобы успеть, свои двести бросков с каждой точки сделать. Это нормально? Они считают, что у тебя точность броска врожденная, вышел на площадку, и сразу же стал попадать в кольцо. Ни фига она не врожденная, если б не твои тренировки, был бы ты таким же, как все они, а не снайпером. Вот и с Настей то же самое: пусть работает над ударом, тогда и результат будет.
Но если команда начинала проигрывать, обиды на Лилю забывались, пас под удар шёл только ей, и она вытаскивала игру.
Я был настолько увлечён баскетболом, что не слишком замечал, что творится вокруг, как резко меняется страна и люди в ней; это интересовало меня далеко не в первую очередь, и я пропустил момент, когда стали появляться люди с «мертвенными» глазами. Эти странные люди, наверняка, родились вполне обычными, но в начале девяностых, под воздействием известных событий, вдруг обрели любопытную способность – они научились глядеть на окружающих оценивающе, определяя, чем полезным для них может быть каждый, конкретно, индивидуум. И едва выяснялось, что тот или иной человек ничем полезным не обладает, как глаза их мгновенно мертвели. Внешне их отношение к бесполезным людям не менялось, они могли с ними разговаривать, даже шутить, но глаза при этом оставались «мертвенными», словно у трупов.
Когда я немного очнулся от спорта, то обнаружил, что людей такого сорта становится всё больше, и те, кто с обыкновенными, нормальными глазами, выглядят на их фоне глуповато и наивно, их терпят лишь из особого рода воспитанности, свойственной исключительно людям с «мертвенными» глазами.
Окончив институт и получив диплом, я не стал работать по специальности «Металлорежущие станки и инструмент», продолжил играть в команде «Строитель», я был профессиональным спортсменом, в деньгах недостатка не было, платили хорошо. Но прежнего азарта, влюблённости в баскетбол, я уже не испытывал. Как и прежде, усиленно тренировался, в игре был старателен, регулярно зарабатывал свои двадцать очков, повода для упреков возникнуть не могло. Но тренер, Леонид Акимович, однажды пригласил меня после игры в кафе. Сидели долго, о чём только ни говорили, но я никак не мог взять в толк, зачем тренеру понадобилась эта конфиденциальная встреча. Наконец, он сказал:
– Что у тебя за настроение? Играешь, как из-под палки. Ты, может быть, хочешь со своим дипломом на завод пойти, так имей ввиду, что половина заводов сейчас закрылась, а остальные раскупили барыги в малиновых пиджаках. Твой диплом никому не нужен, да и деньги на заводах теперь платят от случая к случаю. Ты уже не сможешь, стать обычным работягой, не хочешь играть, окончи школу тренеров, учителем физкультуры всегда устроишься.
– Почему вы так говорите? Разве у меня результативность снизилась?
– Я знаю, о чём говорю.

Повесть Юрия ПОКЛАДА «СНАЙПЕР»
опубликована в журнале  "ПОДВИГ" №09-25 (СЕНТЯБРЬ)
ОФОРМИТЬ ПОДПИСКУ на ж-л «ПОДВИГ» можно
НА САЙТЕ (АКТИВНАЯ ССЫЛКА) или в отделении связи «ПОЧТЫ РОССИИ»