Максим СОМОВ

 

КАПИТАН АРСЕНЬЕВ

Глава из повести

Сокращено для публикации на сайте

 

БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ «УТОПИЯ»

В 1900 году в Китае полыхало огромное восстание. Его затеяли тайные общества преступников «Кулак справедливости и гармонии», «Общество большого кулака» и шайки поменьше. Вожди восставших говорили, что из-за постройки железных дорог, в том числе русской Китайско-восточной, китайские лодочники и пешие носильщики, традиционно занимавшиеся доставкой грузов на большие расстояния, лишатся доходов, многочисленные гонцы-бегуны станут не нужны из-за прокладки телеграфных линий… Для пропаганды они успешно играли на невежестве простых китайских крестьян, привлекая их совершенством древних боевых искусств, уверяя, что овладевшие ими совершенно неуязвимы. Восставшие носили красные пояса, головные повязки и размахивали красными знаменами. В первых рядах в бой всегда бросались молодые китайцы, которым показали несколько упражнений школы гимнастики, вроде ушу, и одурманили опиумом. Англичане называли восставших боксерами, русские – ихэтуанями и хунхузами.

Благовещенск был основан в 1859 году на слиянии рек Амур и Зея. Выгодное положение в золотоносном крае, плюс роль административного центра Амурской области позволили городу быстро вырасти – к 1900 году население составляло не менее 40 000 человек, к которым прибавлялись несколько десятков тысяч сезонных рабочих золотых приисков и служащих, обеспечивавших навигацию по Амуру. Рядом с Благовещенском находился Зазейский район, или, как его называли горожане, «маньчжурский клин». Официально там проживали 15 тысяч китайцев, фактически – все 35 тысяч. Это был коридор, через который китайцы и маньчжуры двигались на заработки в Россию со своего берега Амура. И, хотя территория принадлежала России, само население находилось под юрисдикцией айгунских властей. Оседлые китайцы имели здесь фермы, лавки, питейные дома и курильни опиума, в районе процветала контрабанда, с которой было очень трудно справиться.

Во многих русских семействах Благовещенска в качестве мужской прислуги служили молодые китайцы. Их, хоть и называли «ваньками», но, порой, привязывались как к родным, обучали русскому языку и не обижали. Но в среде бедных горожан китайцы симпатией не пользовались, их именовали «ходями» – потому что китайцы часто говорили: «ходи туда», или: «моя ходи». Простые люди видели в них представителей чуждой национальности, упорно избегающих всякого взаимодействия с русским населением, живущих в нашей стране, но по своим законам, готовых работать практически за копейки, и лишавших русских рабочих заработков.

29 июня основная часть войск, стоявших в Благовещенске, на 6 пароходах и 11 баржах потянулись по реке в Хабаровск для последующего соединения с международным войском.

Жители Благовещенска особого значения событию не придали. На следующий день они прогуливались по набережной, спешили по своим делам – город жил обычной жизнью. Вечером, в половине седьмого часа, с китайского берега, по всей линии отрытых там окопов, послышались выстрелы. По зданиям и мостовым защелкали винтовочные и картечные пули. В здание роскошной гостиницы «Россия» угодил артиллерийский снаряд, и осыпал прохожих осколками кирпича. Раздались крики о том, что китайцы будто бы переправляются через Амур. Сильная стрельба велась по улице Мастерской, городской управе и дому губернатора, и по району казачьих лагерей. От неожиданности население охватил ужас. Из домов на набережной выскакивали не вполне одетые обыватели. Люди бросились вглубь городских кварталов, прочь от реки и из города. Извозчики, поняв преимущество своего положения, уже мчались впереди всех. Очевидцы вспоминали: «Многие укладывали пожитки на телеги и с женами и детьми выезжали из города. Суета и возня в городе поднялись невообразимые… По улицам творилось что-то невероятное! Народ с криком, плачем и бранью валом валил за город. В воздухе стон стоял от смешанного гула многих голосов и свиста пуль, то и дело пролетавших над головой». К ночи полицейские расклеили по городу воззвание полицмейстера Баторевича: «Нет опасности, когда мы все заодно, дружно, без страха, совместно, вооружаясь, чем можно, встретим, если только понадобится, врага-нехристя, помня: Бог с нами, а не будем верить каждому нелепому слуху, распускаемому со страху глупым человеком и не будем бросаться в кусты, где мы беспомощны».

Из военного начальства в городе оставался только комендант, полковник Орфенов. Он имел под своим командованием несколько десятков казаков, до полуроты солдат разных частей и чинов пограничной стражи, и маршевую роту новобранцев, более 500 человек, которую вел в Хабаровск подпоручик Юрковский, правда, рекруты не были вооружены. Стрельба еще не стихла, когда по китайскому берегу прямо с набережной открыли огонь оба орудия взвода 2-й запасной батареи, артиллеристы заставили замолчать пушки китайцев, перетопили все лодки, джонки, баркасы, что заметили на китайской стороне, но скоро не могли стрелять и сами – не осталось ни одного снаряда.

На экстренном заседании в городской думе было решено организовать оборону вдоль набережной и по пять верст в каждую сторону от города. Вдоль линии отрывались окопы, горожане вооружались охотничьим оружием. Торговые дома купца Чурина, немцев Кунста и Альберса открыли свои склады, оружейный торговец Макс Клоос выделил 210 ружей и несколько пудов патронов. Прямо ночью добровольцы стали обустраивать укрытия – были опасения, что китайцы все же начнут переправу. Начальником внутренней обороны города был назначен полицмейстер, подполковник Баторевич, полковник Орфенов взял на себя общее руководство и командование добровольцами за пределами города. С пением псалма «Да воскреснет Бог и расточатся врази его…», ополченцы, многие из которых были вооружены лишь топорами и вилами, расходились по своим участкам. Те немногие офицеры, находящиеся на службе или в отставке, что оказались в городе, стали инструкторами. За первый день обстрела было убито двое и ранено трое горожан.

Навигация сама собой прекратилась. На одном из последних пароходов в Благовещенск прибыл следовавший к новому месту службы поручик Арсеньев. Тем же пароходом отправив молча плакавшую жену дальше, он добровольно поступил в распоряжение коменданта города.

3 июля китайцы стреляли особенно сильно. Жительница города Клавдия Никитина вспоминала: «Осада тянулась... получалась уверенность, что китайцы хотели хорошенько изморить город, играя с ним, как кошка с мышью, прежде чем окончательно овладеть им. Жители знали, какая участь ожидала их в последнем случае. Я помню несколько семейств, члены которых, в случае взятия города китайцами, готовы были покончить с собой, лишь бы не попадаться в их руки. Подобная участь в перспективе многих благовещенцев довела до умственного расстройства».

А 4 июля началось выдворение китайцев за Амур. Китайские слуги, несмотря на приказ коменданта, со слезами отказывались покидать город, и горожане прятали их в подполах и чуланах. В надежном подвале, снабдив припасами, укрыли своих китайских служащих владельцы торгового дома «Кунст и Альберс». К полицмейстеру явился богатый купец Юн Ха Зон, свободно владевший русским и французскими языками. При нем был узел со сменой белья и вяленой курятиной, и пачка ассигнаций. Купец бухнулся перед столом полицмейстера на колени, протянул деньги:

– Помилуй, Василий Федорович, ваше высокое благородие! Вели в тюрьму! По старой-то дружбе…

Полицмейстер поначалу не понял:

– Вы что же, в тюрьму хотите?.. Да поднимитесь же, не до ваших мне комедий!..

Китаец только улыбался и кивал:

– Да, точно так-с…

Долго раздумывать было некогда. Баторевич деньги взял, отсчитал и сунул две купюры дежурному полицейскому чину, приказал:

– Пиши протокол о дебоше в публичном месте, и препроводи почтенного в арестантский дом…

Хитрый Юн избрал для себя самое безопасное место: тюрьма была построена на совесть и от обстрелов пострадать не могла, если бы ихэтуани и китайские солдаты ворвались в город, его освободили бы как узника русских властей, а если нет – полицмейстер через некоторое время отпустит.

Прочие китайцы должны были быть из города выдворены. При обысках полиция находила у них ножи, веревочные петли, патроны и «афиши» с другой стороны реки, призывающие их к восстанию. Ножик да веревка в кармане – кто из рабочих людей их не имеет? Однако с боеприпасами и листовками дело обстояло более серьезно: они подтверждали опасения властей, что возможен бунт китайцев на русском берегу. И случилось то, за что благовещенцам всегда будет стыдно.

Местом переправы была выбрана станица Верхнеблаговещенская. Две тысячи китайцев собрали на лесопильном заводе промышленника Мордина. Их привели 80 новобранцев, вооруженных, за не имением ничего другого, топорами, и несколько казаков. Однако станичный атаман Писарев, организовавший оборону на своем берегу,  категорически отказался дать лодки и баркас.

Полицмейстер сунул ему под нос кулак, затянутый в белую перчатку.

Атаман остался непоколебим:

– Что хошь со мной, ваше высокоблагородие, делай – ни доски не дам!..

За спиной полицмейстера послышался одобрительный ропот казаков. Они не хотели отдавать китайцам средства для возможной переправы на русский берег. В лучшем случае, станичные лодки были бы ими испорчены или сожжены. Подполковник Баторевич махнул рукой и направился к своей коляске. Казаки прикладами, нагайками, и выстрелами в воздух погнали китайцев в воду.

Амур здесь имел ширину не более 200 метров. Однако большинство китайцев плавали плохо или не умели плавать вовсе. С противоположного берега ихэтуани стали стрелять в плывущих и забрасывать их камнями. Возможно, они решили наказать соотечественников, не ударивших русским в спину, или, будучи одурманены наркотическими снадобьями, решили, что это переправа русских войск. До противоположного берега добрались не больше сотни китайцев…

Обстрелы города продолжались. 5 июля в Благовещенске было введено военное положение. 7-го полицмейстер доносил по своему начальству: «Сегодня утром неприятелем было пущено две гранаты, которые попали во двор дома Гусарова – угол Артиллерийской и Зейской, кроме того неприятельской пулей убит арестант Белоусов – пуля ударила в голову – и ранен в шею тюремный надзиратель Шульгин; также в доме Гусарова, куда попали снаряды, осколками ранены лошадь и теленок». По берегам формировались дружины из крестьян, вооруженные охотничьим оружием – местные крестьяне почти все были охотниками. Казаки, отслужившие действительную службу, снова садились на коней. Напротив китайского Айгуна казакам удалось отогнать огнем отряд китайцев, пытавшихся переправиться на лодках на русский берег Амура. Нужно было делать вылазку на китайский берег.

Поручик в отставке и судебный следователь Соколов, взяв «в поиск» троих казаков и троих солдат, перед рассветом на малых лодках пересек Амур, разогнал многочисленный китайский пост, испортил пушку и захватил полтора десятка винтовок и несколько коробок патронов. Китайцы опомнились, когда Соколов и его люди были на середине реки, и открыли по ним огонь. В суете не досчитались одного солдата – Федора Калинина, но возможности вернуться уже не было.

– Так нехорошо, так стыдно, поручик, – говорил Соколов Арсеньеву. – Прямо места себе не нахожу…

– Что ж вы, поручик… – Арсеньев обращался к следователю по-военному. – Людей беречь надобно.

Однако в целом вылазка Соколова оказалась успешной, выяснилось, что бить китайцев очень даже можно. Для вызволения рядового Калинина и ослабления обстрелов города было принято решение прощупать оборону находившегося на противоположном берегу поселка Сахалян.

Арсеньев отобрал для вылазки десяток пограничников и десяток казаков с опытным старым вахмистром. С ними пошел подпоручик Юрковский. Он был не беден, у подпоручика было отличное ружье-дробовик «винчестер», модель 1897 года, прозванное позже «траншейной метлой». К китайскому берегу подобрались без происшествий, втащили на песок лодки, поднялись вверх, залегли у китайского бруствера. Окопы были пусты, лишь где-то вдалеке слышалось движение и тихий говор.

Поползли дальше. Услышали, что китайцы уже близко. Юрковский подсобрался, но вахмистр схватил его за полу кителя, зашептал:

– Куды-ы, вашбродь…

Поручик, стряхнув ручищу казака, по-кошачьи прыгнул в окоп и приземлился на одного колено. Из его ружья можно было стрелять, отжав и удерживая спуск, и передергивая цевье, скользящее по магазину. Поручик приложился, грохнул выстрел. Заряд дроби крупного калибра смел двоих китайцев. За убитыми в узком окопе показались еще китайцы, за ними другие. Юрковский двумя выстрелами очистил окоп. Со стороны китайцев послышались крики и беспорядочная стрельба. Поручик привстал и уже поворачивался к казакам, чтобы отдать команду, как вдруг тихо крякнул, взгляд его из торжествующего сделался удивленным, он крутанулся вокруг корпуса, и стал заваливаться лицом прямо в земляной срез окопа. Шальная пуля угодила ему под ключицу.

– Эх, твою ж… – выругался вахмистр, и обратился к своим казакам: – А ну, ребята, сотворим залп!

Забайкальцы быстро изготовились, одновременно ударили выстрелы, которые смели набегавших по своему окопу китайцев. Вахмистр закинул короткую казачью винтовку за спину, вынул шашку, и прыгнул в окоп. Под ногами хрустели и звенели стреляные гильзы, которыми дно было покрыто на ладонь – китайцы при обстрелах патронов не жалели. За вахмистром последовало еще двое казаков, а за ними – поручик Арсеньев. Вахмистр быстро побежал по окопу, зарубил кого-то, похожего на офицера, рванулся дальше. Казаки орудовали шашками в узком окопе на удивление ловко и бесшумно. По краям стучали винтовочные выстрелы – вдоль бруствера, пригнувшись, двигались солдаты-пограничники и другие забайкальцы, ведя огонь вперед наступавших по окопу, расчищая им дорогу. Арсеньев стрелял из своего револьвера экономно и точно, в тех китайцев, кто целился в вахмистра. Пост был очищен в течение нескольких минут. На площадке стояла старая пушка, рядом находился блиндаж, стены которого были выложены кирпичом, в нем оказался стол, койка, какая-то утварь… Видимо, это было помещение для офицеров. Воцарилась подозрительная тишина.

– Ваше благородие, прошу сюда…

Услышав тихий голос из-за тылового среза окопа, Арсеньев, с помощью казака, выбрался на поверхность. Зрелище, которое открылось его глазам, ужасало. На длинном шесте, освещаемая бледным рассветом, была укреплена обращенная к реке голова русского солдата. Рядом лежало тело со следами жутких истязаний.

– Должно, Калинин… – сдернув папаху, перекрестился вахмистр.

Казаки нашли кусок брезента, завернули тело и голову. Больше никто не стрелял. Извлекши шашки, они двинулись к поселку Сахалян. Пеший сабельный бой забайкальцев бывает коротким. Китайцы, спешившие на помощь разгромленному посту, не успевали даже вскрикнуть. А потом казаки, наскоро сделав факелы, темными тенями скользили меж строений, поджигая дома и сараи.

Сахялян был обречен. Пора было возвращаться к наспех перевязанному подпоручику Юрковскому. Казаки снимали затвор с пушки, чтобы увезти с собой. И тут, со стороны поселка, словно из пламени, показались человеческие фигуры, их все прибывало, пока не оказалось десятка с два. Солдаты и казаки изготовились к стрельбе, но люди враждебности не проявляли. Присмотрелись – русские…

Из-за их спин показался растерянный китайский офицер. Остановился, вытащил белый платок, махнул. Арсеньев, не выпуская из руки взведенного револьвера, направился к нему.

– Железная дорога. Гражданские, – на плохом французском сообщил китаец. Потом, явно стыдясь, козырнул, и, придерживая саблю, побежал в сторону пылавшего поселка. Он привел захваченных служащих Китайско-Восточной железной дороги и решил передать их русским…

У берега Арсеньев наскоро организовал оборону на случай атаки китайцев, и послал казаков, с раненым подпоручиком и телом Калинина, за лодками для остальных. Переправа прошла спокойно. С русского берега было хорошо видно зарево догоравшего поселка.

Ранним утром 9 июля пароход «Сунгари», незамеченным пробравшись мимо китайских укреплений, пришел в Благовещенск. На борту было 1200 пудов артиллерийских снарядов. Капитан сообщил, что сверху по реке идут транспорты с солдатами Читинского и Сретенского полков, запасных батальонов, батареей Забайкалького артиллерийского дивизиона, которые ведет генерал-майор Александров. Снизу по Амуру подходил отряд полковника Сервианова – еще один стрелковый полк и легкая батарея, усиленная двумя полевыми мортирами – орудиями для разрушения укреплений. По пути отряд был обстрелян с противоположной стороны Амура. Полковник Сервианов посадил часть своих людей на лодки и баркасы, переправился, сжег китайский пост, переправился обратно и продолжал движение.

Вечером 19 июля в Благовещенске собрался военный совет, был оглашен приказ: «Неприятель на берегу Амура занимает город Айгунь, лежащий против района наших пограничных постов. Войскам в ночь на 21 число сего июля перейти на правый берег Амура, выбить противника из занимаемых позиций и занять город Айгунь».

Приказ был выполнен. С войсками отправился и поручик Арсеньев.

От Айгуня 1-й Нерчинский и Амурский казачьи полки при поддержке трех батальонов пограничников и артиллерии гнали китайцев до Хинганских гор. За ними поспевали остальные войска. После взятия русскими Хинганского перевала повесился губернатор Шоу Шань. В плен китайцев брали тысячами, приводили в негодность их винтовки и отпускали на все четыре стороны. Вскоре часть войск была возвращена в Благовещенск, а остальные направились далее, на КВЖД и Пекин. О своем участии в Благовещенском походе 1900 года Владимир Клавдиевич Арсеньев рассказывал мало. За этот поход он получил первый орден и офицерскую серебряную медаль «За поход в Китай. 1900–1901 гг.».

Для выяснения виновных в «Благовещенской «утопии», как с грустным юмором называли горожане трагический эпизод на Амуре, военными властями было учинено следствие. Полицмейстер Баторевич «за бездействие и нераспорядительность» был отставлен от должности. Строже всего наказали «стрелочника» – помощника пристава, который «приказывал стрелять по китайцам». Он был уволен от службы без прошения и подвергнут аресту на гауптвахте на два месяца. Может, полицейский и приказывал, только стрелять-то было нечем… После этого прискорбного происшествия китайцам в таком количестве и на своих условиях жить в Приморье более не позволялось.

 

Повесть Максима СОМОВА «КАПИТАН АРСЕНЬЕВ»

опубликована в первом номере журнала «КЕНТАВР» за 2020 год (СЕНТЯБРЬ)