Алексей ФЕДОСОВ

ПОДВАЛ
Отрывок из рассказа

Мое сердце учащенно забилось.
Этот был тот самый листок, который был мною найден много лет назад в заброшенном подвале и потерян, как мне казалось, безвозвратно.
Порылся в стопке под неодобрительным взглядом жены и вытащил небольшой буклетик в десяток страниц. Ранее мне показалось, что это из него я достал свою пропажу. И тут мне стало дурно: не узнать эту девушку на обложке буклета было невозможно. На меня смотрела, улыбаясь, молоденькая Бриджит Бардо в свитере, обтягивающем ее стройную фигуру, именно это издание я подобрал с пола, на следующее утро, когда обнаружил, что мама умерла. И я явственно почувствовал себя опять безусым пацаном.
Но еще большее потрясение испытал, когда понял, что на листе, который заинтриговал меня гораздо больше, чем буклет с Бриджит Бардо, нет ни строчки, он был девственно чист.
Валентина ничего не заметила, да и я не подал никакого вида, что разволновался, молча развернулся и ушел в комнату, забрав с собой только злосчастный лист старой бумаги.
Включив настольную лампу, положил лист на стол и попытался рассмотреть его как следует.
Глупец, сказал сам себе, что ты пытаешься найти? Какие следы ты ищешь, может, этот лист – вообще другой, даже судя по качеству бумаги, не тот, что был про кули с мукой. Да и зачем тебе все это?
Мысли мои скакали, сталкивались между собой и вновь разбегались. Определенно я уже когда-то держал и этот лист в руках, запомнил его: один из уголков имел характерную линию отрыва, похожего на мелкие зубчики от пилы. Как будто однажды кто-то задался целью отпилить кусок этой бумаги, и ему это удалось, но с превеликим трудом.
Мою душевную маету прервало появление супруги:
– А ты чего это в потемках сидишь? Ужинать будешь?
– А что, уже готово?
– Спал ты, что ли? Уже полчаса, как все готово, я даже удивиться успела: почему это ты на кухне не пасешься?
Что правда, то правда, известна за мной такая слабость: все косточки из бульона – мои, особенно мозговые. И обгладывались они по мере вытаскивания из кастрюли. Как часовой, пока варился любой суп, я стоял рядом и охранял свою собственность от покушений посторонних.
– Ладно, пойдем, так долго ждал, что задремал немного. – И я даже нарочито, театрально зевнул.
Ужин прошел в молчании. Сразу после него мы с сыном дружно перетащили на помойку весь ненужный хлам и расползлись по комнатам, вернее, это он уполз, а моя тушка попала в цепкие лапки и была наказана физическим трудом: «подай, подержи, убери лапы, ты чего, сын дома» и так далее.
Я оставил только мамину коробку, убрал ее на шкаф в комнате, позже буду разбираться с содержимым. Все прочее мы вернули обратно на антресоль, собственно, и получилось-то всего две стопки старых журналов да две новые коробки.
Я включил комп, бездумно полазил по сайтам... Выключил. По ящику посмотрел последние новости, завтра понедельник и, как ни банально это звучит, день предстоит тяжелый. Разобрал кровать, улегся, с тумбочки взял книгу, открыл заложенную страницу.
Пришла Валентина, она что-то щебетала, я кивал, даже не вслушиваясь в ее слова, соглашаясь со всем подряд. Переодевшись, она нырнула под одеяло и погасила свой ночник. Я отложил без сожаления чтиво, потому что смотрел на текст, и не видел его, слова ускользали от восприятия. Погасил свой ночник и, пожелав супруге спокойной ночи, откинулся на подушку.
Закрыл глаза, а когда открыл... передо мной словно встали строки старой рукописи:

«В нос шибает крепким запахом сгоревшего пороха и крови, свежей крови.
С истошным ржанием раненная лошадь пытается подняться на ноги, но запутавшись в собственной требухе, валится на траву. Земля противно чавкает под копытами нервно переступающих коней и брызгает алыми струйками.
Откуда-то сбоку доносится рев трубы, и командир, седовласый, мужественный, одетый в белоснежный мундир, выхватил палаш, вскинул вверх, рот раскрыт... Мы опьянены... в восторге трепетном и смертном... Жеребец подо мной, чуть присев на задние ноги, с места берет в карьер...
В лицо летят грязь, клочья порохового дыма...
С глухим шлепком пуля срывает эполет, другие бьют коня в грудь, ноги у него подкашиваются...
Жалобно всхлипнув, начинает падать через голову...
Ноги долой из стремян, отпустить саблю... Смачно, с хрустом ломаются ребра от удара свинцового посланца, задохнувшись от боли, соскальзываю из седла и падаю на сырую землю лицом, сверху на меня валится туша подстреленного коня. Он бьется в агонии, нанося беспорядочные удары по телу, рукам, голове, щекам... Шлепок, еще... еще один...»

С трудом открываю глаза и вижу заплаканное лицо жены, невнятное причитание, прерываемое всхлипыванием... Она говорит по телефону:
– Сначала сопел... П-потом вдруг захрипел, потянулся, стал, как ниточка и... И вдруг обмяк, а лицо стало бледнеть... И не... ды... ша-а-а-л...
Я улыбнулся, хотел сказать что-то ободряющее, открыл рот и задохнулся от боли, а потому все было для меня, как в тумане.
Я проваливался в темную дымку, куда-то шел, с кем-то разговаривал, внезапно становилось светло, различал склонившихся надо мной людей. В иссохшее горло тоненькой струйкой текла солоноватая вода изумительного вкуса. Я пил ее, торопливо глотая, и никак не мог напиться.
Стало легко, захотелось взлететь, но это длилось лишь краткий миг, сверху упала темнота, и больше я ничего не помню.
Очнулся я резко, как будто яркий свет надо мной неожиданно включили, открыл глаза и попытался понять, где я.
Судя по запаху, а в воздухе витал характерный неистребимый аромат, это была больница.
Попробовал сесть, не тут-то было, что-то удерживало меня в лежачем положении. Хотел повернуться на бок, но и это мне не удалось. Намеревался позвать кого-то, почувствовал в горле что-то чужеродное, оно раздувало мою грудь, нагоняя в нее воздух. Насколько смог, попытался рассмотреть, кажется, это пластиковая трубка, и она приклеена ко мне лейкопластырем. Звук, однообразный, нудный звук, но в нем есть ритм, монотонно тягучий, он расслабляет и успокаивает, усыпляет...
И опять в мозгу вспыхнули рукописные строки:

«Торопливо шарящие руки бесцеремонно переворачивают лицом вверх, расстегивают ворот мундира, срывают нательный крест. Оттянув к низу губу, грязные пальцы лезут в рот. Стискиваю зубы. Отдернув лапы, неизвестный выругался и сильно ударил меня по лицу... Навалился серый туман, из него донесся рев трубы... Топот коней...»

Я вздрогнул от неожиданности. Испуганное сердце пропустило удар, а потом начало набирать обороты. Слева, в изголовье противно, громко и пронзительно запищало какое-то устройство. В палату быстрым шагом зашла медсестра и следом за ней молодой мужчина, врач, судя по всему. Спросил:
– Ну, как он?
– Очнулся, но сейчас даже мяукнуть не сможет, не то что на ваши вопросы отвечать.
Они произносили непонятные мне слова на едва понятном языке. Прощупали мой пульс, посветили в глаза фонариком, потом каким-то изящным движением медсестра выдернула трубку у меня изо рта.
Я вздохнул самостоятельно, немного больно было на вздохе, скривил губы.
Врач, заметив это, сказал:
– Пройдет.
Медсестра уколола иглой капельницы...
Но меня все это как будто уже не касалось.

«На лицо упали капли влаги, старческий голос нараспев произнес: «Помяни, Господи, усопших рабов Твоих милостиво и прими их в Царство Твое, где нет никакой печали, скорби или воздыхания. Удостой их вечно пребывать в свете Твоем и созерцать неизреченную красоту Твою, чтобы они там вечно славили имя Твое со всемя святыми. Аминь».
Потом меня подняли с земли и, немного раскачав, забросили на телегу. Сильно ударившись спиной обо что-то твердое, я застонал от нестерпимой боли».

– Ну-ну, такой большой мальчик, терпите – произнес кто-то, с силой разминая мышцы моей многострадальной спины...

«По лицу мазанули ладонью, стирая запекшуюся кровь, с трудом приоткрыл один глаз. На меня смотрел бородатый мужик в суконной шапке колпаком и улыбался щербатым ртом.
– Барин, живой?»

Мне хотелось сказать «да», но из горла вырвалось только сиплое: «А-а-а».
– Больной, вы что кричите? – вернул меня к действительности строгий голос медсестры. И, уже мягче, она тихо добавляет: – Я же не трогаю вас...
Кажется, я потихоньку начинаю путать реальность с видениями, словно маятник часов между ними раскачивается, прямо над моей головой...
Тик – «Меня бережно снимают с телеги, полной окровавленных трупов...».
Так – над головой мелькают лампы дневного света, убранные за пластиковые плафоны...
И маятник замирает на мгновение, в крайней точке... Я спешу проводить взглядом уходящую от меня легкой походкой надежду, одетую во что-то светлое, длинное. Но она вдруг оборачивается, едва заметно улыбается...
А за ней идут и идут спешащие куда-то кони, везущие тяжело груженные телеги, и мужик машет мне рукой со своей смешной старой шапкой колпаком, крича: «Мы, если что, подмогнем...»

Рассказ Алексея ФЕДОСОВА «ПОДВАЛ»
опубликован в журнале «ПОДВИГ» №12 за 2016 год (ДЕКАБРЬ)