Владимир ЕВДОКИМОВ «ЕСТЬ ШАНС УВИДЕТЬ РЕЗУЛЬТАТ». Отрывок из рассказа

«Где теперь Буркацкий? Всего пару часов назад все было по-другому, то есть вообще ничего не было. Все получалось, все шло как по маслу, Аврасин вслед за выброшенным рюкзаком высадился из вертолета – отлично экипированный, готовый к любым неожиданностям, снаряжение проверено, здоровье в норме, настроение прекрасное – развернулся и стал смотреть, как вертолет, матово сияя голубым бортом, отходит в сторону от склона. Несколько секунд, и он возьмет курс на Ильинск-24. Там Буркацкий сообщит о нападении террористов командиру роты внешней охраны капитану Грязнову и скомандует оцепить место боя и выполнять указания Аврасина. Сам улетит на базу, где организует журналистскую группу, которая и десантируется завтра в Ильинске-24. Конечно, в первую очередь Зою Гордееву из ТВС, она в схеме. Но это завтра. К завтрашнему утру Аврасин организует и сохранит необходимую информацию в ее первозданном виде. Времени мало, но долго ли ему?
 Долго ли ему все это определить, систематизировать, составить информационную схему, выдать рекомендации? Недолго. Организовать живописную сцену проникновения террористов в охранную зону Могильника и их ликвидацию специальной группой под руководством Буркацкого, едва успевшей перехватить террористов на входе в ущелье в восьмом секторе. Тем более что основное уже группой сделано. Трупы террористов имеются, расположены естественно. При них документы: Чагов, Буганов, Цховребов и Мукасев. Старший группы Чагов должен как бы умереть на руках Аврасина, предварительно сообщив имя пособника террористов, иными словами, их крепкого прикрытия. В качестве прикрытия определен командир роты  внешней охраны Могильника капитан Грязнов. После этого прибудет Грязнов. Узнает он о нападении террористов из беспорядочной скоротечной стрельбы в восьмом секторе, но, в первую очередь, из сообщения Буркацкого.
 С охраной вообще проблем не предвиделось – начальник внутренней охраны Могильника, майор Коробковский, в системе давно, все понял, вину свою оценил, смирился и подготовился. Внешняя охрана – на капитане Грязнове, так тот и видом, и взглядом незамутненным показывал, что, как верный пес, по приказу хозяина готов хоть прямо головой под тепловоз. Вот его утром и ошарашить словами Чагова. В присутствии журналистов. Тем более что они давно записаны на диктофон. С паузами, с натужным придыханием. Как Буркацкий и требовал.
 И начнут трясти охрану, и Грязнов получит свое, и Коробковский. Конечно, ураган, конечно, смерч, но служба охраны  опасных объектов в России, оказывается, хромает и не обеспечивает их надежной защиты. Здесь есть над чем поработать. И не только самим, необходимо подключить и международные организации – ООН, НАТО, МАГАТЭ и им подобные. Вот такие выводы пойдут наверх и, волнами, через средства массовой информации, в стороны. Зоя Гордеева из ТВС, конечно, прибудет, может быть, Валерия Дмитриева подтянется – проверенные тетки, дело знают.
 А не заладилось.
 И хоть день выдался пасмурный и к вечеру клонился, но последствия урагана были Аврасину хорошо заметны – сломанные, как спички, сосны, несколько свежих осыпей, широкая бурая полоса внизу, там, где прошел смерч. Никогда он не видел смерчей наяву, но последствия – неоднократно, ошибиться не мог. Да и что ему смерч, ему главное – проверить правильное распределение ролей, расстановку людей, оружия, стреляные гильзы грамотно разбросать. Провести контрольную видеосъемку. Скоро подтянется капитан Грязнов со своими бойцами охраны, не сумевшими обнаружить террористов на подступах к Могильнику, подключить к работе их.
 А не успел вертолет развернуться, как откуда-то снизу, из густых кустов, двинулась к нему белая шипящая полоса, воткнулась в борт, сразу полыхнувший желтым пламенем, и на глазах чернеющая желто-голубая груда металла и пластика, в которую превратился вертолет, с грохотом упала на землю. А вместе с ней Буркацкий, летчик-исполнитель Романтеев и исполнитель Федянин. Ярко пылающий, неподвижный костер в пасмурном воздухе завершающегося дня. Тяжелый и едкий запах горящей краски.
 Почему Аврасин к этому оказался не готов? Почему оцепенел? А потому, что животным образом обрадовался: как же, не уступил Буркацкому и не остался в вертолете! Тот неожиданно сам пожелал заняться мизансценой, что-то, может быть, и почувствовал, но Аврасин проявил твердость и не уступил! Да и не настаивал Буркацкий, так, задумчиво предложил, нетвердо, непонятно почему. И вот результат – Аврасин жив, а Буркацкий нет! Потому замешкался, и скрутили его, как начинающего, а когда попытался освободиться, то получил сильный и умелый удар по голове, и в себя пришел только в комнате, на длинной, широкой лавке: ботинки сняты и поставлены на пол, а под головой – подушка.
 Тело казалось непослушным, дыхание резким, Аврасина трясло, время от времени он непроизвольно дергался. Сначала он оглядывался, только шевеля головой, потом поднялся и сел. Ему стало страшно, но он заставил себя дышать и так справился со страхом. Что дальше?
 И почти сразу к нему уверенно вошли двое крепких, коротко стриженных бойцов в синем камуфляже. Один аккуратно поставил на  тумбочку кружку с кофе и тарелку с двумя бутербродами. С сыром.  Добавил пепельницу с лежащими в ней пачкой сигарет «Camel» и зажигалкой. Второй, у которого оказался шприц в руке, предложил лечь на живот и заголить ягодицу. Вежливо добавил:
 – Вы должны быть в форме.
 Аврасин спорить не стал, получил укол и отметил про себя его легкость, а когда солдаты ушли, стал жадно глотать кофе. Кофе был то ли ржаной, то ли ячменный, в меру сладкий, но главное – горячий и густой. Дышать от него почему-то стало легче, и тряска стала прерывистой.
 Когда он допил кофе, в комнату вошел капитан Грязнов.
 Портрет его Аврасин видел в личном деле – глубоко сидящие глаза, выдающиеся скулы, твердый подбородок, сморщенный лоб – типичный вояка, службист, исполнительный, сдержанный. И наяву Грязнов был точно таким, только он другой был, Грязнов, уверенный и спокойный. И скулы казались больше, а глаза не серые, а зеленоватые. Шатен, но с сединой. А еще – волевой, решительный, спокойный, умный. Да, у него были умные глаза. На фотографии – неумные. Он тупой совсем был на фотографии.
 Грязнов придвинул себе табурет из-под стола, сел на него лицом к Аврасину и заговорил:
 – Аврасин, Станислав Павлович. Руководитель спецгруппы информационного обеспечения событий. Попросту говоря – режиссер. Так сказать, режиссер группы информации. Так вас и называют. Вы умеете делать все – украсть, подставить, ошельмовать, убить, взорвать, прославить… Сейчас ваша задача – объяснить своей постановкой всему заинтересованному миру, что охрана Могильника со своими обязанностями не справляется. Что обыкновенный ураган, которые часты здесь в это время года, привел ее, так сказать, в замешательство, и сквозь нее едва не прорвалась группа кавказских террористов с целью осуществления террористического акта. – Грязнов сделал паузу, внимательно посмотрел в глаза Аврасину, продолжил. – При котором возможно радиоактивное загрязнение прилегающей территории, в том числе коридора экспортного нефтепровода, а также, возможно, и приграничной территории сопредельного государства. А Зоя Гордеева, корреспондент ТВС и, по совместительству, как я понимаю, ваша коллега, уже заявила, что в районе Ильинска-24, возможно, произошел выброс радиоактивных материалов – отходов производства редкоземельных металлов. Глупость, конечно, так сказать, бред очевидный, но ведь сказано и услышано? Почему вы не доверили эту новость Валерии Дмитриевой? Тоже, видимо, ваша. Она, конечно, такая же, вдобавок, матершинница, но все же вроде умнее. Если, конечно, можно говорить об уме, сравнивая этих, так сказать, милых дам.
 – С чего вы это решили, что Гордеева и  Дмитриева – наши? Что это значит – ваши? – спросил Аврасин.
 Осведомленность Грязнова его не удивляла, нет, Грязнов, как и все телезрители, вполне мог знать и  Дмитриеву, и Гордееву. Наверняка его караульные телевизор смотрят, что им еще делать? И он туда же заглядывает.
 – Понимаете, если день за белых, день за красных, то это сразу станет заметно. Люди не любят проституток. А вот если одна, как бы, за белых, а другая, как бы, за красных, условно, конечно, то это уже незаметно! Это уже получается, что у них, как бы, разные взгляды, хотя на самом деле взглядов у них вообще нет. Вы спросите у них про взгляды, так они вас не поймут. И что-то мне подсказывает, не знаю, правда, что, но завтра Гордеева, так сказать, утухнет, а  Дмитриева, наоборот, – разгорится. Но это так, предположительно.
 Аврасин молчал. Ему казалось, что сейчас, вот-вот, что-то случится, и он, наконец, поймет, что происходит. Еще чуть-чуть. Но перед ним сидел капитан Грязнов, что-то зачем-то говорил, и ничего не случалось. Он с каким-то непонятным превосходством говорил. Откуда? Никакого понимания не приходило. Аврасин потянулся к сигаретам.
 – Рано, – сказал Грязнов и, почти не поднимаясь с табурета, влепил Аврасину пощечину.
 – Вы пользуетесь силой! – зло сказал Аврасин.
 – Да, пользуюсь. А как же. И обращайтесь ко мне по воинскому званию. Вы разбираетесь в воинских званиях? Знаете, как они фиксируются на погонах? Знаете, что такое погоны? Что такое символ воинской чести?
 – Вы, господин капитан, издеваетесь, да?
 – Не знаю, как в вашем департаменте, Станислав Павлович, а у нас принято обращение «товарищ». Извольте обращаться по уставу.
 Терпеливо, как совсем чужому, как ребенку, не понимающему взрослых дел, но понимающему интонации голоса, разъяснял Грязнов, а вот что? Аккуратный, подтянутый, стрижка «полубокс», легкий запах одеколона… «Кузнецкий Мост»? «Фаворит»? «Сумасшедший дождь»? Очень легкий, значит, у него есть чувство меры, он осторожен.
 – Если вы дорожите честью ваших погон, то как это совместить? С какой целью меня задержали? Почему так зверски? Что вы себе позволяете? Почему вы, товарищ капитан, пользуясь моим зависимым положением, надо мной издеваетесь? Что это значит?
 – Ошибаетесь. Я просто помогаю вам прийти в себя. Там, возле сбитого вертолета, после того как вы вздумали сопротивляться, вас основательно помяли. Увы, так было необходимо, ничего личного. Вы же этим, так сказать, афоризмом руководствуетесь в своих постановках? Вас же результат интересует?
 – Мы руководствуемся необходимостью, определенной сценарием. Только и всего. Зачем вы сбили вертолет?
 – А вы не поняли? – удивился Грязнов. – Ну, как же так? Вы никогда не задумывались над отношениями в среде людей? Вы не знаете, что разница между умом начальника и умом подчиненного должна быть не очень большой? Что большая разница опасна? Причем – двояко?
 – Как это – двояко? И при чем здесь ум?
 Не понимал Аврасин такого поворота разговора – как же так? Кто такой Грязнов, чтобы у него речь текла плавно и понятно? Он должен говорить тупыми, рублеными фразами, он же военный – откуда у него нормальная речь?
 – Во-первых – такое положение порождает у начальника чувство превосходства и лишает его осторожности. Он становится самоуверенным. Во-вторых, начальнику отдавать распоряжения приходится так, чтобы подчиненные их понимали. И если разница умов большая, то придется начальнику своим умом опускаться на уровень подчиненного. Деградировать, так сказать. Вот вы и опустились. И обнаглели. Надо же – летают на вертолете в моей зоне охраны, да еще туда, куда хотят. Да у меня мышь не проскочит, а не то, что вертолет! Террористов каких-то подвезли, стрельбу открыли – вам здесь что, полигон? Стрельбище? Деградация, Станислав Павлович, порождает глупость. При этом деградация – штука не врожденная, она приобретается, сознательно и целенаправленно. Это большая беда. Вот она с вами и случилась.
 Ничего, ну ничего не понимал Аврасин, и непонимание это росло и уже превратилось в недоумение. Страха не было, нет, он с ним справился сразу, но недоумение нарастало и казалось хуже страха – что же дальше-то? Он сидел на лавке строго, прямо, упираясь ладонями в ее закругленные края. Тело все еще ныло, причем все, от макушки до пят, не мог Аврасин выделить что-то одно, да, его, действительно, хорошо помяли. Даже – умело.
Что это за люди? Откуда они здесь?
  – Да вы вообще-то понимаете, что говорите? Товарищ капитан? Вы что, не понимаете того, что сделали? Вы же сбили вертолет, погибло три человека! И каких человека! Думаете, что это никому не интересно? Вы действительно так думаете? Вы чем его сбили? Откуда у вас ПЗРК? И не боитесь?
– Если бы у вашей Гордеевой было только среднее образование, но хорошее, то она заявила хотя бы об отходах производства редких металлов, – неожиданно пояснил Грязнов, закинул ногу на ногу и добавил: – Если бы она в школе хорошо успевала не по химии или, так сказать, географии, а хотя бы по русскому языку и литературе.
 Его мягкие, высокие ботинки резко блестели, и Аврасин, взглянув на них, ненадолго успокоился. Легкость разошлась по телу. А зачем попусту волноваться? То, что Грязнов хочет, он скажет. Неприятное открытие его умного лица – вот что разозлило Аврасина, а не оплеуха. Вертолет? Вертолет не вернуть, ему о себе думать надо. А бред Гордеевой про редкоземельные металлы Аврасин сам слышал и не удивился – знал, как она говорит со зрителями. Она говорит, как молодая мать грудничку – говорит и говорит. Дмитриева такая же. Неважно что, но чтобы интонация была доверительной и уверенной, а сочетание звуков – приятным. Грязнов тоже обратил на это внимание. Редкоземельные металлы и Могильник – это чушь, конечно, но она звучит.
 – По принятой классификации в состав редких металлов входят и редкоземельные, и радиоактивные, и кое-что еще – пояснил Грязнов. – Но у Гордеевой образование высшее и большой опыт деградации, поэтому ей кажется, что слово «редкоземельные» звучит внушительно, солиднее, чем «редкие». Она, произнося это слово, выглядит умно. Солидно. Профессионально. Беда в вашем департаменте с женщинами».