Кирилл ДАНИЛИН

"СНАЙПЕР". Отрывок из рассказа
ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

- Коля, новости! - голос жены выдернул его из мрачного лабиринта размышлений. - Ты же хотел посмотреть.

Николай Алексеевич взял со столика печенье и сосредоточенно принялся жевать его,изредка постукивая искусственными зубами.

     Диктор рассказал о важнейших событиях из жизни страны: о новых решениях правительства, о митинге в защиту секс-меньшинств, и о том, что об этом думает какой-то депутат Озолиньш. Но Николай Алексеевич ждал информации о другом событии, весьма важном для него. И дождался.

    "Сегодня националистическое движение "NSS" и ветераны латышского легиона "СС" собираются пройти пройти от памятника Свободы до памятника Освободителям, где
рижане будут отмечать праздник 9-о мая. По заявлению организаторов шествия, они не преследуют цели вызвать какие-то беспорядки, но они хотят выразить своё
возмущение тем, что "русские оккупанты по-прежнему ведут себя по-хозяйски на латышской земле". Начало мероприятия запланировано на четыре часа дня.

- А что такое "НСС"? "Новая СС"? Одни эсэсовцы, - нервно вздохнула жена, кутаясь в старый шерстяной плед.

    Последовал вчерашний видеофрагмент, где организаторы шествия давали интервьюкорреспонденту службы новостей. Первым выступил лидер "NSS" - нездорового вида невзрачный молодой человек, некий Викторс Друдзе. Глаза его сверкали от самодовольства и злобы:

- Мы хотим показать, что латыши - по-прежнему хозяева в своей стране. Если кому-то это не нравится, если кто-то считает, что может праздновать захват нашей страны и уничтожение цвета латышской нации в сибирских лагерях - пусть убирается в свою Россию! Мы должны восстановить историческую справедливость!

За спиной Друдзе стояли другие члены "гитлерюгенда" - тоже молодые парни, в основном - характерной для подобных организаций наружности. Молодые шакалята.
Взрастили их, наверное, немало. Но были в толпе и интеллигентные лица, которые буквально светились счастьем и даже какой-то одухотворённостью, как будто они
пришли молиться в церковь, а не выкрикивать на площади агрессивные лозунги в компании неонацистских молодчиков. Это смотрелось дико. Чувствуют, что борются за правое дело? Но что же здесь правого? О каком "восстановлении исторической
справедливости" может идти речь, если то, что творилось здесь в последние 20 лет, делалось с такой злобой и остервенением? И чего они ожидают в ответ - любви, признания? Их завели в тупик, из которого нет никакого выхода. И завели сознательно.

А как двадцать лет назад все как один говорили: "уйдёт старое поколение озлобленных стариков - и всё будет хорошо"! Да, старое поколение практически ушло - но оставило трогательное наследство в лице вот этих приятных молодых людей. А уж кураторы из западных стран, которые в своё время готовили беглых
эсэсовцев и их пособников на роль "пострадавших от коммунизма", продолжат заботиться о молодёжи - тут уж можно не сомневаться.

- Мы не хотим видеть здесь оккупантских парадов. Эти люди должны покаяться за то, что они сделали с Латвией в сороковых годах, - прошелестел спокойный старческий голос с сильным латышским акцентом. Сказал по-русски, без перевода комментатора. Это говорил лидер ветеранов "СС", некий Волдемарс Шталмахерс.
- Это - земля латышей. И иноземцы не будут здесь праздновать свои варварские праздники, пока жив последний латышский борец за свободу.Он говорил тихо и спокойно, с улыбкой смотря в камеру, словно гипнотизируя зрителя. И его шелестящий голос, полный уверенности и торжества, пронзил Николая Алексеевича, как длинная стальная игла. Это лицо он знал по войне на Белорусском фронте.

- Ужас, ужас, - шептала жена и качала седой головой. - Как же можно такое говорить? Разве мы их обзываем? Разве мы их обижаем? Ведь сколько лет вместе жили... Как же так... И ведь не выступает никто против, все молчат... Страшно, страшно...

А сколько живёт в Латвии одиноких стариков, которые ежедневно смотряттелевизор,смотрят на весь этот ужас - и им даже некому пожаловаться, поговорить не с кем? Много, очень много. За них никто не вступается. Николай Алексеевич поморщился от острой боли в сердце и быстро сунул под язык таблетку. Боль мешала думать, а ему сегодня понадобятся все остатки его выдержки и силы.