Василий ГОЛОВАЧЁВ "Вне себя". Глава из романа            
                                                                  
 Я – ОБЕЗУМЕВШИЙ...
 Ничто не предвещало беды, когда Прохор появился на космодроме в Плесецке в составе комплексной исследовательской группы Министерства обороны и Академии наук, однако стоило ему встретить взгляд бригадира пусконаладочной бригады первого пускового центра (из шести существующих) для испытаний ракетно-космических аппаратов легкого класса, куда прибыла группа, как он сразу понял, что его нашли.
 – Рад вас видеть, – сказал бригадир по фамилии Шепотинник, обращаясь почему-то лично к Прохору, – мы уже заждались.
 Члены группы, состоящей из инженеров и ученых, приняли его приветствие как стандартную формулу знакомства, но Прохор уловил в словах Шепотинника некий ернический подтекст. Ждать его могли разве что Охотники, вычислившие траекторию передвижения формонавта, а встреча с ними не сулила ничего хорошего.
 На самом деле он не знал, кем они себя именовали: термин «Охотники» Прохор придумал сам, в соответствии со своими впечатлениями и умозаключениями. Главное, что они охотились за ним, зная его способности переходить из мира одной формы в мир другой. Остальное не имело значения.
 В двенадцать поехали смотреть на ракету, покрытую новейшим материалом рустелсом, делавшим ее почти невидимой для радаров вероятного противника.
 Основные характеристики рустелса рассчитывал Прохор, что и делало его героем дня: пленка-«невидимка» действительно поглощала и преобразовывала отраженный сигнал радара таким образом, что объект исчезал из поля зрения зенитно-ракетных систем.
Прохор то и дело ловил на себе взгляды бригадира наладчиков и все никак не мог найти вариант действий, позволявший ему избежать прямого контакта с Охотником, вселившимся в личность Шепотинника. И тут технолог Центра Почиковский пожаловался на резь в животе.
 – Съел, наверно, что-то, – признался он виновато, кривя гладкое, без единой морщинки лицо, – в самолете.
 – И меня мутит, – подхватил Прохор, прижимая руку к животу. – Неужели траванулись самолетной кухней? Вы что ели?
 – Рыбу...
 – И я тоже!
Почиковского и Прохора оставили в гостинице Плесецка на попечении штатного врача комплекса, и группа снова отправилась на космодром.
 Больных препроводили в амбулаторную комнату гостиницы. Поскольку Почиковский не симулировал недомогание, врач по подсказке Прохора занялся сначала им. Сам же Прохор сделал вид, что изучает схему космодрома, выданную ноутом нового поколения, с объемным экраном и виртуальной клавиатурой. Разумеется, историю Плесецка он знал, специально готовился к поездке. Ему и в самом деле было интересно взглянуть на третий по величине и пропускной способности российский космопорт, после Байконура и «Восточного», запустившего первые корабли еще в две тысячи шестнадцатом году.
 С него стартовали и многократно проверенные «Рокоты», и «Циклоны», и «Союзы», и недавно проявившие себя модули многоразового использования под названием «Гиперборей». В 2030 году Россия продолжала лидировать по количеству космических запусков и самостоятельно создала марсианский корабль «Русь-Арес», совершивший полет в 2025 году.
 В настоящий момент – Прохору выдали полный пакет информации по запускам – «Русь-Арес» готовился к очередному полету к Марсу, но стартовать он должен был с космодрома «Восточный», расположенного в Амурской губернии.
 Плесецкий же космодром перешел на полностью роботизированные системы обслуживания. Ракета «Север», класса «лунник», должна была взлететь уже на следующий день, 22 мая, в день святого Николы Угодника.
 – Похоже на отравление некачественным продуктом, – сказал врач, осмотрев технолога в присутствии Прохора. – Можем сделать промывание желудка.
 – Не надо! – испугался Почиковский. – Таблетками обойдусь.
Врач обернулся к Прохору:
– Теперь займемся вами.
 Прохор закрыл ноут, начал было жаловаться на тошноту, однако врач оказался опытным специалистом и занялся своим делом, не обращая внимания на жалобы пациента.
 Прохор понял, что его сейчас разоблачат, усилием воли поднял давление с нормальных 120/80 до 200/40.
 Врач посчитал пульс, померил давление, озабоченно сдвинул брови.
 – Вам надо немедленно на обследование. Это не отравление.
 – А что? – робко спросил Прохор.
 – Сердце шалит. Инфаркты были?
 – Не было.
 – В первый раз такое давление?
 – Ну, иногда случалось, адельфан пил...
 – Спортом занимаетесь?
 – В футбол поигрываю.
 – Странно, выглядите вполне здоровым, а сердце ни к черту. Я сделаю вам укол бикардина и папаверина с платифиллином. Давление мы снимем, но вам все равно придется обратиться к кардиологу.
 – Понял, пойду, конечно. Справку дадите?
 – Какую справку? – не понял врач.
 – Начальство у меня строгое, нужно будет объясняться.
 – А-а... напишу диагноз, если хотите.
 Врач достал бланк, сделал запись, подал Прохору:
 – Этого хватит?
 – Спасибо, я надеюсь.
 Из туалетной комнаты вывалился бледный Почиковский, вытирая рот салфеткой.
 – Какая гадость – эта ваша заливная рыба! Как дела, коллега?
 – Сердце, – уныло развел руками Прохор. – Придется полежать. Пока у себя в номере.
 Взгляд специалиста из Центра ему не понравился. Буквально минуту назад этот человек казался совершенно больным, неспособным работать и думать о чем-либо кроме боли в животе, но вышел слишком энергично, глаза его заблестели, и означало это одно: в него вселили Охотника!
Обложили! А помочь Прохору мог только он сам, потому что друг Дан Саблин, спец по выживанию и тренер, находился в этот момент в Суздале.
В дверь постучали. Вошел Почиковский.
 – Как вы?
 – Плохо, – прохрипел Прохор, – разложу вещи и лягу. Скорее всего, придется ложиться в больницу.
 Почиковский бросил взгляд на кровать в номере, по которой были разбросаны вещи Смирнова, кивнул.
 – Буду у себя, стучите в стену, если станет хуже.
 Дверь закрылась.
 Прохор прислушался к звукам в коридоре, быстро собрал сумку, бесшумно открыл дверь и, не закрывая, чтобы не щелкнул замок, проследовал к лестничному пролету.
 – Мне бы на вокзал, – робко сказал он администратору, протягивая ключ от номера.
 Вот тут он и узнал, что выехать с территории Мирного, центра Плесецкого космодрома, очень непросто, несмотря на то что город перестал подчиняться военным. Лишь после того как он показал выписку врача и сослался на больное сердце, ему удалось уговорить гостиничное начальство дать машину, чтобы доехать до вокзала.
 Оттуда он позвонил Чудинову:
 – Марк Сергеевич, у меня сердце прихватило, врач велел немедленно ложиться в больницу на обследование.
 – Этого нам только не хватало, – расстроился заведующий лабораторией метаматериалов. – Завтра пуск.
– Справитесь без меня, я всего лишь математик.
 – Ты без пяти минут мой зам. Ну, лежи, через пару часов вернусь и навещу.
 Прохор хотел сказать, что возвращается в Суздаль, но прикусил язык.
 Бригадир Шепотинник наверняка спросит у профессора, где его сотрудник, и когда тот ответит, что Смирнов лежит с сердечным приступом, тревогу поднимать не станет. У беглеца был небольшой люфт во времени. Но поездом  Прохор не поехал, заметив в зале двух молодых полицейских.
 На автостанции ему повезло: один из водителей маршрутного такси, собиравшийся сдавать смену, согласился подвезти его до ближайшего поселка на трассе Мирный–Архангельск, и через час Прохор вышел из маршрутки на остановке с указателем «Дворики».
Он позвонил Саблину.
 – Я тебя заберу к вечеру, – пообещал Данимир. – Сможешь там где-нибудь перекантоваться?
– Попробую.
 – Созвонимся. – Голос Саблина пропал.
 Как он собирался добираться до Плесецка из Суздаля, было непонятно, однако его друг всегда выполнял обещания.
 Прохор вздохнул и двинулся искать приют до вечера.
 Его впустили в первый же дом, стоящий на краю поселка, на опушке леса, в дверь которого он постучал.  Владельцами оказались милые старики, возившиеся на приусадебном участке, на котором умещались огород и небольшой сад. Спрашивать у гостя, кто он такой и почему решил навестить Дворики, они не стали.
 – А заходи и располагайся, мил-человек, – густым басом сказал кряжистый, седой, с простым русским лицом хозяин дома; звали его Никитой Ивановичем. – Мы-то уже поели, но стол накроем.
 – Мне бы чайку, – сказал Прохор. – А если позволите, я побуду у вас до вечера.
 – Да хоть и до утра, – пожал плечами Никита Иванович.
 Прохору показали двор, провели в комнатку с деревянным топчаном: «Можешь прилечь, мил-человек», напоили чаем с ежевичным вареньем и вернулись к своим делам. А он, послонявшись по дому, вдруг решил поискать пристанище и в мирах с другими Ф-превалитетами, как он называл слои вселенской «матрешки». В некоторых из них он уже давно стал «своим».
 Впрочем, потому за ним и двинулись Охотники, выполняя приказ своих властителей нейтрализовать человека, осознавшего суть Числа и Формы как предпосылок Бытия, интуитивно разработавшего универсальный алгоритм перехода число–форма и ставшего формонавтом – путешественником по «оболочкам матрешки», проникающим друг в друга.
 Его предупредили, когда он впервые вышел за пределы своего Ф-одиннадцатого мира и испытал шок, узнав, что Вселенная устроена гораздо сложнее, чем он думал, и подчиняется базовым числам и геометрическим формам. Но Прохор тогда не понял, что он – угроза существованию «Ада» – Мира Бездн, по большей части иллюзорного и даже виртуального. А когда понял, было уже поздно, за ним началась охота.
Он поудобней улегся на топчане, сняв туфли, и принялся созерцать эргион, помогающий сосредоточиваться на переходе.
 Эргион – объемный информационно-энергетический модуль размером с кулак, представлял собой «гроздь» многогранников, один внутри другого: одиннадцатигранник внутри гептаэдра, тот внутри куба, куб внутри декаэдра, и так далее. Но просто красивой геометрической безделицей он не был, на самом деле гармонизируя все виды полевых структур вокруг себя, а также магнитных и торсионных полей с биополем человека, позволял почти без усилий погружаться в транс и выходить за пределы трехмерия в организованные другими базовыми числоформами пространства.
 Перед глазами соткалось из света лицо Юстины, нежное и в то же время решительное.
 По сути, именно из-за нее он и стал формонавтом, решив найти тот Ф-мир, где бы девушка любила его, ну, или хотя бы того, кто в той реальности был носителем личности Прохора Смирнова.
 – Юстя...
 Эргион под рукой «мурлыкнул» и стал горячим.
 Сознание вылетело из тела, устремилось в иные дали...
 ГОСТИ ИЗ БЕЗДН
Бригадир пусконаладочной бригады Плесецкого космодрома первого стартового комплекса Шепотинник, встретив у капонира управления группу ученых из «Осколково», причастных к запуску военного модуля «Сюрприз», отвел в сторону руководителя группы профессора Чудинова:
 – Вас должно быть семеро, а я вижу пятерых.
 – Почиковский и Смирнов отравились чем-то, – развел руками бородатый, благообразный Чудинов. – Остались в гостинице, им вызвали врача.
 – Вы с ума сошли?! – Шепотинник потерял дар речи. – Кто вам позволил оставить Смирнова одного?!
 – У него и сердце прихватило.
 – Какое сердце?! Он здоров как бык! Ладно, идите к своим. – Шепотинник отошел, взялся за айфон. – Леопольд Леонидович, где Смирнов?
 – У себя в номере, – ответил тенорок Почиковского. – Я к нему заходил, собирается ложиться в больницу. Врач чуть ли не инфаркт у него обнаружил.
 – Какой инфаркт! Он провел вас с профессором как сопливых пацанов! Следи за ним, я скоро подъеду.
 Группа спустилась в бункер.
Там собрались два десятка человек. Трем-четырем из них удалось пристроиться за пультами управления перед объемными дисплеями, остальные сгрудились за двумя линиями аппаратных стоек и, беседуя, посматривали на большой трехметровый экран, казавшийся огромным окном в стене помещения, открытым в сторону стартовой позиции.
 Шепотинник подозвал помощника:
 – Сергеич, после тестового контроля заведи бодягу часа на полтора, расскажи пару историй.
 – А ты? – задал вопрос флегматичный помощник.
 – Меня вызвали секретчики, что-то их беспокоит.
 – Хорошо, сделаем.
 Бригадир вылез из бункера, снова взялся за телефон.
 – Что у тебя?
 – Все тихо, – ответил Почиковский. – Поторопись, а то худо мне.
 – Скоро буду.
 Шепотинник вызвал электрокар, добрался до пропускного пункта и пересел в новенькую «мазду».  У гостиницы его встретил суетливый, прячущий глаза Почиковский.
 – Он исчез!
– Как это исчез?! Ты же говорил, что он слег с сердечным приступом. Офигеешь с вами! Подробности!
 – Идиот-администратор сжалился, не стал запрашивать службу безопасности, дал ему машину.
 – Куда?
 – Уверяет, что на вокзал.
Почиковский, нервно теребивший край воротника рубахи, схватился за живот.
 Шепотинник поговорил с администратором гостиницы, связался с третьим членом группы преследователей, вселившимся в начальника УВД Плесецка.
 – Как успехи, полковник?
 – Пока ноль, – ответил Тимошенко. – На вокзале его нет.
 – Уехал?
 – За это время прошел только один поезд на Архангельск, в него он не сел, это точно.
– Обыщите автовокзал, аэропорт, выездные дороги.
 – Сам знаю.
В холл гостиницы спустился Почиковский, кусая губы.
 – Зря меня втиснули в это тело, лучше бы в собаку... или в женщину.
 – Почему в женщину? – не понял Шепотинник.
 – Они более выносливы.
 – Глубокое замечание.
– Что будем делать?
 – Ждать. Здесь есть кафе, пошли, посидим.
 Однако ни через полчаса, ни через час от главы полиции города ничего не поступило.
 Прохора Смирнова не было на железнодорожном вокзале, не было на автовокзале и не оказалось в аэропорту Плесецка.
 – Видимо, у него здесь есть знакомые, – предположил полковник Тимошенко. – Он и остановился у них.
 – Ищите, – угрюмо посоветовал ему Шепотинник.
 – Что теперь? – приуныл Почиковский.
 – Возвращаемся, – буркнул бригадир.
 – Нас тут же перемодулируют. Засада была рассчитана плохо.
 – Засада была рассчитана хорошо, а вот вы, господин Почиковский, сработали плохо. Вас, скорее всего, и перемодулируют.
Почиковский вымученно улыбнулся.
 – Если удастся сохранить личину, я его зубами загрызу в Суздале.
 – В Суздаль еще попасть надо, там у него куча защитников.
 Шепотинник и Почиковский, сидевшие за столиком у окна кафе, застыли. Глаза их на какое-то время стали прозрачными, бессмысленными, потом прояснились. Оба вздрогнули, начали с недоумением и растерянностью оглядываться.
 – Какого рожна?! – проговорил Шепотинник ошеломленно. – Шо я тут делаю?!
 – Ничего не понимаю, – пробормотал, заикаясь, Почиковский. – Я же был в медпункте...
 Шепотинник подскочил, меняясь в лице.
 – Шоб я вмер! Через полчаса тестирование систем запуска! А мы тут прохлаждаемся! Живо в машину!
В этот момент в большом зале со светящимся потолком и дымно-пульсирующими стенами, расположенном в недрах гигантского астероида, который плыл среди таких же каменно-металлических глыб вокруг Солнца, далеко за Солнечной системой, произошло событие. В центре зала соткалось из световых лучей и тумана прозрачное кольцо, обросло деталями, превратившими его в сложное чешуйчато-решетчатое сооружение, похожее на кресло со множеством нависающих над ним гофрированных шлангов и ажурных яиц на усиках. Кресло опоясала наклонная полоса из голубоватого стекла с мигающими в глубине огнями и окошками.
 Через несколько мгновений после образования модуля вокруг него из пола стали бесшумно вырастать круглые прозрачные колонны, внутри которых проявились смазанные расплывчатые фигуры, не имеющие четких форм. Колонны заполнили весь зал, превратив его в геометрический стеклянный лес.
 Еще через несколько мгновений в кресле протаял из воздуха угрюмый гигант в комбинезоне, напоминающий воина в доспехах и одновременно огромное насекомое.
Гигант наклонился вперед над «пультом», вытянул вперед суставчато-чешуйчатые лапы, и полоса «пульта» потекла вокруг кресла струей воды, из которой выныривали одна за другой светящиеся «рыбки» необычных очертаний.
 Одна из них развернулась удивительной геометрической фигурой, в которой угадывались разнообразные многоугольники и многогранники. Люди назвали бы эту фигуру изображением Плеромы, «божественной полноты».
И тотчас же внутри двух ближайших к креслу колонн проступили очертания двух существ, отдаленно напоминающих ящериц, стоящих на задних лапах.
В тишине зала родилась странная мелодия, пронизанная скачущими, как железные шарики по каменным плитам, звуками и громыханием. Это был голос Глыбы – иерарха контроля, имеющего официальный статус Передающего Приказы. Прозвучал вопрос:
 – Почему вы вернулись?
 Ящерицы изменили форму, стали больше похожими на столбики дыма с ощутимо массивными мордами земных варанов.
 – Он разгадал замысел, – заявил первый «варан»; это был Охотник, внедрившийся какое-то время назад в личность бригадира Шепотинника в Плесецке.
 – Владыки будут недовольны, – «кинул шарики» звуков Передающий Приказы. Мы дали вам координаты, подобрали носителей, создали вектор намерений, определили характер ловушек, но вы не справились.
 – Для захвата фигуранта нужны еще носители, четверых мало. Нужен программный фактор, постоянно наблюдающий за фигурантом, необходимо организовать просачивание Охотников в его город.
 – Мы уже засылали команду в Суздаль, ее нейтрализовали.
 – Поэтому и нужен наблюдатель.
 – Хорошо, я передам Владыкам твое предложение, Первый-Первый-Первый. Но твой напарник Второй-Второй-Второй не подготовлен должным образом, его надо перемодулировать.
 «Варан» покрупней покосился на соседа.
 – Он осознает свой уровень. Готов помочь ему. Но решение за вами.
 «Рыцарь» в кресле загремел всеми своими «бляхами», «медальонами», усеивавшими все тело, «вскипел» десятком чешуйчатых отростков, тут же убравшихся обратно в тело.
 – Где вы потеряли Смирнова?
 – Уверен, он еще вблизи космодрома, – торопливо заговорил второй «варан», – я его чую. Разрешите продолжить поиск?
 – Вы его уже упустили.
 – Найдем!
 – У него есть модуль перехода, отыщите и уничтожьте!
 – Будет исполнено!
 Передающий Приказы вырастил себе еще две лапы, принявшиеся передвигать возникающие перед ним призрачные фигуры, символы и картинки.
 – У вас четыре хронго... сутки – по времени одиннадцатого формофайла.
Из пола выросли бутончики света, превратились в конгломераты пронизывающих друг друга геометрических фигур, всосались им в лапы, и «вараны» исчезли. Гигант «в латах» повертел жуткой бронированной головой, выискивая среди прозрачных цилиндров нужный, поднял все четыре лапы над «пультом»...
 А едущие в «мазде» Шепотинник и Почиковский внезапно замерли и обменялись понимающими взглядами.
 – Долг верну, – раздвинул губы в кривой улыбке технолог. – В ближайшее время.
 – Надеюсь, – буркнул бригадир, дотронулся до локтя водителя. – Поворачивай обратно в город, Геннадий.
«МАТРЕШКА»
 Его можно было бы назвать Ф-дайвером, то есть ныряльщиком в глубины бесконечного «океана» геометрических форм, являвшихся базой и мерой слоев многомерной Вселенной.
 С тех пор как Прохор научился погружаться в транс и объемно соединять геометрические фигуры и цифры в знаково-семантические единицы для перехода к четырехмерному структурно-композиционному восприятию, он перестал удивляться происходящим вокруг переменам.
 Сознание устремлялось сквозь формологические барьеры между слоями «матрешечной» Мультивселенной и переходило в глубины психики родственного носителя, по сути – его же самого как личности.
 Началось все с увлечения формологией, под которой он понимал науку о принципах проявления единого универсального кода Мироздания и человека. Формология занималась исследованием влияния геометрических форм и композиций на пространство-время, и Прохору, как математику, легко давались все структурные расчеты.
Прохор впервые в жизни погрузился в спектр числоформ и осознал, что такое комбинация «мысль – воля – решение».
 Наконец, был создан эргион – объемный геометрический модуль перехода «число – форма», способствующий подчинять глубокую энергетику организма. Начинал Прохор с моделей точных копий ракет и кораблей, затем стал создавать инфобиотоны – ажурные многогранники и их комбинации, играющие роль геометрических усилителей психофизических способностей, но эргион дал ему гораздо больше – возможность путешествовать по цифровой «матрешечной» Вселенной, и, когда он впервые вышел в соседний слой «матрешки», не покидая ни кресла, ни дома, ни города и вообще Земли, испытал сильнейшее потрясение.
 Через полгода он уже спокойно, не испытывая шока, переходил из одного «измерения» в другое, находя своих «родичей» – Смирновых (изредка фамилии менялись, но смысл слов – генетическая трансперсональная линия – сохранялся), и мог наблюдать, как живут Прохоры в «соседних» числоформных слоях Мироздания.
 Родился и жил он в Ф-превалитете, сформированном числом 11 и геометрией тетраэдра и додекаэдра. Поэтому архитектура строений его родного Суздаля, равно как и архитектоника всех земных сооружений, подчинялась стилю, который западные историки с конца XIV века назвали мануелином. Конечно, русские зодчие привнесли в архитектуру свое видение мира – шатровое, но общие концепции готики сохранили и они.
 В соседних слоях «матрешки» действовали почти те же законы, но – слегка измененные соответственно цифровой базе, отчего Прохора иногда изумляло то или иное открытие, связанное с поведением людей.
 К примеру, в «десятом измерении», где основы бытия формировали число 10 и декаэдр, царила гармония, включая человеческие отношения. В то время как число 11 было амбивалентным, отрицающим, по сути, абсолютное совершенство десятки, что порождало двойственность в использовании силы и, как следствие, приводило либо к очистительным духовным процессам, либо к хаосу.
 В девятом Ф-превалитете «командовала парадом» цифра девять, обозначающая совершенствование идеи и зарождение живого существа – ребенка, а формы пространственной организации вырастали из трансцендентной сути многогранника, имеющего девять граней (число 9 представляло собой «программу» солнечного делания, несущего законченность и совершенство): восемь восьмиугольников (равновесие форм) и один шестиугольник, обозначающий начало творения и взаимопроникновения.
 В «десятке» Прохор Смирнов был изобретателем, а работал инженером в виртуальном конструкторском бюро, в «девятке» у него была фамилия Шатаев, и работал он тоже в КБ, но с «атомным уклоном»: рассчитывал варианты термоядерных реакторов типа «Толькомак».
 За два месяца блужданий по «матрешке» Прохор посетил почти два десятка «измерений» (он называл их Ф-превалитетами, хотя, «по сути», это и в самом деле были измерения, так как их свойства порождались цифрами), и везде его появление вызывало шок у Прохоров, вдруг обнаруживающих внутри себя «божественный глас». Два из них даже обращались к врачам, после чего он надолго оставил свои походы в недра психик «родичей», пока не научился внедряться в них, не задевая сознания.
 Однако совсем завязать с путешествиями по «цифровым» реальностям он не смог. Желание найти девушку, похожую на Юстину, а главное – любящую его, у Прохора не проходило.
 Нырнув в «матрешку» в доме гостеприимного Никиты Ивановича, Прохор сначала пошел привычной дорогой, шагая по мирам с шагом в единицу.
В двенадцатом Ф-превалитете его «родич» Прохор Смирнов мирно спал. В тринадцатом – обедал в ресторане с нешумной компанией сослуживцев. В четырнадцатом за ним гнались на бронемашине, и Прохор, испытав тоскливое чувство разочарования и неуверенности, сбежал в семнадцатый Ф-превалитет. Число семнадцать считалось дающим надежду, способствующим заглянуть в будущее, а ее формообразующим модулем был гептаэдр – символ мужчины, выражающий свою истинную природу в единении Духа и Материи.
 Но и там у Прохора Смирницкого (такую фамилию он здесь носил) появились проблемы, жена ушла от него, он запил, а переживать смутные движения души пьяного «родича» Прохору «внешнему» не хотелось. Тогда он и ринулся вниз по числам, перескакивая десятки и сотни, пока не остановился в Ф-превалитете, образованном числом 495.
 Это число называлось постоянной Капрекара и порождало квазистационарную пространственную структуру, позволявшую не опасаться колебаний эфира «нижних» слоев «матрешки».
 Носитель Я-личности Прохора в этом странном мире остался Прохором (не считая слегка измененной фамилии – Смирноватый) и был очень похож на Прохора «внешнего». Все остальное отличалось от того, что знал и видел Прохор в своей жизни.
 Прохор Смирноватый из узла Капрекара-495 жил в Суздале, но работал сторожем зиндана – местного изолятора для мечтающих о свободе, что весьма озадачило формонавта. В его 11-узле подобное было абсолютно невозможно.
 В родном мире Прохора, сформированном под влиянием числа 11, которое «отрицало совершенное число 10», проявляя антагонизм, дуальность Мироздания, единство и борьбу противоположностей, революционное попрание всей законности, он мог свободно передвигаться по всей Земле, человечество в 2030 году отменило границы и визы.
 В мире Капрекара-495 все страны «забаррикадировались» за политическими, а иные – за физически материализованными стенами, не доверяя друг другу ни на грош, поскольку миром управляла Партия Тотального Пиратства.
 Вынырнув в глубинах психики носителя имени Прохор, Прохор «внешний» не стал тревожить сознание «родича», чтобы не отвлекаться на переговоры человека с самим собой. Для начала он затаился в психике Прохора Смирноватого и огляделся, постигая особенности мира, в котором царила власть «самопорожденного» числа 495.
 Проявленная трехзначной постоянной Капрекара реальность произвела на беглеца тягостное впечатление.
 Он уже знал, что все миры с превалитетами выше тысячного больше напоминают ансамбли мыльных пузырей, прорастающие друг в друга вне чувственных сфер человека. И чем ниже – по возрастанию чисел – опускался формонавт, тем меньше материального и больше иллюзорного реализовывали числа и созданные ими формы.
  Несмотря на приличное числовое «расстояние», отделяющее одиннадцатипревалитетный мир Прохора от четырехсот девяносто пятого мира Капрекара, в этой реальности все казалось вполне материальным и плотным. Опираясь на свойства постоянной Капрекара – число 495 можно было с помощью шести итераций превратить само в себя – и разложить на базовые формы – тетраэдр, девятигранник и пентаэдр, порожденные цифрами 4, 9 и 5, мир Капрекара не «плыл сам в себе», являясь плотным и массивным. И неуютным. Потому что архитектура города в нем тоже подчинялась цифрам 4, 9 и 5, создающим впечатление массивности и гипертрофированного масштаба, подавляющего волю человека.
 Это был Суздаль. Но если в 11-м превалитете Прохора он славился редким сочетанием памятников старины, древнерусского зодчества и строений в стиле хай-тек, созданных современными архитекторами из стекла, алюминия и новейших композитных материалов, этот Суздаль был конкретно иным: тяжеловесным, массивным, застроенным гигантскими по размерам храмами и церквями.
 Монастыри поражали воображение циклопической кладкой, формообразующим элементом которой здесь являлись каменные тетраэдры весом до пяти тонн, а также странные вычурные многогранники, сохранившие природную форму кристаллизации минералов – пяти- и девятигранников.
 Следственный изолятор, в котором работал местный Прохор, издали тоже казался монастырем, хотя вблизи больше напоминал каземат старинной крепости.
 Побродив вокруг него «вместе» с «настоящим» Прохором, реальным и материальным в этом мире, Прохор-путешественник расслабился и решил не гнать лошадей. 
Захотелось послушать, о чем говорят люди в этом «измерении», а главное, узнать, существует ли у местного Прохора любимая женщина и кто она.

Полностью роман Василия Головачёва «Вне себя» читайте в сборнике «Подвиг» № 10 - 2013 г.