Юрий ПОКЛАД

КИСМЕТ
Глава из повести

ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

Даже не знаю, почему я вдруг зашёл тогда к Саше. Не собирался, проходил мимо и решил завернуть на пять минут, давно у него не был. Сразу же понял, что сделал это напрасно, Саша был неприветлив и не находил нужным этого скрывать. И Мария Михайловна не вышла, как обычно, чтобы поздороваться и поцеловать меня, только выглянула из своей комнаты и тут же закрыла дверь. То есть, меня «отлучили от дома» и я без труда догадался о причине. Но тут уж, извините, я ничем помочь не мог, Лиза выбрала того, кто ей больше понравился, и если Саша считает, что из чувства товарищества я должен был ему уступить, то напрасно, я таких услуг не понимаю.
Нужно было поскорее уйти, но я зачем-то тянул, рассказывая что-то неинтересное Саше, стараясь перебить его напряжённое молчание. Ему очень хотелось, чтобы я ушёл, и когда я совсем уже собрался это сделать, раздался звонок в дверь. Саша от этого звонка нервно вздрогнул. Открыла Мария Михайловна, и я услышал голос Лизы. Не было никакой трагедии в том, что Лиза по-прежнему бывает здесь, но мне было неприятно: она же знала, что мне это не понравится.
Мария Михайловна закудахтала точно также, как прежде, когда появлялся я, и это неприятно резануло.
Лиза принесла торт «Прага», именно такой, я знал, любит Саша, он большой сладкоежка. Она была своей в этом доме, это чувствовалось. Я опасался делать какие-то умозаключения и выводы, они могли привести к полному краху моей личной жизни, этого не хотелось.
Лиза вела себя так, будто ничего необычного не произошло: мы с ней случайно встретились в квартире общего знакомого, разве это повод для обиды? Уйти теперь было бы совсем глупо, хотелось поскорее остаться с Лизой наедине и кое о чём спросить её. Я сидел за столом, пил чай с тортом «Прага», и чувствовал, как нарастает во мне бешенство. Я с трудом сдерживал его, почти не слыша того, что воркует Мария Михайловна, обращаясь к Лизе нежным голосом. Так разговаривает свекровь со снохой, в которой души не чает.
Я находился в том состоянии, когда можно заподозрить всё, что угодно, даже того, чего нет. Мне казалось, что Саша и Лиза обмениваются взглядами любящих друг друга людей. Что теперь делать мне, ведь я спланировал свою дальнейшую жизнь, обсудил её с родителями, и не представлял, как можно теперь что-то изменить. Лиза действительно не понимает ситуации или считает, что всё нормально? Меня измучило её стремление к свободолюбию, иногда казалось, что ради него, она способна на самые немыслимые поступки.
Я едва дождался, пока чаепитие закончится и собрался уходить, у Лизы хватило ума выйти вместе со мной. Мы остановились на площадке между третьим и вторым этажом, там, где я когда-то впервые целовал Лизу. Я взял её за плечи ладонями, крепко сжал и повернул к себе лицом. Она глядела спокойно и выжидающе.
– Ты спала с ним?
– Какое тебе до этого дело? Разве мы уже муж и жена, и ты имеешь право требовать у меня отчёт? Если даже спала, что из этого?
Следовало дать ей пощёчину, но я не умею давать пощёчины, тем более, женщинам, я умею бить кулаком, удар у меня сильный, это проверено на практике.
– Бей, я не боюсь, – сказала она.
Я видел, что она не боится, да и что можно было добиться этим ударом? Чего вообще можно добиться насилием над женщиной? Презрения, но не покорности.
Лиза сказала уже совсем по-другому, тем голосом, за который невозможно было её не любить:
– Моя бабушка, Елизавета Петровна, была переводчицей с восточных языков, в том числе, с турецкого, она переводила даже Назыма Хикмета. Ты знаешь, кто такой Назым Хикмет?
– Откуда я могу знать?
– У него много замечательных стихов о любви. Так вот бабушка говорила, что по-турецки судьба, значит «кисмет». Она верила в судьбу и часто повторяла это слово. Запомни: я твой кисмет, ты от меня никуда не денешься, я принесу тебе счастье и несчастье. Одно без другого не бывает. Ты будешь уходить и опять возвращаться ко мне.
Я не оценил пророческой силы этих слов, был слишком зол на Лизу в тот момент, так много хотелось сказать ей в ответ, что я промолчал. Она поняла это молчание по-своему, – повернулась и пошла прочь. Я не сразу сообразил, что делать: догнать её и попытаться помириться или крикнуть что-нибудь обидное вслед, чтобы окончательно разорвать отношения?
Так получилось, что на Север я уехал не на месяц, как предполагал, а на три: серьёзно заболел мой сменщик, пришлось остаться ещё на месяц, а потом – и ещё на один, поскольку наступила моя очередная вахта. После той встречи у Саши я не встречался с Лизой и не звонил ей, словно кусок льда положили мне в грудь, пока он не растает, я не мог заставить себя видеть Лизу. Я допускал, что он не растает никогда. Проходя мимо её дома, мельком бросал взгляд на окна четвёртого этажа, и невольно ускорял шаг, не хотелось случайно встретиться с ней, я был не готов к встрече.
Я уехал с чувством неуверенности в возвращении, мне не раз предлагали остаться на Севере на «постоянку», обещая при этом значительное повышение в должности, я мог стать главным геологом Управления, а это очень заманчиво. Мне казалось, что с Лизой покончено, она привыкнет приходить в моё отсутствие к Саше, они будут читать друг другу стихи, а потом заниматься любовью на его продавленном диване. Что ж, духовно Лиза и Саша соответствуют друг другу, надеюсь, они будут счастливы.
Так распалял я себя, по пути на Север, лёжа на верхней полке плацкартного вагона, в отвратительных запахах варёной курицы, копчёной колбасы и лежалого салата из овощей, – всё это беспрерывно ели мои соседи. Потом я летел несколько часов в самолёте, чувствуя сквозь сон сильную головную боль, обычно возникающую у меня от назойливого гула турбин; потом летел в вертолёте, глядя в иллюминатор на унылую тундру, покрытую снегом, с окошками застывших озёр.
Потянулась дни монотонной работы: спуски обсадных колонн, керны, отчёты. Только в книгах и кинофильмах работа в геологоразведке выглядит ежедневным героизмом. На самом деле, героизм – это терпеть скуку и тоску Посёлка, оторванного от цивилизации на сотни километров. Кто-то ходит на охоту, стреляет лосей, ставит ловушки на песцов, мне это занятие неинтересно, да и песцов жалко, – этих симпатичных, беленьких собачек.
Однажды я напросился полететь за керном, несколько ящиков которого оставили в балке на буровой, его, конечно, и без моей помощи привезли бы слесари-ремонтники, которым нужно было что-то срочно демонтировать на этой буровой, но я, чтобы развеяться, увязался с ними.
Ремонтников было трое: Николай Свиридов, обладатель безрассудных глаз, золотого зуба и шрама на лбу; азербайджанец Алик и механик Жора, – за старшего. Больше всего из этих людей мне был любопытен Свиридов. Он появился в Посёлке намного раньше меня, когда здесь ещё не было ни кирпичной столовой, ни телевизоров. Когда водку покупали ящиками, оленье мясо — тушами, сахар — мешками. Не воровали и не запирали дверей, даже когда уезжали надолго. Он застал тот легендарный Север, о котором я мечтал и знал только по рассказам.
Я рассчитывал, что вертолёт вернётся за нами в тот же день, но Жора сказал, что он прилетит завтра, и это меня не слишком встревожило.
Итак: заметённая снегом буровая, единственный жилой вагон, едва различимый в сугробах, линия горизонта, подёрнутая дымкой, скрывающей переход заснеженного пространства в белёсое небо.
Мы откопали из-под снега балок, открыли дверь; бугристые от слежавшейся ваты матрасы на кроватях имели застарелый запах мочи и дыма. Николай раскочегарил капельницу. Этот аппарат несложен по конструкции. В печку-буржуйку проводится от бочки с соляркой, прикреплённой снаружи балка, тонкая металлическая трубка. Топливо капает в печке на специальное стальное ложе и там сгорает. Скорость подачи регулируется краником.
Если аппарат сделан умело, он работает безотказно, если без ума и души, – может доставить много неприятностей. Это был наш случай – капельница отвратительно дымила.
Я нашёл во второй половине балка три ящика с керном и с помощью Алика отнёс их на вертолётную площадку. Жора с Николай отправились на буровую, чтобы демонтировать то, что им было нужно.
К вечеру ветер усилился, поднялась пурга, мы заснули под её вой, утром ветер стал ещё сильнее. Николай объяснил, что пурга дует три дня и если на четвёртый не стихает, то продолжается как минимум столько же. Вертолёты в такую погоду не летают.
Продуктов ремонтники взяли с собой немного, а я не взял совсем. Тушёнка закончилась на второй день, килька в томатном соусе, морская капуста и скумбрия с добавлением масла – на третий. Осталось две буханки чёрствого хлеба, который мы рубили топором, пакетики с чаем и немного сахара.
На пятый день, с утра, когда пурга стала дуть чуть слабее, Николай натянул телогрейку и сказал:
– Тут до соседней буровой километров пять. Пойду, сигарет куплю, продуктов, без жратвы я прожить могу, без курева — никак.
Я подумал, что он шутит. Снежная крупа дробью била в стекло, видимость была плохая, разве можно выходить из тёплого балка в такую круговерть?
– Может, со мной пойдёшь? – спросил он меня. – Вдвоём веселее.
Почему он предложил именно мне? Проверял «на вшивость»? Именно так мне показалось. Глупо и опасно идти в такую погоду за пять километров, это может стоить жизни. Я не трусливый человек, но и не безрассудный.
– Если не хочешь, не ходи.
Он хотел сказать: «если боишься». И я понял, что не пойти не могу. Я вспомнил так странно звучащее на русском языке слово «кисмет». Что ж, – решил я, – если мне суждено вернуться, то я вернусь и через месяц встречусь с Лизой, если нет – значит так и должно быть. Кисмет.
Я ответил:
– Конечно пойдём вдвоём, больше продуктов принесём.
Уже открывая дверь, Николай сказал Жоре и Алику:
– Если не вернёмся, ищите нас весной, когда в тундре «подснежники» вытаивают.
Сначала соседнюю буровую вышку можно было различить в разрывах пурги, но потом ветер усилился, и я потерял её из виду, в тундре расстояния обманчивы, когда оцениваешь их «на глаз». Свиридов сказал, что идти напрямик нельзя, там сугробы, лучше всего по речке, – ветер смёл снег со льда.
Но до речки надо было ещё добраться. Николай шёл уверенно, но она всё не появлялась, хотя Свиридов и уверял, что отлично знает местность. Мы вышли на лёд, когда пурга вконец озверела, впереди вообще ничего не было видно. Я предложил вернуться и не рисковать, но Свиридов возразил, что дороги обратно мы можем не найти. Мы шли по льду, пересечённого барханами снега, и чем дальше двигались, тем отчётливее я понимал, что это безумство, мы сможем разглядеть буровую, только если подойдём к ней вплотную.
Что ж, я хотел испытать судьбу, и я её испытал, теперь Лиза может с чистой совестью выйти замуж за Сашу, если действительно считает, что это принесёт ей счастье.
Мы шли против ветра, телогрейка продувалась насквозь, я почувствовал, что замерзаю. Николай прокричал мне в лицо, под капюшон:
– Где-то здесь, на берегу должен быть балок рыбаков, гляди внимательно, если пропустим его, нам конец.
Я глядел, но кроме сплошной пелены снега вокруг, ничего не было видно. Как вдруг в разрывах метели я различил высокую женскую фигуру. Я махнул рукой Николаю, мы свернули вправо, и напрямик, через сугробы, вышли точно к балку рыбаков. Руками отгребли снег от двери и ввалились вовнутрь. В балке была печка-буржуйка, напиленные по размеру доски аккуратно сложены возле неё, тут же – смятая бумага и коробка спичек.
Свиридов откинул капюшон и облегчённо вздохнул:
– Я уж думал, конец, – он уже не улыбался, как прежде, уверенно блестя золотым зубом. – Как ты разглядел балок? – удивился он.
Балок я разглядеть не мог, но видел фигуру женщины и даже мог назвать Свиридову её имя, но не стал этого делать, чтобы он не посчитал меня сумасшедшим.
Утром пурга стихла, буровая, на которую мы шли, оказалась совсем рядом, мы купили продуктов и вернулись к Жоре и Алику, которые уже не надеялись увидеть нас живыми.
Случившееся оказало странное воздействие на мою психику, мне стала всюду мерещиться Лиза, вспомнились её слова о том, что бабушку Елизавету Петровну, которая переводила с восточных языков, знакомые называли ведьмой, она умела предсказывать будущее, некоторые даже боялись её об этом просить. Лизе, по-видимому, какие-то качества ведьмы передались.
Главный геолог послал меня в Город, для защиты месячного отчёта, выйдя из гостиницы, я шёл по улице и вдруг увидел, что навстречу мне, улыбаясь, идёт Лиза. Я мог бы спутать её с какой-нибудь другой женщиной высокого роста, с такими же тёмно-карими глазами, но не узнать косоватый зуб с правой стороны рта, было невозможно. Я приготовил шутливые фразы для того, чтобы скрыть удивление, но оказалось, что это посторонняя женщина.
За тот месяц, который оставался до моего возвращения, домой было ещё несколько случаев, не столь очевидных, как в Городе, и я уже перестал им удивляться. Ясно было одно: предсказание Лизы сбывается, никуда я не могу от неё деться, невозможно изменить судьбу, все попытки будут бессмысленными.
Вернувшись через месяц, я зашёл домой только затем, чтобы поздороваться с родителями и оставить вещи. Мама удивилась: тебя три месяца не было дома, куда ты так спешишь, пообедай, хотя бы. Впрочем, она догадывалась, куда я спешу.
– К Саше не забудь зайти, – напомнила мама, – он звонил, спрашивал, когда ты вернёшься.
Но я не обратил внимания на эти слова.
В подъезде Лизы не было света, это показалось мне удивительным, дом относился к престижным, в подъезде всегда чистота и на подоконниках – цветы в горшках. Я бегом поднялся на четвёртый этаж и замер на несколько мгновений перед Лизиной дверью, не решаясь сразу позвонить. Как вдруг почувствовал, что за спиной кто-то есть. Мне стало не то, чтобы страшно, но как-то не по себе. Подавив в себе это неприятное чувство, несколько раз нажал кнопку звонка.

Повесть Юрия ПОКЛАДА «КИСМЕТ»

опубликована в журнале «ПОДВИГ» №07-2022 (ИЮЛЬ)