Александр ЛАВРОВ

ЗМЕИНОЕ ЗОЛОТО
Отрывок из романа
АДАПТИРОВАН ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

Сыщик Мефодий Кириллович Кобылкин с сочувствием смотрел на Марью Егоровну Воробьеву, думая: „Бедная! Нелегко ей вынести все эти потери и разочарования“.
Но девушка успокоилась скорее, чем можно было ожидать. Она больше не плакала, более того – вся изменилась внешне: лицо ее осунулось и побледнело, нос заострился, засверкали лихорадочным блеском глаза.
– Я хочу знать все! – странным для нее, глухим голосом произнесла она. – Слышите – все! Вы сами сказали, что я имею на это право. Отец воспитал меня сильной, я выдержу.
Кобылкин склонил голову в знак согласия.
– Позвольте мне начать издалека. По мере моего рассказа все станет ясно, и вы поймете, какая облава велась на вас.
– Хорошо. Я вас внимательно слушаю.
– Так вот, изволите ли видеть: ваш отец был очень богатым, но главное богатство его содержалось вовсе не в деньгах. Та сумма, которая находится в лондонском отделении банкирской конторы Морлей и К°, сущий пустяк. Ваше состояние – точной суммы я не знаю, да и надобности мне не было узнавать ее – простирается до нескольких десятков миллионов рублей, но повторяю, ваше состояние – не в деньгах, а в неистощимых золотых приисках, находящихся в маньчжурской провинции Китая, Хей Луньдзинь, и смежных с ней территориях. Вы, таким образом, представлялись для хищников – мошенников и бандитов – очень лакомой добычей.
– Почему я? – забыв от волнения об элементарных правилах приличия, перебила сыщика Марья Егоровна.
– А кто же еще? Ну не ваш же отец! По отзывам многих, кто хорошо его знал, это был человек решительный, смелый, умный и проницательный, с ним охотившимся на вас негодяям ничего не удалось бы сделать. Да и с вами, пожалуй, не явись им в помощь некоторое нечаянно возникшее обстоятельство. Обстоятельством этим было непременное желание вашего отца выдать вас замуж за своего воспитанника Алексея Кудринского. Это – настоящий Кудринский, – Кобылкин протянул девушке портрет болезненного молодого человека. – Он действительно был сыном погубленных вашим отцом людей. Вы простите меня, – перебил сам себя Мефодий Кириллович, – что я прямо называю вещи их собственными именами, но в таком серьезном разговоре, как у нас с вами, иначе нельзя.
– Я понимаю, – ответила, глядя в пространство, Марья Егоровна. – И что дальше?
– А дальше то, что отец ваш, мучимый совестью, решил во что бы то ни стало…
– Знаю, выдать меня замуж за Кудринского.
– Да. Но он был уверен, что Кудринский очень скоро освободит вас от брачных уз, ибо, несмотря на все заботы вашего отца, кстати сказать, не очень-то и щедро раскошеливавшегося на своего питомца, его сводил в могилу такой злой недуг, как чахотка. Хищники и воспользовались этим обстоятельством.
– Вы все время говорите „хищники“. Кто же они такие, эти самые хищники? Кого вы подразумеваете под этим страшным словом?
– Во главе их стоял тот, кого вы узнали под именем Джона Морлея. Но это человек был вовсе не Морлей, а всего лишь заведующий лондонской конторой реального банкира с этим именем. И звали этого вашего знакомца на самом деле Вильям Уокер. Ему поручено было его хозяином Морлеем хранить завещание вашего отца и письмо, которое он должен был передать вам лишь тогда, когда ваш отец умрет.
Достаточно известна беспринципность и бессовестность англичан, в особенности там, где дело касается наживы. Уокер действовал именно в этом стиле. Он вскрыл письмо клиента своего патрона и ознакомился с его содержанием. Истинное положение дел вашего отца было ему известно в мельчайших подробностях. И он задумал овладеть всем состоянием вашего отца, то есть главным образом принадлежащими ему золотоносными землями в Маньчжурии. Для чего вашим мужем вместо настоящего Алексея Кудринского должен стать такой человек, который был бы ему предан до мозга костей и в то же время мог бы заменить Кудринского.
До чего была велика выдержка этого Уокера, вы можете видеть из того, что целых шесть лет он приводил в исполнение свой план. Среди лондонского отребья он отыскал одного юношу, по происхождению русского еврея, попавшего в Лондон со своими родителями, которые там умерли. Этот юноша и был Гирш Эдельман – вот этот, – показал Кобылкин петербургский портрет, – которого вы в течение всего этого времени знали как Кудринского. Эдельман в Англии был мимом в бродячей труппе клоунов.
Он имеет, как большинство евреев, надо признать, великолепные музыкальные способности, к тому же превосходно говорит по-русски. Среди все того же лондонского отребья Уокер нашел еще одного русского. Его подлинного имени я вам не назову, ибо в России есть у него ни в чем не повинные несчастные родные, здесь же мы знали его как Николая Никитина.
Сверх того, у Уокера был приятель и поверенный в его делах немец Зальц, человек тоже способный вместе со своей супругой на что угодно. Так и собралась эта достойнейшая компания. Уокер сумел приручить их и выдрессировать просто на диво. Вот если бы он свои способности, да энергию употребил на полезные и честные дела, он бы совершил, полагаю, немало славных дел. Но ему ближе были, увы, дела бесславные и даже преступные. Достаточно сказать, что он и сам выучился, и Зальца выучил довольно бегло говорить по-русски.
Эдельман за это время тоже развил свои способности. Из балаганного мима он, благодаря своему необыкновенно подвижному лицу, со временем стал замечательным актером – всякое душевное движение он без труда может весьма выразительно изобразить на своем лице. Это и вы, полагаю, можете засвидетельствовать. И я, ваш покорный слуга, уж на что стреляный воробей, но и то попался на эту удочку. Однако не стыжусь в этом признаться – настолько артистично исполнил свою роль этот Гирш. Говорят еще, что он к тому же прекрасно играет на скрипке.
– Я это знаю. Дальше!
– Когда компания сложилась, роли были определены, розданы, отрепетированы, Эдельман, в сопровождении четы Зальц, отправился в Москву. Там он подружился с Алексеем Кудринским, да так, что стал поверенным всех его дум и тайн. Впрочем, у простодушного Кудринского и быть не могло никаких тайн. Сдружились они так, что их, по пословице, и водой разлить нельзя было. Гирш выпытал у Кудринского все, вплоть до мельчайших подробностей его жизни, и мало-помалу начал внушать ему мысль, что, стоя на краю могилы, нельзя заедать чужую, то есть вашу, жизнь.
Болезненный и уже в силу этого лишенный силы воли, настоящий Кудринский так проникся этими мыслями, что готов был на все, лишь бы не стать виновником вашего несчастья. Тогда Эдельман стал действовать на него с другой стороны: он стал внушать ему, тоже мало-помалу, осторожно, но постепенно и постоянно, что он должен пожертвовать собой ради вас. Но тут инстинкт самосохранения взял верх. Покончить с жизнью у Кудринского не хватило силы воли.
В это время ваш покойный отец приказал ему отправиться в Петербург и приготовить здесь помещение для себя и вас, ибо Егор Павлович предполагал обвенчать вас и Кудринского, как только доберется сюда. Скрепя сердце Кудринский отправился в Петербург, а Эдельман остался в Москве.
За несколько дней до вашего приезда Кудринский получил от своего приятеля письмо, в котором тот умолял его непременно приехать на Иматру и встретиться с ним у водопада. Место встречи, а также путь до него в этом письме были описаны подробно. Но Эдельман умолял друга ни словом не упоминать о нем и объяснял это тем, что ни в Петербурге, ни в Финляндии ему, в силу некоторых серьезных обстоятельств, показываться никак нельзя. Кудринский приехал и встретился с Эдельманом.
– И тот сбросил его в водопад?
– Вот такого я не могу утверждать. Все эти подробности мне известны только от мнимого Морлея. Когда он бежал из Петербурга, потерпел крушение поезд, на котором он ехал, и Уокер получил смертельные раны. Меня уведомили об этом, и я успел застать его в живых. Перед смертью он рассказал мне все. Вот таков мой источник, и я не сомневаюсь в достоверности его сведений. Что же касается смерти Кудринского, то я думаю, что Эдельман тут все же не без греха.
– Зачем же для всего этого понадобилась непременно Иматра? – спросила Воробьева.
– А видите ли, тут опять-таки был свой расчет: Кудринский приехал, как его просили, поздно вечером. Вряд ли кто мог хорошо разглядеть его. Он, согласно просьбе своего друга, зашел в отель, зарегистрировался в книге для приезжающих и, не заходя в номер, сразу отправился на водопад. Эдельман, знавший финский язык, – он специально его выучил на этот случай, – скрывался в ближней деревне и явился на место их свидания никем не замеченный.
Ах да! При Кудринском все время в качестве слуги-друга состоял Зальц. Таким образом, Уокеру и Эдельману было известно все, что делал этот несчастный. Когда там, на водопаде, все, так или иначе, было кончено, в гостиницу явился Эдельман, преобразившийся в Кудринского. Этим он, так сказать, подтверждал, что Кудринский живым и невредимым вернулся с водопада. Его видели до и после посещения Иматры, а если и выброшен был труп – то кто бы мог сказать, чей он? – никто.
Иматра выбросила тело, до неузнаваемости обезображенное бурным потоком, бьющемся об острые гранитные камни. Никаких подозрений не возникло, и все для преступников сошло, как по маслу. Одному только кельнеру отеля кинулась в глаза странность: пошел на водопад как будто один человек, а возвратился другой. Но и этот свидетель долгое время помалкивал. Скорее всего, по той простой причине, что лже-Кудринский сверх всякой меры заплатил и ему, и конюху за их услуги, а если бы выяснилось, что никакой он не Кудринский, денежки наверняка пришлось бы вернуть, так, во всяком случае, могли подумать законопослушные обычно финны.
Между тем разыгралась трагедия с вашим отцом. Всю дорогу от Москвы рядом с вами, в том же вагоне находились с одной стороны – Зальцы, муж и жена, с другой – Морлей и Никитин. У обеих пар в кожаных мешках было по ядовитой змее, из тех, чей яд не оставляет по себе заметных следов. В стенках вагона негодяи проделали отверстия; чтобы впустить в них змею, достаточно было приложить открытый мешок и пропустить ее, а чтобы удержать, на это у негодяев припасены были особые распорки, которыми они всегда могли ущемить гадину, вас-то им не нужно было убивать, напомню. Ну, наверное, лишь до той поры, пока ваше наследство не перейдет к ним в руки.
Вы слышали свист и шипенье. Это Никитин подпустил к вашему отцу ужалившую его в ногу змею. Вот так их план и был выполнен, но не без шероховатостей. Кое-что пошло у них не так, как предполагалось. Вашего отца ужалила ядовитейшая из индийских змей – кобра. Когда же нужно было вернуть это орудие убийства обратно в мешок, захватить подвижное тело змеи распоркой полностью не удалось, и часть его оказалась вне мешка.
Спасая себя, действовавший с коброй Уокер выбросил ее за окно, и эта самая часть тела змеи найдена была через несколько дней несчастным Кондратьевым. Когда пошли толки о змее, Никитин, живший под личиной мастерового, отправился на окраину, где обитали железнодорожные рабочие, и там узнал грозную для всех членов шайки новость.
Появление змеи, по всей вероятности, так и осталось бы необъясненным, но Кондратьев нашел в вагоне оброненную вашим отцом фотокарточку настоящего Кудринского. Это угрожало уже полным крушением всего плана. Тогда Никитин, всегда носивший у себя на груди в кожаной сумке вторую змею – песчаную гадюку, решился действовать на свой страх и риск.
Он узнал от Кондратьева, что тот отдал фотографию на хранение своей жене. Выручить этот снимок ему не удалось. Хотя сцепщик и бегал к жене за портретом Кудринского, но та почему-то отдала его жившей в Петербурге их дочери. Кондратьева была баба грамотная. Она прочитала подпись на карточке, а это, как ясно поняли хищники-охотники, могло навести меня на их след.
Никитин напоил Кондратьева и пустил под его одежду змею. Опасный свидетель погиб. Никитин отправился к жене Кондратьева, якобы посланный ее мужем. Напоил и ее. Разжег в печке каменный уголь, не открыв трубы. Кондратьева задохнулась угарным дымом.
После этого Зальц увез дочь Кондратьева за город, где передал ее своей жене. Они намеревались незаметно для девушки найти в ее вещах столь нужную им фотокарточку. Но девица Кондратьева отдала карточку, которой никакой цены и значения не придавала, одной из своих подруг, а та заключила портрет в рамочку и повесила на стенку. У этой девушки и нашли мы портрет вашего нареченного жениха.
Хищники были такими отчаянно дерзкими и так ловки, что сыграли почти удавшуюся им штуку. Лже-Кудринский сперва мне дерзил, справедливо рассудив, что лучшим доказательством его непричастности является именно такое поведение. На той же струнке сыграл со мной и Уокер. И Никитин позволил себя взять, чтобы появиться у меня и своим рассказом сбить меня с толку. Признаю, ему удалось-таки меня провести.
Кобылкин помолчал.
– Теперь конец моего рассказа уже близок, – снова заговорил он. – Мне помог доктор Колоколенский, видевший трупы Кондратьевой и вашего отца. Он установил, что раньше, чем подействовал угар, Кондратьева приняла в водке наркотик. Колоколенский же и при осмотре тела Егора Павловича заметил на ноге следы укуса. Он поделился со мною своими наблюдениями, и картина преступления окончательно сложилась, я понял все.
Мефодий Кириллович опять смолк. Затем сообщил Марье Егоровне о том, что в Москве в посланной им карточке признали Гирша Эдельмана. Рассказал, что ездил на Иматру, и как ему удалось проникнуть в тайну происшедшего у водопада.
– Теперь вы понимаете, к чему все клонилось? – спросил он совершенно подавленную Марью Егоровну.
– Не совсем… – робко выдавила из себя девушка.
– Ну как же? Уокеру с компанией нужно было женить на вас Эдельмана. Тогда бы все богатство вашего отца попало в руки этих негодников, ведь не отказали бы вы в доверии мужу. Да вот, на их беду, осталась фотография в вагоне. Кабы не эта случайность, ничего бы, пожалуй, мы не нашли бы. Что же касается лично вас, то все, что ни говорил вам Эдельман, все его поступки – все было подготовлено и рассчитано, он играл роль.
Появление его у вас после Морлея-Уокера со скрипкой – видите, я и это знаю – было одной из отрепетированных сцен. Он знал, что вам будет открыта тайна вашего отца, и его появление сразу же после этого непременно произведет желаемый эффект. А удалось ему это, ведь правда? – и Мефодий Кириллович лукаво посмотрел на Марью Егоровну.
Та густо покраснела, вспомнив, как она едва ли не боготворила Эдельмана.
– Так правда? – переспросил, улыбаясь, сыщик.
– Да, – признала Марья Егоровна. – Но что с ними со всеми будет теперь?
– С некоторыми уже ничего не будет. Уокер умер. Никитин вырвался из рук полицейских, когда его взяли, как-то изловчился, успел принять яд и тоже умер. Остались в живых второстепенные члены этой шайки, мелкие мошенники Зальцы и Эдельман. Их не удастся обвинить в гибели вашего отца. Нет прямых улик против них. Но Эдельман все же будет привлечен к суду за подлог. Процесс выйдет, сразу скажу, сугубо формальный, пожалуй, он пройдет совершенно незамеченным для общественности. А что вы думаете делать с самой собой? – позвольте вас спросить, – резко сменил он тему разговора.
Марья Егоровна задумалась, помолчала, опустив голову, потом подняла ее и сказала:
– Мефодий Кириллович, все, что я пережила, было так сокрушительно тяжело для меня, что я вообще не понимаю, как я все вынесла. Наверное, благодаря тому, что в какой-то момент будто полностью переродилась. Теперь перед вами уже не та, прежняя, беззаботная, наивная девочка, не знающая жизни. Я поняла многое, если не все, и глаза мои открылись. Благодаря вам, уважаемый Мефодий Кириллович. Огромное спасибо вам за это!
– Не стоит благодарности, – ответил ей Кобылкин.
– Пока вы говорили, я слушала вас и подспудно обдумывала, что мне делать далее. Не хочу мстить этим ничтожным людям, слишком много чести. Жалкие они, правда. Пусть им мстит за их преступления судьба. А я здесь не могу более оставаться. Решила отправиться на свою далекую родину – к берегам Амура. Там, скажу я вам, люди проще, добрее и честнее. Уверена, что эта поездка принесет мне пользу и придаст сил.
– Ну, еще бы, – согласился Мефодий Кириллович и спросил: – А хотите знать мое мнение на этот счет?
Воробьева вопросительно посмотрела на него.
– Так вот что я вам посоветую. В Маньчжурию вы поезжайте не одна. Подыщите себе какого-никакого женишка, отпразднуйте свадебку, и распрекрасное выйдет у вас свадебное путешествие. Так оно будет вернее для вашей безопасности.
Марья Егоровна с сомнением покачала головой:
– Нет! Женишки все мне теперь и жалки, и противны, я просто не могу их видеть.
– Ну, поступайте как знаете. Я, со своей стороны, очень рад, что мне удалось оберечь вас.
Кобылкин встал, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Марья Егоровна простилась с ним и, сопровождаемая помощником Кобылкина Савчуком, отправилась на место крушения своих недавних романтических надежд. Однако теперь она уже вполне владела собой.
Проводив ее, Мефодий Кириллович сокрушенно покачал головой и произнес вслух:
– В Маньчжурию она отправляется, ишь ты… Э-хе-хе! Маньчжурское золото, маньчжурское золото… – сколько же оно еще всяких разных дел натворит. Не приведи Господь!»

Роман Александра ЛАВРОВА «ШЕСТОЕ ЧУВСТВО»
опубликован в журнале «Детективы «СМ» №03-2021 (выходит в июне)