Татьяна ЕФРЕМОВА

СОМНИТЕЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО
Отрывок из рассказа
ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

С родственниками умерших больных доктор Белов разговаривать не любил. Не то, чтобы виноватым себя чувствовал, нет. Но вот появлялось при общении какое-то гаденькое чувство, что оправдывается, старается побыстрее рассказать про все причины, приведшие к такому печальному финалу, лебезит и в конце концов готов уже признать, что да, виноват. Что убийца в белом халате, и что земля должна гореть под ногами. Все, что угодно готов признать, лишь бы родственники ушли поскорее. Без них он страдал на полную катушку, не притворяясь и не играя на публику. Всех своих умерших в отделении больных Юрий Владимирович Белов помнил прекрасно, о каждом переживал подолгу, казнил себя за неправильное лечение, а чаще всего за собственное бессилие перед законами природы. А вот при родственниках не мог показать эту свою скорбь и переживания. Смотрел поверх голов, выдавал скороговоркой анамнез и мечтал, чтобы ушли поскорее, раз все равно уже ничем не помочь, а уж тем более, разговорами.
Смерть больной Самойловой не стала для него неожиданной. Организм был порядком изношен, да и два инсульта, случившиеся почти подряд, надежд не оставляли. Но слишком уж скоропостижно скончалась больная, как-то вдруг. Хотя, после двух инсультов ничего не бывает вдруг.
Сейчас напротив него сидела женщина лет шестидесяти, а чуть в стороне, у окна, вторая, помоложе, лет тридцати пяти. Первая была дочерью покойной, вторая – внучкой. А между собой они, вроде, тетка и племянница, Белов не вникал особенно. (Была еще третья внучка, но та в ординаторскую заходить не стала, сразу пошла забирать вещи). Старшая слушала его внимательно, даже слишком внимательно, чем раздражала невероятно – он понимал, что быстро от нее отделаться не выйдет. А молодая смотрела в окно равнодушным взглядом. Солнечный луч падал ей прямо на щеку, и она жмурилась лениво, но положения тела не меняла. Застыла в одной позе и сидела с отсутствующим видом.
- Доктор, а когда тело можно забрать? – прервала его вдруг посетительница. – У нас уже все готово для похорон, нам бы побыстрее.
- А куда вы торопитесь? – не понял Белов. – Или у вас религия так велит?
- Да какая там религия, - махнула рукой родственница. – Просто  все готово, так чего тянуть-то? Сегодня пятница, так завтра бы и похоронили, воскресенье поболели, а в понедельник на работу. А то нам ведь на работу всем, так чтобы не отпрашиваться, а?
- Завтра никак не получится. Надо еще вскрытие делать, а тут выходные… В понедельник, думаю, можете забрать вашу бабушку.
Белов поднялся из-за стола, давая понять, что беседа окончена. И чего он, дурак, столько распинался? Плевать им на его терзания и чувство вины – им бы похоронить поскорее, чтобы с работы не отпрашиваться.
- Ой, доктор, а нельзя без вскрытия? Чего ее вскрывать-то? И так ведь все ясно.
- Вам, может, и ясно. А нам заключение писать.
- Да какое заключение, вы что? – не отставала  настырная родственница. – Чего там писать-то? Бабушка старая, почти парализованная, да еще больная насквозь. Какое там может быть заключение? Мы же не в претензии, не подумайте. Мы все понимаем.
Не в претензии они. Только претензий ваших не хватало для полного счастья. Белов махнул рукой и согласился:
-Ладно, постараюсь, чтобы отдали сегодня. Попробуем без вскрытия обойтись, там, действительно, все ясно. Позвоните к вечеру ближе, часиков в пять.

У заведующего в кабинете было накурено, и Белов невольно поморщился. Как Лев Палыч сидит в своей каморке, тут же топор можно вешать? Юрий Владимирович сел к столу, стараясь дышать пореже, и сказал будничным тоном, словно не разрешения у начальства спрашивал, а ставил перед фактом:
- Родственники Самойловой отказались от вскрытия, хотят забрать тело уже сегодня. Я распоряжусь, чтобы отдали без проволочек.
- Ты погоди распоряжаться, - встрепенулся Лев Палыч. – Это какая Самойлова?
- Да старушка сегодня ночью умерла. Семьдесят девять лет. Там, кроме почечной недостаточности, еще букет. Какая разница, от чего она в конце концов умерла?
- Тебе, может, и нет разницы, а проверяльщикам разным очень даже есть. Сейчас, после скандала во второй городской, вообще надо тише воды быть. Не дай бог, кто заподозрит, что ты нарочно бабку залечил, не отпишемся потом.
- Да чего там нарочно залечивать-то было? – не выдержал Белов. – Бабка и так уже лишнего пожила. Она же после инсульта бревном лежала, одна рука еле-еле работала. Мучили бабку только. Там кроме почек и язвы обострившейся еще и пролежни появились. Сколько ее можно было лекарствами пичкать? Вот всем же лучше от того, что померла. И ей самой в первую очередь.
- Сдурел ты?! – Лев Палыч затравлено глянул на дверь и выразительно постучал себя по лбу. – Даже слов чтобы таких не произносил! «Всем лучше, а ей лучше всех». Только эвтаназии нам тут не хватало. Тоже мне, Доктор Смерть нашелся!
- Да при чем тут эвтаназия-то?
- При том! При том, что кампания у нас очередная по борьбе. Брякнул какой-то дурак, вот вроде тебя, что некоторым больным гуманнее умереть дать, и понеслось. Еще и не убили никого, а уже подозревают всех подряд.
Зав. отделением вытер вспотевшее лицо платком, высморкался и сказал твердо:
- Вскрытие делать будем обязательно. Раз положено, значит, будет вскрытие. Потерпят родственники пару дней, ничего.

* * *

В понедельник Белов на работу опоздал. Не доезжая до больницы каких-то пару кварталов, встрял в грандиозную пробку. Сначала нервничал, пытался разглядеть причину непонятного столпотворения, даже порывался бросить машину и идти до больницы пешком. Потом вдруг как-то разом успокоился, устал волноваться, двигался, как все, в час по чайной ложке, пока не добрался, наконец, до причины – столкнувшихся разом четырех машин, перегородивших три полосы из четырех. Одна из пострадавших машин была «Скорой помощью», и это обстоятельство почему-то особенно задело Юрия Владимировича, царапнуло по сердцу, впрочем, быстро уступив другим мыслям, более насущным и животрепещущим.
В отделение он почти вбежал, стараясь ни с кем не встречаться даже взглядом.
Дежурная медсестра при виде его порывисто встала и сказала, глядя настороженно-любопытно:
- Вас Лев Палыч искал. Велел, как только появитесь, сразу к нему зайти.
Белов кивнул и пошел сразу к начальству, даже сумку в ординаторскую не забросил.
В кабинет он входил, внутренне готовый к разносу – любил Лев Палыч иногда побороться за трудовую дисциплину. Особенно сейчас, когда после случая во второй городской Горздрав затеял проверки всего подряд.
В кабинете, кроме зав. отделением, сидел еще какой-то мужик. Невзрачный и незапоминающийся. Лет сорока, с лицом, в котором памяти не за что было зацепиться, с редкими волосами неопределенного цвета, в среднестатистических джинсах и пиджаке – никакой, будто по основному шаблону деланный. На «проверяльщика» он был не похож, не было в нем чиновной самоуверенности, а для родственника еще рановато, прием родных и близких у заведующего с часу. Мужик поднялся навстречу Белову и быстро разрешил его сомнения, сунув почти в лицо раскрытое удостоверение.

Через несколько минут, совершенно ошалевший от свалившихся на него новостей, Юрий Владимирович сидел с краю стола, словно нашкодивший пацан в кабинете завуча, и отвечал на стандартные пока вопросы. Посетитель, представившийся капитаном Вепревым, подбирался к нему не торопясь, как кот к добыче. Заключение патологоанатома он не стал прятать, и Белов все время видел это заключение, пробегал глазами строчки, хотя запомнил наизусть с первого раза. Согласно этому заключению, пациентка Самойлова А. И. семидесяти девяти лет скончалась не вследствие своих многочисленных болезней, а от отравления цианидом. Просто и доходчиво. Как в дешевом романе.
- А где она взяла цианид? – спросил Белов растерянно, ни к кому конкретному не обращаясь.
- А вот это мы и пытаемся выяснить, - сказал Вепрев медленно и ласково, как умственно-отсталому. – Расскажите-ка мне, доктор, только по возможности простым человеческим языком, без этой вашей латыни, какое лечение проводилось Самойловой, и какие результаты можно было ждать?
- Про лечение без латыни не получится, - огрызнулся неожиданно для себя самого Белов. – А результаты ожидались самые печальные. Полностью вылечить Самойлову было невозможно, мы могли только продлить немного ее существование. Не самое приятное, смею заметить.
- Это как? Сильно мучилась покойница?
Белов кивнул, и капитан продолжил с довольным видом:
- Вылечить, значит, ее было нельзя, можно было только продлить страдания. Или разом эти страдания прекратить, а Юрий Владимирович? Одним махом, так сказать.
- Вы меня, что ли, подозреваете? – догадался наконец Белов. – Вы в своем уме вообще? Я врач!
- Да никто не спорит, что вы врач. Именно потому, что врач, лучше всех знали, что лечить Самойлову смысла не было. Не проще ли разом все прекратить, а?
- Если бы я хотел, как вы выражаетесь, все разом прекратить, я бы нашел другой способ, не такой откровенный. Что будет смертельно для организма моей больной я знал, все же, получше многих. И уж точно не стал бы травить ее ядом, который любое вскрытие покажет.
- Так против вскрытия вы как раз и возражали, - напомнил Вепрев, оглянувшись за подтверждением на зав. отделением. Тот ссутулился еще больше и виновато посмотрел на Белова.
- Может, вы меня тогда арестуете, раз все уже для себя решили?
- Надо будет, арестую, - пообещал Вепрев ласково.

Рассказ Татьяны ЕФРЕМОВОЙ "СОМНИТЕЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО"

и послесловие Сергея ШУЛАКОВА "БЕСЦЕННЫЙ НАБРОСОК"
опубликованы в пятом выпуске журнала "ПОДВИГ" за 2016 год (МАЙ)