Татьяна ЕФРЕМОВА

СОМНИТЕЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО

Рассказ

Ведьма Самойлиха умерла под утро.
Умирала страшно – металась по кровати, мычала что-то непослушным ртом, хваталась за горло здоровой левой рукой, потом вдруг начинала стучать по тумбочке, роняя многочисленные свои склянки. Дежурная медсестра то ли спала на посту, то ли надоела ей беспокойная восьмая палата хуже горькой редьки, теперь этого, конечно, не допытаешься. Теперь эта корова-Ленка стоит на своем твердо: как только услышала сигнал, сразу и прибежала, да только сделать уже ничего не успела. И пойди ее проверь! Старухи, что вместе с Самойлихой лежали, как сговорившись, в маразм впали: не помню, не знаю. То все замечали, чего и не надо даже, а то обе разом обеспамятовали. Хотя, их тоже понять можно. Им этой Ленке и дальше задницу для уколов подставлять, ссориться с ней не резон. Врач-то на обход пришел, про самочувствие спросил, и нет его. А Ленка вот она, рядом. Случись чего, к ней, корове, и кинешься за помощью. А Самойлиха, царство ей небесное, всех достать успела, не только медсестер. Так что неизвестно еще, кто там промедлил? Может, Ленка и в самом деле вовремя прибежала, а соседки как раз не торопились на кнопку жать.
Теть-Маша ловко скрутила в узел постельное, скатала валиком матрас, обнажив продавленную сетку кровати с подложенными для твердости досками. Старухи таращились на нее из своих углов не то испуганно, не то с усталым любопытством. Разбирать было некогда, нужно убрать Самойлихино место побыстрее, чтобы разоренным видом своим оно не напоминало о произошедшем. Хоть и ясно было, что недолго бабке оставалось, а все же в любой смерти, даже ожидаемой, мало приятного. Теть-Маша открыла тумбочку и сгребла Самойлихино барахлишко в большой пакет из супермаркета, оказавшийся очень кстати на нижней полке. Туда же сунула полотенце, по виду домашнее, висевшее на «ножной» спинке кровати, кружку с тумбочки и лежавшую там же упаковку но-шпы. Как кружка удержалась на тумбочке, непонятно. Самойлиха колотила по ней, когда билась в агонии, и пол вокруг кровати был щедро засыпан какими-то бумажками и упаковками от лекарств – пустыми и не очень. Бумажки Теть-Маша, аккуратно расправив, сложила в маленький пакетик и затолкала к остальным вещам, пусть родня уж сами разбираются, какие нужные, а какие выбросить надо. Таблетки сгребла в кучу (пришлось из-под кровати даже доставать, но тут уж она не церемонилась – веником вымела, да и вся недолга) и стала сортировать, что на выброс, а что родне отдать, когда придут.
Сколько же всяких пилюлек у Самойлихи было! На каждую болячку по пять лекарств. От чего только не лечилась покойница, а все равно смерть не обманешь. Да и на что тут надеяться-то было, если разобраться? Второй инсульт пережила кое-как, еле-еле одной рукой шевелила, да мычала непонятно, так еще и почечная недостаточность прицепилась, да язва, да холецистит… Весь ливер больной был у бабки – тут уж пей таблетки, не пей, толку мало.
Теть-Маша споро сортировала весь этот лекарственный мусор. Там, где оставалось по одной-две таблетки, она тоже выбрасывала, не жалела. Задержалась на минутку только на одной баночке. Написано все было не по-русски, а внутри с десяток, может, капсул оставалось всего. Яркие такие капсулки, одна половина желтая, а вторая оранжевая. Красивые, как игрушки. Вот иностранцы даже лекарства делают такие, что от одного вида радостно. А на наши глянешь, и ничего хорошего от лечения не ждешь. Теть-Маша покрутила баночку в руках, сомневаясь. Капсулок-то совсем мало осталось. Если ерунда какая, витамины, то можно и не отдавать родственникам, не велик убыток. А если лекарство дорогое, дефицитное, так лучше отдать от греха подальше, а то как бы скандал не подняли. Так ни на что и не решившись, она положила баночку в карман халата. Родственники ведь не прямо сейчас придут за вещами. Пока с врачом лечащим поговорят, а это после обхода только, пока выписку возьмут, да поплачут, может. А она к тому времени узнает, что это за лекарство такое, да и решит, как с ним дальше быть.

Оттащив пакеты с вещами к кастелянше, Теть-Маша пошла прямиком на пост, где Ленка раскладывала утренние лекарства. Выглядела медсестра хмурой и невыспавшейся. Теть-Маше кивнула, но ничего не спросила, молча вскрывала упаковки с таблетками и раскладывала по маленьким прозрачным стаканчикам, мельком сверяясь со списком на столе.
- Ленок, погляди, что за пилюльки? От чего они?
Ленка взяла баночку, покрутила, вчиталась там как-то в мелкий текст. А может, просто вид делала, что читает, цену себе набивала.
- Тадифен. Обезболивающее.
- Хорошее?
- А как же! Импортное, качественное очень. Побочных эффектов почти нет, а боль снимает хорошо. Для наших почечников самое лучшее. Только дорого очень, не всем по карману. Так что, наши анальгин пьют да но-шпу. Как говорится, чем богаты. А ты где взяла-то его?
- Да у Самойловой под кроватью валялось. Там осталось всего ничего, я и подумала, отдавать родне или уж не надо?
- Лучше отдать, - сказала Ленка, подумав. – Лекарство дорогое, еще скажут, что украли. Не связывайся, ну их. С богатыми лучше не связываться.
- Да разве Самойлова богатая была? По ней и не скажешь.
- Она, может, и не богатая. А родственники, видишь, не жалели денег на лекарства. Толку только нет. Если больной неизлечим, то никакое лекарство не спасет. Только зря мучили бабку. Так посмотришь иногда, да и согласишься, что эвтаназия не так уж плохо. Чего мучить-то человека, если все равно надежды нет?
Теть-Маша пожала плечами и спрятала баночку с Тадифеном в карман. Ладно, отдаст она его. А то, и правда, скандал поднимут, раз такое замечательное лекарство. Тем более обезболивающее любому может сгодиться.

С родственниками умерших больных доктор Белов разговаривать не любил. Не то, чтобы виноватым себя чувствовал, нет. Но вот появлялось при общении какое-то гаденькое чувство, что оправдывается, старается побыстрее рассказать про все причины, приведшие к такому печальному финалу, лебезит и в конце концов готов уже признать, что да, виноват. Что убийца в белом халате, и что земля должна гореть под ногами. Все, что угодно готов признать, лишь бы родственники ушли поскорее. Без них он страдал на полную катушку, не притворяясь и не играя на публику. Всех своих умерших в отделении больных Юрий Владимирович Белов помнил прекрасно, о каждом переживал подолгу, казнил себя за неправильное лечение, а чаще всего за собственное бессилие перед законами природы. А вот при родственниках не мог показать эту свою скорбь и переживания. Смотрел поверх голов, выдавал скороговоркой анамнез и мечтал, чтобы ушли поскорее, раз все равно уже ничем не помочь, а уж тем более, разговорами.
Смерть больной Самойловой не стала для него неожиданной. Организм был порядком изношен, да и два инсульта, случившиеся почти подряд, надежд не оставляли. Но слишком уж скоропостижно скончалась больная, как-то вдруг. Хотя, после двух инсультов ничего не бывает вдруг.
Сейчас напротив него сидела женщина лет шестидесяти, а чуть в стороне, у окна, вторая, помоложе, лет тридцати пяти. Первая была дочерью покойной, вторая – внучкой. А между собой они, вроде, тетка и племянница, Белов не вникал особенно. (Была еще третья внучка, но та в ординаторскую заходить не стала, сразу пошла забирать вещи). Старшая слушала его внимательно, даже слишком внимательно, чем раздражала невероятно – он понимал, что быстро от нее отделаться не выйдет. А молодая смотрела в окно равнодушным взглядом. Солнечный луч падал ей прямо на щеку, и она жмурилась лениво, но положения тела не меняла. Застыла в одной позе и сидела с отсутствующим видом.
- Доктор, а когда тело можно забрать? – прервала его вдруг посетительница. – У нас уже все готово для похорон, нам бы побыстрее.
- А куда вы торопитесь? – не понял Белов. – Или у вас религия так велит?
- Да какая там религия, - махнула рукой родственница. – Просто  все готово, так чего тянуть-то? Сегодня пятница, так завтра бы и похоронили, воскресенье поболели, а в понедельник на работу. А то нам ведь на работу всем, так чтобы не отпрашиваться, а?
- Завтра никак не получится. Надо еще вскрытие делать, а тут выходные… В понедельник, думаю, можете забрать вашу бабушку.
Белов поднялся из-за стола, давая понять, что беседа окончена. И чего он, дурак, столько распинался? Плевать им на его терзания и чувство вины – им бы похоронить поскорее, чтобы с работы не отпрашиваться.
- Ой, доктор, а нельзя без вскрытия? Чего ее вскрывать-то? И так ведь все ясно.
- Вам, может, и ясно. А нам заключение писать.
- Да какое заключение, вы что? – не отставала  настырная родственница. – Чего там писать-то? Бабушка старая, почти парализованная, да еще больная насквозь. Какое там может быть заключение? Мы же не в претензии, не подумайте. Мы все понимаем.
Не в претензии они. Только претензий ваших не хватало для полного счастья. Белов махнул рукой и согласился:
-Ладно, постараюсь, чтобы отдали сегодня. Попробуем без вскрытия обойтись, там, действительно, все ясно. Позвоните к вечеру ближе, часиков в пять.

У заведующего в кабинете было накурено, и Белов невольно поморщился. Как Лев Палыч сидит в своей каморке, тут же топор можно вешать? Юрий Владимирович сел к столу, стараясь дышать пореже, и сказал будничным тоном, словно не разрешения у начальства спрашивал, а ставил перед фактом:
- Родственники Самойловой отказались от вскрытия, хотят забрать тело уже сегодня. Я распоряжусь, чтобы отдали без проволочек.
- Ты погоди распоряжаться, - встрепенулся Лев Палыч. – Это какая Самойлова?
- Да старушка сегодня ночью умерла. Семьдесят девять лет. Там, кроме почечной недостаточности, еще букет. Какая разница, от чего она в конце концов умерла?
- Тебе, может, и нет разницы, а проверяльщикам разным очень даже есть. Сейчас, после скандала во второй городской, вообще надо тише воды быть. Не дай бог, кто заподозрит, что ты нарочно бабку залечил, не отпишемся потом.
- Да чего там нарочно залечивать-то было? – не выдержал Белов. – Бабка и так уже лишнего пожила. Она же после инсульта бревном лежала, одна рука еле-еле работала. Мучили бабку только. Там кроме почек и язвы обострившейся еще и пролежни появились. Сколько ее можно было лекарствами пичкать? Вот всем же лучше от того, что померла. И ей самой в первую очередь.
- Сдурел ты?! – Лев Палыч затравлено глянул на дверь и выразительно постучал себя по лбу. – Даже слов чтобы таких не произносил! «Всем лучше, а ей лучше всех». Только эвтаназии нам тут не хватало. Тоже мне, Доктор Смерть нашелся!
- Да при чем тут эвтаназия-то?
- При том! При том, что кампания у нас очередная по борьбе. Брякнул какой-то дурак, вот вроде тебя, что некоторым больным гуманнее умереть дать, и понеслось. Еще и не убили никого, а уже подозревают всех подряд.
Зав. отделением вытер вспотевшее лицо платком, высморкался и сказал твердо:
- Вскрытие делать будем обязательно. Раз положено, значит, будет вскрытие. Потерпят родственники пару дней, ничего.

* * *

В понедельник Белов на работу опоздал. Не доезжая до больницы каких-то пару кварталов, встрял в грандиозную пробку. Сначала нервничал, пытался разглядеть причину непонятного столпотворения, даже порывался бросить машину и идти до больницы пешком. Потом вдруг как-то разом успокоился, устал волноваться, двигался, как все, в час по чайной ложке, пока не добрался, наконец, до причины – столкнувшихся разом четырех машин, перегородивших три полосы из четырех. Одна из пострадавших машин была «Скорой помощью», и это обстоятельство почему-то особенно задело Юрия Владимировича, царапнуло по сердцу, впрочем, быстро уступив другим мыслям, более насущным и животрепещущим.
В отделение он почти вбежал, стараясь ни с кем не встречаться даже взглядом.
Дежурная медсестра при виде его порывисто встала и сказала, глядя настороженно-любопытно:
- Вас Лев Палыч искал. Велел, как только появитесь, сразу к нему зайти.
Белов кивнул и пошел сразу к начальству, даже сумку в ординаторскую не забросил.
В кабинет он входил, внутренне готовый к разносу – любил Лев Палыч иногда побороться за трудовую дисциплину. Особенно сейчас, когда после случая во второй городской Горздрав затеял проверки всего подряд.
В кабинете, кроме зав. отделением, сидел еще какой-то мужик. Невзрачный и незапоминающийся. Лет сорока, с лицом, в котором памяти не за что было зацепиться, с редкими волосами неопределенного цвета, в среднестатистических джинсах и пиджаке – никакой, будто по основному шаблону деланный. На «проверяльщика» он был не похож, не было в нем чиновной самоуверенности, а для родственника еще рановато, прием родных и близких у заведующего с часу. Мужик поднялся навстречу Белову и быстро разрешил его сомнения, сунув почти в лицо раскрытое удостоверение.

Через несколько минут, совершенно ошалевший от свалившихся на него новостей, Юрий Владимирович сидел с краю стола, словно нашкодивший пацан в кабинете завуча, и отвечал на стандартные пока вопросы. Посетитель, представившийся капитаном Вепревым, подбирался к нему не торопясь, как кот к добыче. Заключение патологоанатома он не стал прятать, и Белов все время видел это заключение, пробегал глазами строчки, хотя запомнил наизусть с первого раза. Согласно этому заключению, пациентка Самойлова А. И. семидесяти девяти лет скончалась не вследствие своих многочисленных болезней, а от отравления цианидом. Просто и доходчиво. Как в дешевом романе.
- А где она взяла цианид? – спросил Белов растерянно, ни к кому конкретному не обращаясь.
- А вот это мы и пытаемся выяснить, - сказал Вепрев медленно и ласково, как умственно-отсталому. – Расскажите-ка мне, доктор, только по возможности простым человеческим языком, без этой вашей латыни, какое лечение проводилось Самойловой, и какие результаты можно было ждать?
- Про лечение без латыни не получится, - огрызнулся неожиданно для себя самого Белов. – А результаты ожидались самые печальные. Полностью вылечить Самойлову было невозможно, мы могли только продлить немного ее существование. Не самое приятное, смею заметить.
- Это как? Сильно мучилась покойница?
Белов кивнул, и капитан продолжил с довольным видом:
- Вылечить, значит, ее было нельзя, можно было только продлить страдания. Или разом эти страдания прекратить, а Юрий Владимирович? Одним махом, так сказать.
- Вы меня, что ли, подозреваете? – догадался наконец Белов. – Вы в своем уме вообще? Я врач!
- Да никто не спорит, что вы врач. Именно потому, что врач, лучше всех знали, что лечить Самойлову смысла не было. Не проще ли разом все прекратить, а?
- Если бы я хотел, как вы выражаетесь, все разом прекратить, я бы нашел другой способ, не такой откровенный. Что будет смертельно для организма моей больной я знал, все же, получше многих. И уж точно не стал бы травить ее ядом, который любое вскрытие покажет.
- Так против вскрытия вы как раз и возражали, - напомнил Вепрев, оглянувшись за подтверждением на зав. отделением. Тот ссутулился еще больше и виновато посмотрел на Белова.
- Может, вы меня тогда арестуете, раз все уже для себя решили?
- Надо будет, арестую, - пообещал Вепрев ласково.

* * *

В ординаторской Белов швырнул сумку на диван и сел за стол, не переодеваясь. После разговора с капитаном осталось чувство тягучей тоски и необъяснимой паники. Хотелось бежать без оглядки, а еще лучше сойти с ума, превратиться в бессловесного идиота, пускающего слюну. Чтобы взятки гладки и никакого спросу. Только сначала кофе бы выпить. Белов покосился на кофеварку на подоконнике, потом на свои дрожащие руки, и решил не рисковать, обойтись пока без горячих напитков. Вместо этого вытащил из ящика стола заначенную пачку сигарет и пошел на первый этаж, в курилку.
В курилке в гордом одиночестве восседал капитан Вепрев. Вошедшему Белову он улыбнулся лучезарно и сделал приглашающий жест.
- А вы на меня обиделись что ли, Юрий Владимирович? – поинтересовался он как ни в чем ни бывало. – Зря. Я же не со зла всем интересуюсь, у меня работа такая.
- Дебильная работа, - буркнул Белов, - Вместо того, чтобы настоящего убийцу искать, вы в меня вцепились. Мне-то какая корысть в смерти пациентки?
- Да корысти там ни у кого нет. Вот не поверите, уникальный случай – никто от бабкиной смерти ничего не выигрывает. Мы ведь в первую очередь родственников подозреваем в таких случаях.
- Так не бывает, чтобы никто не выигрывал, - не поверил Белов. – Какое-то наследство должно ведь остаться. Квартира, например. Или просто надоело за лежачей старухой ухаживать.
- А чего за ней ухаживать? Она последние несколько месяцев из больниц не вылазит, там и ухаживают. Сами же говорите, ей недолго оставалось. Умерла бы естественной смертью на больничной койке, ждать ведь всего ничего. К тому же характер у покойницы был тяжелый, особой любовью к родне она не пылала, видеть их часто не хотела, в гости к себе не звала. До смешного доходило, дочь говорит, что бабка ключи от квартиры с собой в больницу забирала, и не давала никому даже чтобы вещи какие-то оттуда принести. Подозревала всех подряд. Так что, дочери приходилось халаты с тапочками новые покупать, чтобы старушка в больнице совсем уж сиротой не выглядела. А квартира по завещанию отойдет к одной из внучек, про это вся родня знала, и наследница в том числе. Ей надо было просто терпеливо дождаться, пока бабуля сама по себе помрет. Тем более, что квартирка – дрянь, дом старый и район плохой. Да и ремонта сто лет не делалось. И продать ее быстро не получится, в наследство только через полгода можно вступить.
- Получается, убивать Самойлову никому не было выгодно?
- Получается так, - согласился Вепрев. – Выгоды никакой, остается убийство из гуманных соображений.
- Хороший гуманизм – ядом накормить бабку. Существует много более приятных способов уйти, это я вам как врач говорю.
- Может, поделитесь этими способами, - вкрадчиво поинтересовался капитан.
- Нет уж! Хотите, чтобы я своими руками могилу себе вырыл?
- Да какая могила, помилуйте? У меня чисто теоретический интерес. Вы скажите лучше, кто мог подсыпать бабушке яд? Что это было: еда, лекарства?
- В еду вряд ли. Еду из столовой привозят, кому какая тарелка достанется, угадать сложно. Лекарства в жидком виде больная не получала, растворить яд было не в чем. Не через капельницу же ее отравили?
Белов попытался пошутить, но капитан шуток, как видно, совсем не понимал, потому что моментально встрепенулся:
- А что, через капельницу нельзя?
- Нельзя, – отрезал обескураженный доктор, решив не вдаваться в объяснения. – Единственный вариант, на мой взгляд, это подмешать яд в еду или питье, которые больной приносили родственники. Но вы говорите, что им резону не было ее убивать. Может, вы всего не знаете? Вы бы проверили те продукты, что у нее были, на наличие цианида.
- Проверили уже. Там все чисто. Даже лекарства, что у нее в тумбочке нашли, тоже проверили на всякий случай.
- Тогда не знаю, - развел руками Белов. – А точно все вещи осмотрели?

К кастелянше они пришли вдвоем. Похоже было, что капитан Вепрев кастеляншу побаивается, не смотря на красные корочки, вот и взял с собой Белова в качестве поддержки.
При их появлении кастелянша, известная на всю больницу своей хамоватостью, даже головы не подняла. Только зыркнула исподлобья и снова уткнулась в лежавшие перед ней списки непонятно чего. При этом вид она делала очень занятой: шевелила губами и морщила лоб. Иногда считала что-то на крошечном калькуляторе. Белов был уверен, что своими толстыми пальцами она нажимает не меньше двух кнопок зараз, но предпочитал не мешать тетке делать важный вид.
- Тамара Петровна, где вещи Самойловой?
- Да вон они, - кивнула кастелянша на два больших пакета, стоявших в углу. – Когда уже заберут-то их, наконец? Ведь совсем наступить некуда от посторонних предметов. У меня не камера хранения тут.
- Скоро заберут, - заверил Белов. – Сегодня родственники приедут и заберут.
- Как же! Была уже сегодня одна родственница. Переворошила все и ускакала, ничего не забрала. Еще и телефон забыла. А я что теперь, еще и телефон ее караулить должна? У меня не камера хранения. Я за ценные предметы не отвечаю. Тем более, даже не больных телефон, а родственников. Два раза уже в этих пакетах копалась, и все время здесь оставляет. Если не надо, так можно ведь и на помойку вынести, чего здесь-то загромождать?
- А когда второй раз эта родственница в вещах копалась? – ласково спросил Вепрев.
- Сегодня как раз второй. А первый – сразу, как бабка померла. В пятницу еще.
- Та может, она искала что-то?
- Может, и искала, мне откуда знать? В пятницу ключи забрала, вроде, чтобы, значит, вещи в морг привезти. А что уж сегодня ей надо было, не знаю. Еще и телефон забыла, растяпа.
- А как выглядела?
- Обыкновенно. Молодая такая, светленькая. Штаны такие на ней драные, коленки в прорехи торчат.
- Это Вероника Самойлова, внучка, - определил Вепрев. – Она действительно ездила на квартиру за одеждой для покойницы, это нам еще в субботу ее тетка рассказала. А здесь все вещи? – спросил он вдруг у кастелянши. – Других нигде не осталось?
- Вот этого я не знаю. Это вы у санитарки узнавайте, которая их собирала.

Санитарка Теть-Маша на вопрос о недостающих вещах горестно вздохнула и молча вышла из ординаторской. Белов с капитаном переглянулись недоуменно, но никаких выводов сделать не успели, потому что санитарка вернулась почти сразу и поставила перед ними на стол небольшую пластиковую баночку.
- Вот, - сказала она и быстренько убрала руки за спину. – Я сразу хотела отдать, да потом закрутилась и забыла. Вы не думайте, я не то, чтобы прикарманить решила. Мне чужого не надо. А родственники и сами могли спросить, если так им это лекарство нужно, зачем же сразу милицию беспокоить?
Вепрев открыл баночку, зачем-то понюхал, заглянул внутрь. Внутри лежало несколько желто-оранжевых капсул. Он вытряхнул две штуки на ладонь и протянул Белову.
- Это что за пилюльки?
- Тадифен. Сильнодействующее обезболивающее. Лекарство хорошее, но дорогое. Это родственники купили, оно ей помогало.
Вепрев ухватил пальцами капсулу с двух сторон, потянул и разъял ее на две цветные половинки. На стол просыпалось несколько мелких бесцветных кристалликов. Капитан соединил половинки обратно, бросил капсулу в баночку, закрутил крышку.
- Это я в лабораторию забираю. И телефон тоже. Когда младшая Самойлова за ним придет, отправьте ее в отделение. Адрес она знает.
Он поднялся и пошел к двери. Белов посмотрел ему вслед и неожиданно для себя самого спросил:
- А можно мне с вами?

* * *

Пока они ждали из лаборатории результатов анализа содержимого капсул, в кабинет Вепрева, робко постучав, зашла дочь убитой Самойловой – та самая шестидесятилетняя родственница, что в пятницу просила обойтись без вскрытия. Теперь эта ее просьба уже не казалась доктору Белову такой невинной и естественной. Он сидел в углу и пытался рассмотреть на лице родственницы хоть какие-то признаки злодейства. Признаков не было. Обычная тетка, замороченная ежедневными проблемами, которую больше заботили предстоящие хлопоты с похоронами, чем поиски виноватых.
- Ну да, Никуша забрала ключи от маминой квартиры. Надо же было одежду взять, да и вообще, посмотреть, как там все. Мама же нас в квартиру не пускала, все боялась, что мы все там растащим.
- А было, что растаскивать?
- Да что вы! – всплеснула руками тетка. – Ничего там ценного не было. Все ценное давно в антикварный магазин отнесли. Сама же мама и отнесла, чтобы нам меньше досталось.
- А у нее антикварные вещицы были? Она из дворян, что ли?
- Да какие там дворяне, что вы! Это дед мой, мамин отец после войны из Германии привез кое-что. Сервиз фарфоровый, ложки серебряные, подсвечник. Еще какие-то вещи, я уж не помню всего, да и мать всегда прятала от нас. Дед сапером был, войну майором закончил. Они в сорок пятом подвалы разминировали, вот и находили припрятанное, ложки да фарфор. Может, и еще что было, точно не скажу. Я мало что из этого видела, мать прятала от нас.
- Так может, оно до сих пор спрятано?
- Да нет. Мы же вместе с Никушей на квартиру ездили, нет там ничего. Там и мебели-то почти не осталось, стол да кровать. Да шкаф книжный с дедовыми бумагами. Он же инженером потом был, так там чертежи какие-то да записки. Никуша разбирала их как-то, интересовалась. Она же в аспирантуре учится на историка, ей интересно, особенно где дед про войну писал. Просила даже у мамы забрать несколько листочков, а та ни в какую. Ну, мы Никуше пообещали, что потом все отдадим, хоть весь шкаф. Квартира-то моей дочке достанется, так еще при маме решили. А пока Никуша только одну папку оттуда забрала, говорит, для диссертации надо.
- А что именно в папке?
- Да бумаги какие-то, я не заглядывала. Там пылищи полно в этих старых бумагах. По мне так выбросить все надо разом, а Ника копается чего-то. Историк, одним словом, чокнутая малость.

- Ну и что вы думаете? – спросил Вепрев после ухода родственницы.
Белов пожал плечами. Что тут можно было думать, он решительно не понимал.
- А не могла эта Самойлова все-таки выздороветь? – не унимался капитан. – Может, вы родственников обнадежили, дали понять, что все будет хорошо? Вот они и подстраховались. Не надеясь на чудеса медицины.
- Зачем? Чтобы записки фронтового сапера получить? Это же не дневники Геббельса, какая в них ценность? Тем более, что никого я не обнадеживал. Я родственникам сразу дал понять, что надежд на выздоровление их бабушки мало.
- Тогда совсем ерунда получается, - сказал Вепрев обиженно. – Тогда не вижу я смысла бабку убивать. К чему такая спешка-то?
- Может, нужно было квартиру освободить поскорее? Это продать ее можно будет только через полгода, а сдавать, например, вполне можно и сейчас. Кто там при найме документы особенно проверяет? Или самим жить. Заселиться-то можно и не дожидаясь документов на квартиру.
В этот момент в кабинете раздалась залихватская казачья песня, исполняемая тонким «мультяшным» голоском. Вепрев схватился за карман и выудил оттуда двумя пальцами золотистую дамскую «трубу» - телефон Вероники Самойловой, забытый сегодня утром в больнице. Вызывающий абонент оказался настойчивым – песня пошла уже на третий круг. Доктор с капитаном вопросительно смотрели то друг на друга, то на пляшущий на столе телефон. Наконец Вепрев не выдержал и ткнул пальцем в кнопку вызова, словно назойливую муху придавил.
Динамик в телефоне-малютке оказался не по размерам мощный, голос дозвонившегося наконец абонента было слышно даже не прижимаясь к трубке ухом.
- Голубушка моя, ну разве так можно? – невидимый собеседник не дожидался ответа, торопился, захлебывался словами. – Я вам звоню, звоню, а вы не подходите. Так дела не делаются, дорогая моя. Покупатель мой завтра утром уезжает. Вы обещали, что передадите мне все еще позавчера, и пропали. Так у нас с вами…
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге показалась девушка лет двадцати пяти. Светловолосая, с мудреной какой-то стрижкой, больше похожей на веник из перьев, чем на волосы, в свободной футболке почти до колен и драных джинсах. На плече у нее висела большая холщовая сумка, по виду почти пустая. Доктор Белов узнал в ней ту родственницу старухи Самойловой, что не стала в пятницу заходить в кабинет, а капитан Вепрев – Веронику Самойлову, внучку убитой, аспирантку исторического факультета.
Капитан быстренько нажал на телефоне кнопку отбоя и заговорил преувеличенно приветливо, чтобы скрыть смущение:
- Здравствуйте, Вероника Аркадьевна! Проходите. За телефончиком своим пришли?
Девушка кивнула, подошла к столу, протянула руку за телефоном и замерла, глядя вопросительно на капитана.
- Берите, берите, - подбодрил ее Вепрев. – Как говорится, больше не теряйте.
Вероника взяла телефон и снова вопросительно посмотрела на капитана. Видимо, ждала разрешения идти, но Вепрев стал вдруг очень непонятливым, и отпускать посетительницу не спешил.
- А что вы такая грустная, Вероника Аркадьевна? Бабушку жалко.
- Жалко, - согласилась Ника и посмотрела на капитана внимательно, наклонив голову набок.
- А похоронами кто занимается, кстати? Тетушка ваша?
- Нет, тете Ане сейчас не до того. Похоронами я занимаюсь, а что?
- Да я просто сочувствие выразить, что вы! А чем же тетя Аня сейчас так занята, что маму хоронить ей некогда?
Вероника вдруг усмехнулась скептически и сказала, почти полностью копирую сюсюкающий тон капитана:
- У тети Ани дочка замуж собралась, беременная она. Только жених попался вредный, с тещей будущей жить не хочет. Своего жилья у него тоже нет. Вот тетя Аня и переживает сильно, что женишок в последний момент жениться раздумает, и останется ее Мариночка с пузом, а все наше благородное семейство – с несмываемым позором. А уговаривать капризного жениха ведь интереснее, чем бабушку хоронить? Вот все этим и занимаются, а похороны организовывать мне досталось. Я могу идти? А то у меня времени мало.
- Конечно идите! – спохватился Вепрев. – Не смею вас задерживать.
Когда Ника уже была в дверях, он добавил:
- Вам, кстати, звонили. Только не представились.
Вероника обернулась, внимательно посмотрела на капитана и молча вышла. Аккуратно прикрыла за собой дверь.
Капитан Вепрев, застывший с улыбкой малолетнего идиота на лице, вдруг разом переменился, вскочил порывисто и схватил трубку стоявшего на столе телефона.
- Серега, давай на выход бегом.
Сам он схватил со стула пиджак и, надевая на ходу, бросился к двери.
Озадаченный Белов кинулся следом, пока не понимая, зачем он это делает.
- А вы, доктор, куда собрались? – поинтересовался Вепрев уже на лестнице.
- Я с вами.
- Еще чего не хватало, - начал было капитан, но потом махнул рукой. – Да черт с тобой, езжай, - согласился он, переходя в азарте на «ты», - только в машине сидеть будешь, как приклеенный, понял?
Ни слова больше не говоря, Вепрев подбежал к стоявшей у входа машине, сел на водительское сиденье, вставил ключ. Белов понял, что особого приглашения не будет, и дернул на себя заднюю дверцу. С другой стороны в машину плюхнулся невысокий темноволосый паренек, по виду не старше Ники Самойловой.
- Куда едем? – осведомился он, преданно глядя на Вепрева.
- На задание, - отрезал тот, выруливая со двора отделения на оживленный проспект.
Там он отчаянно завертел головой и закричал радостно:
- Вот она, голубушка!
Белов глянул, куда показывал радостный капитан. По тротуару впереди, метрах в двадцати, шла Вероника Самойлова и разговаривала по телефону. Потом кивнула несколько раз, хотя собеседник ее видеть никак не мог, затолкала телефон в свою необъятную сумку и подняла руку, останавливая такси.
Вепрев тоже слегка притормозил, дождался, пока Нику подберет проезжающий частник, потом пристроился тому в хвост.
- Вы что же, за Вероникой следить собрались? – не понял Белов. – Я думал, вы теперь дочь подозревать будете. У нее же, оказывается, есть причина торопиться.
- Дочь от нас никуда не уйдет. И внучка-наследница тоже. А вот, кто такой нетерпеливый Веронике телефон обрывает, выяснить не помешает. Что-то мне подсказывает, что к нему она сейчас и едет.
Коренастый Серега сидел молча и ничего не спрашивал. Видно, привык уже к таким методам работы.
 
Вероника вышла из машины возле сквера Героев Революции, прошла немного и остановилась, оглядываясь по сторонам. Из-за газетного киоска вышел высокий, почти под два метра, пожилой мужчина, поманил ее рукой. Вместе они дошли до скамейки возле маленького фонтанчика, но садиться не стали. Из машины было видно, что мужчина что-то горячо говорит, наклоняясь к Нике, как к ребенку, а та слушает, задрав голову вверх, и иногда согласно кивает.
- Серега, сходи послушай, о чем говорят, - велел Вепрев, вглядываясь в эту нелепую парочку.
Серега направился в сторону фонтана, на ходу закуривая.
У капитана зазвонил мобильник. Он выслушал молча и повернулся к Белову.
- Цианид нашли в капсулах от Тадифена. Все шесть штук, что в баночке оставались, начинили ядом. Чтобы уж наверняка. Кто именно лекарство бабке принес, не помните?
Белов откинулся на спинку сиденья, боясь поверить услышанному. Трогательная забота родственников об умирающей старухе оказалась на поверку лишь способом побыстрее от нее избавиться. Радикальным, надо заметить, способом.
- Какая разница, кто принес, - сказал он глухо. – Принесли его дней десять назад. Если бы там сразу яд был, то Самойлова давно бы умерла. Значит, капсулы подменили позже. Любой из посетителей это мог сделать, там все трое дежурили по очереди: и эта без пяти минут теща, и невеста-наследница, и вот эта вот Ника – любитель старых документов.
Белов с силой потер ладонями лицо, возвращаясь к реальности.
- Послушайте, мне кажется, мы зря за младшей Самойловой следим. Ей бабку убивать было не из-за чего. Сестра ее двоюродная отдельную жилплощадь получает, тетка дочь замуж выдает наконец-то. А Веронике какая выгода?
Младшая Самойлова тем временем достала из сумки картонную папку заметно больше стандартного размера. Держа ее в руках, раскрыла и повернула к долговязому. Тот протянул было руку к содержимому папки, но Ника решительно ее отвела и папку захлопнула. Серега, куривший на соседней скамейке с равнодушным видом, повернул  голову и вытянул шею, пытаясь хоть что-то рассмотреть.
Ника с незнакомцем поговорили еще пару минут и разошлись в разные стороны. Картонную папку девушка унесла с собой.
Вепрев, ни слова не говоря, рванул из машины и быстрым шагом пошел за Вероникой. Серега глянул на него вопросительно, но капитан махнул рукой в сторону быстро удаляющегося незнакомца, и Серега побежал за ним.
Белов вышел из машины и в растерянности стоял, не понимая, что ему делать дальше, и главное, зачем он вообще ввязался в эту историю? Ему почему-то казалось, когда он напросился поехать с капитаном, что расследование убийства – мероприятие захватывающее и где-то даже таинственное. А на деле все обернулось сидением сначала в кабинете, потом в душной машине, а когда дошло до настоящей слежки, его просто забыли, как сумку в супермаркете.
Правда, толком обидеться он не успел. Очень скоро Вепрев вернулся, ведя под локоток Веронику. Когда они подошли ближе, стало ясно, что капитан не просто ведет девушку, но и крепко держит за руку повыше локтя.
Он втолкнул странно молчащую Веронику в салон, пристегнул наручниками к дверце.
- Садись, чего встал? – бросил он Белову, и, не дожидаясь, завел машину.

* * *

В кабинете, кроме капитана Вепрева, задержанной Вероники и до сих пор ничего не понимающего доктора Белова, оказалось еще двое: молодой парень, чем-то неуловимо похожий на молчаливого Серегу, и пожилой уютный дядечка с растрепанной буйной шевелюрой и носом-картошкой. Дядечка сразу заграбастал изъятую у Ники картонную папку и уединился с ней за угловым столом.
- Вероника Аркадьевна, а зачем вы сегодня приходили в больницу? Искали что-то в вещах покойной бабушки? Что? Ключи от квартиры вы забрали еще в пятницу, вам же туда нужно было попасть как можно скорее. А сегодня-то что вы искали?
Вероника молчала и смотрела поверх головы Вепрева на противоположную голую стену.
- Наверно, вот это? – Вепрев поставил на стол баночку из-под Тадифена…
Ника посмотрела на стол и, побледнев, молча перевела взгляд на окно.
- Что вы забрали из квартиры вашей бабушки, Вероника Аркадьевна? Неужели человеческая жизнь стоит каких-то старых исписанных листков?
- Это не просто листки, - подал голос лохматый дядечка. – Вы только посмотрите, что пыталась продать гражданка Самойлова.
На вытянутых руках он поднес к столу лист бумаги, бывшей когда-то синеватой, а теперь пожелтевшей от времени. Эксперт нес ее на вытянутых руках и дышать старался в сторону. На одной стороне листа был хорошо различим рисунок мужской головы, бритой наголо, с крупным носом и упрямо сжатым ртом. В ответ на вопросительные взгляды присутствующих он перевернул листок другой стороной, и Белов, приподнявшись со стула, разглядел полустершийся чернильный штамп  Gemldegalerie Alte Meister .
- Что это значит? – спросил он почему-то шепотом.
- Галерея старых мастеров, - тоже тихо ответил враз ставший серьезным эксперт. – Это официальное название. А мы привыкли называть ее Дрезденской картинной галереей.

* * *

Юрий Владимирович Белов сидел в ординаторской и слушал, как по стеклу барабанит пальцами дождь. О том, что время уже позднее, он не вспоминал. Вообще ни о чем не вспоминал и старался не думать. Просто тупо смотрел перед собой и словно ждал чего-то. Как будто не все еще было договорено, не поставлена какая-то точка…
Телефонный звонок разорвал вечернюю тишину и вывел его из непонятного оцепенения.
- Не ушел еще? – бодро поинтересовался на том конце линии капитан Вепрев. – Интересно, небось, за что внучка бабушку пришила? Ну слушай, не жалко. Папочка-то эта покруче всякой жилплощади будет. Дедушка-сапер, как видно, интересные подвалы разминировал. Там не только ложки да фарфор находили, но и картинки всякие. В картинках, правда, на первый взгляд, особой ценности не было. Зачем он эту папку прихватил, теперь не узнаешь. Вряд ли понимал, какое это сокровище. Ну а правнучка у него - девица образованная, начитанная – сразу сообразила, что этот штампик означает. Покупателя нашла, но не напрямую, а через посредника (тот самый долговязый, что ее торопил). Только покупатель ждать долго не хотел, да и в подлинности сомневался. Ника еще при жизни бабки сумела один листочек как-то вынести незаметно, а потом старуха что-то подозревать начала, и внучку на порог пускать перестала. А листочек тот тем временем проверили, убедились, что подлинный, предложили купить всю папку. Вот только ждать, пока старшая Самойлова помрет, покупатель не соглашался.
- А что за рисунки-то? – не выдержал Белов.
- Эксперты говорят, предположительно Дюрер. В Дрезденской галерее барахла не держали.
В дверь заглянула дежурная медсестра и сказала:
- Юрий Владимирович, Соколова из четвертой палаты умерла.

* * *

В среду, придя на работу, Белов обнаружил в ординаторской грустного капитана Вепрева.
- Что же у вас в больнице творится-то, - спросил тот страдальческим голосом. – Что это за мода такая – старух цианидом травить?
- Как? – Белов обессилено опустился на диван.
- Вот читай, - Вепрев протянул ему заключение патологоанатома. – При вскрытии гражданки Соколовой И. Е. семидесяти двух лет обнаружены следы цианистого калия в организме. У этой что за наследство? Фрагменты «Янтарной комнаты»?
- Нет у нее наследников, - растерянно ответил Белов. – Она одинокая, из дома престарелых к нам поступила…

* * *

Теть-Маша сидела на кухне в теплом байковом халате и шерстяных носках. Хоть и не поздняя осень еще, а все же на первом этаже прохладно по ночам. Вот и сейчас она сидела и чувствовала, как по ногам тянет сквозняком. Хорошо, что носки надела, а то так и простыть недолго. А в ее возрасте болеть нельзя. Тут любая болезнь может так скрутить, что мало не покажется. А за ней ухаживать некому, одна живет. Ладно сейчас одна, пока еще крепкая, работать может. А как совсем состарится, что с ней будет?
Попроситься, что ли, в дом престарелых? Все же какой-никакой, а уход. В больницу отвезут, если что, присмотрят. Вон как Соколова эта, что на днях померла. Одинокая совсем, и не навещал никто. А такая бабулька была душевная, не злая совсем. Так жалко ее было Теть-Маше. И главное, ведь не жаловалась никогда, ничего не просила, а наоборот, за любую малость благодарила так, будто ты ее озолотила. Теть-Маша, жалея ее, старалась почаще в палату заходить, помочь там чего, воды подать или постель поправить. Одинокая ведь совсем была старуха, как перст. Ради нее Теть-Маша и на воровство пошла. А как иначе назвать, воровство и есть. Когда родственники Самойлихины-то хватились своей баночки с пилюльками, да еще и в милицию заявили, скопидомы, она, прежде чем отдавать, маленько пилюлек-то отсыпала для Соколовой. Ведь одинокая старуха, кто о ней позаботится? А болела она не меньше Самойлихи, только родни богатой у нее не было, чтобы лекарство импортное принести. Так что, и не грех это получается. Ведь не для себя она эти пилюльки взяла, а для больной старухи.
Может, ей это когда и зачтется.