Наталия СОЛДАТОВА

МОМЕНТ РАСПЛАТЫ
Глава из романа
ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

Женские мотивы
Анастасия вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и заперла ее. И вдруг ощутила, что в комнате кто-то есть. Рядом с дверью висело зеркало и, невольно взглянув туда, она увидела, как чья-то рука задвигает тяжелую штору. Страшная мысль, как пуля, прошила ее насквозь – пришел ее черед. Она чувствовала, что вот прямо сейчас ей надо что-то сделать, чтобы психологически сбить преступника, спутать его замыслы, изменить цель. И чем неожиданнее будет сейчас ее выпад, тем больше у нее шансов вырваться отсюда, уйти от этого психопата, готового перерезать весь облсовпроф. Она все еще держалась рукой за ключ, была в таком состоянии, что уже ничего более не могло добавить ей страха. В вдруг всплыли неуместные сейчас стихи, и она, так и стоя лицом к двери и не глядя в зеркало, подставив спину убийце, врагу или же вообще неизвестно кому, стала тихо читать вслух:
Тихо, сердце. Т-с-с. Тише, дыхание.
Двери заперты – выход и вход.
Открываю свое мироздание,
Называю свой жизненный код.
Он пульсирует в недрах Галактики.
Продолжая шептать слова, она вдруг осознала, что вот сейчас, сию секунду сказала что-то спасительно-важное. Вот оно – "двери заперты, выход и вход". Словно очнувшись от сна, Настя быстро и неслышно, одним движением отперла дверь, шагнула в коридор и вновь захлопнула и заперла этот злосчастный замок, и отодвинулась к стене, чтобы ее не могла задеть пуля от выстрела и приготовилась неслышно спуститься по лестнице. Но вдруг по ту сторону двери она услышала какой-то странный и страшный вой, а потом плач, рыдания, которые и прерывались этим самым воем: "У-у-у-у". А вместе с воем до нее донеслось что-то человеческое, и она вдруг услышала свое имя:
– Откройте, Настенька. Это я-а-а.
– Кто – я? – в недоумении спросила Анастасия.
– Я, Анна С-с-семеновна-а-а.
Анастасия поверила и отперла дверь. Глаза Анны Семеновны горели каким-то странным огнем – не красным, как у людей сумасшедших, нет, огонь этот был похож на пламя примуса, какой видела однажды Анастасия в деревне у соседки – голубое мерцающее пламя. Должно быть, потому, что глаза у Анны Семеновны были голубые, и в данный момент она явно находилась в состоянии аффекта. Она медленно двигалась к Анастасии, волосы свисали клочьями по бокам.
– Скажи, они думают, что это я? Я, да?
Анастасия молчала. Ей стало жалко старую женщину, которая, очевидно, сошла с ума от всего происшедшего и несла невесть что.
– Скажи, они на меня думают, да? – повторила Анна Семеновна.
– При чем здесь вы? – решилась открыть рот Анастасия.
– А-а-а. – Анна Семеновна погрозила ей пальцем и засмеялась. – Притворяетесь, Настя, а сами все знаете.
– Да что я должна знать?!
– Он был мой. Он много лет был мой. Молодой и горячий. Все это знали. Но никто не знал, чего мне это стоило.
– Анна Семеновна, я не знаю, про кого вы говорите. Вы явно не в себе. Оставьте меня, мне не до вас. К себе идите. Там вам помогут.
– Я про Леню говорю. Про убитого.
– Вот как?.. Но он же... Ему же...
– Что, моложе? Лет на двадцать? Да, моложе. Ну и что. Но я пришла сказать тебе и этой твоей детективщице: – Я не убивала. Хотя воспоминание о нем – позор на мою седую голоову.
Анастасия хотела сказать, что до седины ей еще далеко, и только тут заметила, что волосы Анны Семеновны непостижимым образом действительно поседели. Оказывается, для этого не всегда нужны годы, десятилетия.
Она взяла себя в руки, подошла к Анне Семеновне, усадила ее на стул, села рядом сама и начала утешать ее, говоря что-то о будущем, о новом дне, который наступит, а за ним еще один, потом еще, и из памяти сотрется все скверное, что мешает нам жить. Вдруг Анна Семеновна улыбнулась и заметила:
– Настенька, вы – как служанка в "Собаке Баскервилей" – помните финал этого детектива? Она кормит с ложечки и утешает сэра Генри, и говорит ему что-то вроде «– Мы несядем на грязный маленький пароходик. Мы сядем на большой белый пароход и поплывем в дальние страны».
– Ну вот, вы и отошли, и слава богу.
– Я его, наверное, любила. Кто же его так? Кто?
– Я думаю, дознаются. Милиция здесь. Просили всех никуда не уходить. Вы идти-то можете?
– Думаю, да.
– А штору зачем закрывали?
– Не знаю. Чтоб меня у вас не увидели. Никто чтоб не увидел. Я сначала вообще голову потеряла, хотела скрыться – думала, на меня укажут. Ко мне ниточки приведут.
В Анастасии проснулась способность рассуждать логически:
– Анна Семеновна, ведь то, о чем вы говорите, было давно. Почему же должны думать о вас как об убийце?
– Я позор с ним пережила, – призналась Анна Семеновна. – И некоторым это известно.
– Потому, что он оставил вас и ушел к молодой женщине?
– Нет. Не потому.
– А почему?
– А, теперь уж чего скрывать, все равно все вылезет наружу. Я платила ему.
– Вот как!
– Спасибо, что вы ничего не уточняете. Извините меня. Я, наверное, вас испугала. Но мне было так страшно, надо было кому-то все рассказать. Ужасно, что придется все говорить полиции. Стыдно. За многое в жизни мне стыдно, но за это – более всего. Так стыдно, что ужас охватывает. Другие ведь тоже это могут понять и подумать, что я убила.
Она пошла к выходу, потом остановилась на пороге, повернулась к Анастасии и четко, выделяя каждое слово, произнесла:
– Настя, что бы со мной ни произошло, где бы я ни была, но – если подозрение падет на меня, знайте: у меня есть доказательства невиновности. То есть, чьей-то виновности, так вернее будет сказать.
И она вновь завыла и пошла, не приведя себя в порядок, и Настя тотчас же позвонила Ольге, объяснила, что в помощи, видимо, нуждаются не только Лиля и Нина Евгеньевна, но и Анна Семеновна.Потом вновь заперла дверь и села на стул рядом с окном, чтобы успокоиться и в тишине обдумать, что же произошло. В глубине ее души по-прежнему таилось одно очень тревожное знание – убийца был здесь, в этих стенах. Он затаился, стал невидимым, но не выходил из здания. И Анастасия сосредоточилась, чтобы отделить это чувство, эту информацию, посланную ей словно кем-то свыше, от всего другого, чтобы как можно подробнее и точнее конкретизировать ее. Убийца, конечно же, напуган – она чувствовала присутствие этого страха еще там, на втором этаже, когда стояла у лестницы. Или чуть раньше? Может быть, но тогда она стояла рядом с убитым, хотела рассмотреть его лицо, а это было невозможно, и не зафиксировала то чувство, ту, данную ей интуицией подсказку. Страх казался ей похожим на липкую ленту, которая может не только принести пользу, но и убить человека.
У этого страха, страха убийцы есть свой звук, свой запах, свои коридоры в пространстве, свои щупальцы. И они могут достать кого угодно и где угодно. И для них этот ее замок в дверях – не препятствие.
Она невольно взглянула на ключ, торчащий в дверях, и вдруг с ужасом увидела, что он – двигается. Тихо, медленно. Ключ кто-то поворачивал из коридора. Вернее, кто-то пытался отпереть замок.
Конечно, к этим дверям подходят ключи и от их других кабинетов, но свои, редакционные, не стали бы действовать вот так молча, исподтишка, да еще в день, когда произошло убийство. Она пожалела, что у нее нет пистолета – сидела бы сейчас, не шелохнувшись, направив дуло на эту самую дверь.
Наконец, ее ключ, вытолкнутый снаружи, упал на пол, и в тот же миг она подлетела к порогу, при этом стул ее с грохотом отлетел в сторону, схватилась за ручку двери и повисла на ней. Она вспотела от этих усилий и от досады на то, что не успела как следует сосредоточиться и понять, где именно может находиться убийца. И тут же горько посмеялась над собой – дура, кто же сейчас и ломится сюда, как не убийца? Нормальный человек просто постучал бы в дверь и попросил бы разрешения войти.
Вдруг в коридоре, за дверью кто-то тихо сказал: «Я больше не могу». Анастасия узнала этот голос – Нина Евгеньевна. Она открыла дверь, и вконец обессиленная замредактора упала на нее. Анастасия пожалела, что в ее кабинете нет дивана – Нина Евгеньевна явно нуждалась в том, чтобы ее уложили отдохнуть. Анастасия же вынуждена была кое-как посадить ее на стул, а сама, подняв другой, упавший, тоже села в изнеможении, стоять после всего пережитого она уже не могла. От Нины Евгеньевны пахло корвалолом. Она хотела спросить, не вызвать ли ей врача, но Нина Евгеньевна, угадав ее мысль, как-то съежилась в комок и прошептала:
– Мне так страшно. Я не больна. Я боюсь.
– Я тоже, – ответила Анастасия. – Вы когда ключ поворачивали, я прямо с ума сошла от страха.
– А я ведь не думала, что вы здесь, Настя. К себе попасть хотела. Ту дверь не могла открыть. Прошу вас – проведите меня через вашу. Я одна не смогу. Я у себя посижу, чтобы этот шок прошел. Только что говорила с человеком – и на тебе. Его здесь знают?
– Я поняла, что да. Хотя. Я ведь тоже здесь недавно, как и вы. Но вот Анна Семеновна и Лиля его точно знают.
– Анна Семеновна, Лиля. А кто они ему?
– Сложно сказать, Нина Евгеньевна. Анна Семеновна, как я поняла, его любила. Когда-то. А по Лилиной реакции можно сделать вывод, что он – отец ее дочки.
– Боже мой, как все переплелось. Может, это Анна Семеновна отомстить ему захотела? Она вообще-то что за человек?
– Да я их всех еще плохо знаю.
Анастасия подошла к двери в стене, отделявшей ее комнату от кабинета Нины Евгеньевны, – эта дверь, как ей казалось, была плотно заделана еще много лет назад, потрогала ее, взялась за ручку и попыталась открыть, но не тут-то было – огромное двухстворчатое сооружение не поддавалось. Нина Евгеньевна встала, кое-как подошла к Анастасии, и они вместе надавили, навалились на дверь, забитую, видимо, гвоздями. Вдруг створки качнулись, заскрипели и медленно отворились, пропуская вперед начальницу.
Настя осталась стоять на пороге. Нина Евгеньевна медленно подошла к креслу – в редакции их было всего два, у нее и у редактора, – и плюхнулась в него со всего размаха. Анастасия не знала, что делать с открытой дверью, – если снова ее замуровать, то сможет ли Нина Евгеньевна открыть свою другую, нормальную, изнутри? Пока она раздумывала, замредактора дрожащими руками протянула ей ключи и попросила:
– Попробуйте теперь вы.
Анастасия попробовала, но у нее ничего не вышло – ключи не подходили.
– Вы, наверное, их перепутали, Нина Евгеньевна. Скорее всего, ваши – там, на втором этаже, а эти – от того кабинета, от медицинского.
Нина Евгеньевна обессиленно махнула рукой, как бы соглашаясь с Анастасией. Она же решила сходить туда и поменять ключи. Делать это ей, конечно же, не хотелось, но и оставлять Нину Евгеньевну тоже было нехорошо.
– Я схожу, Нина Евгеньевна, поменяю. Ничего, что я вас оставлю?
– Ничего. Настя, там, на столе, рассказ лежит. Его убитый написал. Что-то про зону. Про зэков. Я обещала отдать редактору.
– Вот как. Хорошо, я передам. Может, это заинтересует следствие.
Анастасия вышла, еще раз отметив про себя, что это происшествие может всех их потихоньку свести с ума, спустилась на второй этаж, где ничего, кроме трупа, еще не было убрано, и, подходя к кабинету, из которого вышел незадачливый мужчина, чтобы тут же быть убитым, вдруг опять ощутила где-то там, за своей спиной, страх.
Откуда-то появилась Валентина, Анастасия протянула ей ключи, сказав, что надо сделать, и упомянула про рассказ. Та открыла дверь злосчастного кабинета, взяла со стола другие ключи, отдала подруге и молча проводила ее до лестницы. Анастасия шла обратно и жалела, что Нина Евгеньевна помешала ей сосредоточиться, и теперь уже не настроиться на ту волну, которая связана с преступлением.

Роман Наталии СОЛДАТОВОЙ «МОМЕНТ РАСПЛАТЫ»
опубликован в журнале «Детективы «СМ» №04-2016г. (выходит в августе)