Арсен ТИТОВ

ПЕРИОД
Отрывок из повести

*
Гуляли деревеньки, плыли торжества по городам. Старухи и старики, их детки, давно уже немолодые, и их детки, студенты, рабочие, служащие, учащиеся, члены партии, беспартийные, комсомольцы, несоюзная молодежь, солдаты бывшие, настоящие, будущие, ветераны воевавшие, трудившиеся в тылу, отсидевшиеся и отсидевшие, выросшие в войну и после войны – весь народ праздновал Победу.
Сорок девять мужиков, не ломая строй, смотрели на обелиск в свою честь. Сорок девять пехотинцев, артиллеристов, саперов, танкистов, рядовых, сержантов, в буденовках, пилотках, гражданских кепках, шапках, пиджаках, парадных и полевых мундирах, с петлицами, погонами – сорок девять разных, юных, молодых, матерых, пожилых, заметно отличающиеся от нынешних предвоенной и военной жильностью, сорок девять мужиков несли около обелиска почетный караул.

**
– Иван, Ваня, ты где?
– Кто зовет?
– Да я, я, Павел Кучин, старший сержант Кучин.
– Кучин? Откуда такой?
– Сам-то откуда?
– Стой. Стрелять буду.
– Заткнись. Иван, ты где?
– Как заткнись? Стой.
– Иван.
– Не Иван, а сержант Михеев.
– Стреляю.
– Михеев? Иван Ефимыч, что ли?
– Он.
– Бригадир тракторной бригады?
– Он самый.
– Ложись на землю. Стреляю.
– Смолкнешь ты или нет? Разорался.
– Я на посту.
– Ну, и стой, а не ори. Дай с земляком встретиться.
– Дядь Вань, ты, что ли?
– Сержант Михеев, а не дядь Вань, раз ты на посту. А ну, доложись по форме, кто такой.
– Сапер отдельного саперного батальона красноармеец Будяков.
– Это еще откуда?
– Что за шум. Славяне?
– Прекратить разговорчики.
– Где командир полка?
– Иван, где все наши?
– А мы чьи?
– Кто тут черепановские?
– Мужики, а кучинские есть, из деревни Кучиной?
– Смирно! Давайте, мужики, по порядку!
– Братцы, да где мы?
– Прекратить панику! Мы временно в окружении! Пока нет командира полка, принимаю командование на себя!
– Иван Ефимыч, ты не того, не заложил наркомовских лишнего?
– Прекратить базар! Товарищи! Я принимаю командование на себя. Я сержант Михеев. Кто не знает, сообщаю: я сержант Михеев, заместитель командира танкового взвода – танков, правда, сейчас нет. Я временно беру командование полком на себя. И всякие шуточки насчет каких-то наркомовских буду пресекать беспощадно! Тут есть наши черепановские мужики – они меня знают!
– Да какое окружение, славяне? Число-то какое сегодня?
– Пятое августа!
– Шестнадцатое февраля!
– Июня второе!
– Тридцатое января сорок третьего года!
– Да хватит брехать! Сегодня девятое сентября сорок четвертого года! Наши в Софию вошли! Болгария из войны вышла!
Такая перекличка продолжалась значительное время. Причем странным было то, что давали о себе знать только черепановские и кучинские мужики. Все же остальные молчали, будто нигде их не было, будто только кучинским да черепановским выпала долюшка оборонить страну.

***
– М-м-мать, орда какая-то, а не армия! – вконец рассердился сержант Михеев Иван Ефимович. – Равняйсь! Смирно! Я сержант Михеев. И пока не выйдем к своим, пока нет командира полка майора Ивашко, я ваш командир, бог и временно товарищ Сталин. Сегодня двадцатое октября одна тысяча девятьсот сорок первого года. Все!
– Двадцатого октября прошлого года я еще на полатях дома лежал!
– Смирно!
– А что смирно? Ты не кричи, Иван Ефимыч, а толком скажи, где мы, и с чего тебе приспичило именно двадцатое октября какого-то там года объявлять?
– Откуда двадцатое-то, когда ровно шестнадцатое!
– Да говорю, мужики, сегодня девятое сентября, наши в Софию вошли, и Болгария из войны вышла. Москва же передавала!
– Москва? Есть связь?
– Да вы что, чудики!
– Стойте, без шума, по-человечески прошу! А ну, всем построиться! И каждый пусть сам назовет себя! Кто на правом фланге? А то что-то ничего не видать.
– Где правый-то?
– Относительно моего голоса!
– Кажись, я, старший сержант Кучин!
– Дальше!
– Я, красноармеец Будяков!
– Красноармеец Лобанов Константин Кузьмич!
– Рядовой Будяков!
– Ну, чисто все черепановские! А кто-нибудь из сводного полка майора Ивашко есть?
– Где такой полк?
– Из-под Смоленска пробиваемся с товарищем Ивашко на Можайск!
– Как это из-под Смоленска на Можайск?
– С боями, с боями, мил друг! Так что майор Ивашко – командир. Я по причине убыли комсостава – его заместитель. А писарь Хомченко – за начальника штаба. Вот так!
– Иван Ефимыч! Если ты с майором Ивашко и писарем Хомченко на Можайск собрался, то по каку кобылью дыру ты в Абганерово прохлаждаешься? Это ведь под Сталинградом!
– При чем здесь какая-то Абга… как, под каким Сталинградом?
– А при том, что приказано взять!
– Ребята! Спектаклю вы, что ли, играете? Не пойму я. Ведь победа!
– Над баушкой? Неуж сдалась?
– Над Германией и ее сателлитами победа! Ведь Берлину каюк, и мы прямо с-под него в Прагу вошли!
– Ага, как в песне поется: «И конница Буденного врывается в Париж»!
– Отставить разговорчики! А ну, по одному докладывать, кто когда призывался!
– На фронт? Мы с Колянкой Будяковым под новый сорок второй!
– Я в марте сорок третьего!
– Так, Иван Ефимыч, нас с тобой прямо двадцать второго июня забрали!
– Мужики! Только без паники! Ребята! А ведь мы все тут, кхм, это, убитые! Мужики, смирно! Стоять! Приказываю стоять!

****
Рассвело столько рано, что все увидели – на дворе именно май. И увидели – стоят они в своей Черепановой. То есть даже не увидели, а почуяли. Перед глазами же их лежало несуразное сельбище, прилипшее к их деревне, окопавшееся траншеями и рвами, вздыбившееся горами оплывшей глины, строительного мусора, нечистот и серыми фортами кирпичных построек. Черепановой им в этом хаосе нипочем было бы не признать, если бы не екнуло каждому домашним. Не через сорок лет они вернулись, а много – через год-два, кто так и того раньше. И домашнее тепло из них еще не выветрилось. О сорока годах никто не догадывался. Всякий вел свой счет с того мига, как его не стало. И так как с того мига и до сего мига ничего не было, то и явился он в их сознании мигом теперешнего возвращения. Их деревня, та Черепанова, которую они оставили много год-два назад, а кто так и раньше, припав к земле, стояла в сторонке. Она сильно сдала без них – постарела и осунулась. Но они ее узнали сразу. И нездоровья ее не заметили. Слишком мало оно было по сравнению с теми разрушениями, которые они видели мгновение назад, и слишком желанна была им она, чтобы хладнокровно разбираться в ее переменах. Никто из них не проронил слова. Все только обернулись на деревню, и всяк рвался взглядом к своей избе.

******
– Кто сказал, что победа? – спросил сержант Михеев Иван Ефимович.
– Я, красноармеец Будяков, – отозвался маленький и обескровленный мужичонка.
Все на него оглянулись. И каждый увидел всех. И все увидели каждого. Все кинулись навстречу друг к другу, не стесняясь, обрадовались, охватились разом разговором, и полыхал разговор меж ними ночным боем – слепым, яростным, не поддающимся управлению. Никто нисколько не обратил внимания на раны других и почувствовал свои. Все видели эти раны. Но в то же время все видели друг друга целыми и невредимыми, как если бы каждого из них было по двое. Вообще-то их действительно было по двое – до смерти и после нее, то есть в момент ее. Но все-таки каждый из них был один, один-единственный на всей земле и вокруг нее.
Они бы так бурлили неизвестно сколько, если бы не прошли мимо две молодайки, сонные и недовольные.
– Всем праздник, а нам, как проклятушшим, на дойку! – сказали они.
Все сорок девять мужицких голосов дрогнули и смолкли, потому что оказались перекрытыми этим единственным недовольным, но живым и теплым голосом.
Молодаек проводили глазами, пока было можно.
– Кто это? – спросил один.
– О чем они? – спросил другой.
Ни на тот, ни на этот вопрос отвечать никто не решился. Молодайки были невиданно яркими и страшно чужими.
– Эвакуированные? – предположил Иван Ефимович.
– Эвакуированные! – передразнил его Павел Кучин. – Небось, уж десять лет, как война кончилась!
В этот миг всем дошло, что они на самом деле убитые.

Повесть Арсена ТИТОВА «ПЕРИОД»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №01-2021 (выходит в ЯНВАРЕ)