ДЕТЕКТИВЫ СМ

ПОДВИГ

КЕНТАВР

Виктор СБИТНЕВ

 

 

 


Главы из романа "ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ ГУБЕРНАТОРА"
ПРЕДЛОЖЕНЫ АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ
 
1. «БИТВА» в конюшне
Расслабляться не стоит, подумал Альберт, выходя из интерната. Двор был пустынен, лишь пара орловских рысаков лениво щипала возле забора сочную лужайку. Альберт откуда-то знал, что лошадей нередко выпускают даже на лужайки королевских парков, поскольку бродят они по травам, в отличие от коров, очень аккуратно, не повреждая копытами грунт. И лошадиный помет очень сух и совсем не кислый, как коровий, не жжет даже самых нежных трав.
Тут Альберт вспомнил недавнюю смешную перепалку своих соседей по даче. Хохол Юра продавал одесситке, бывшей завскладом, навоз. Он привез первую партию на своей огородной тачке, так сказать, для ознакомления. Дама критически потыкала навоз садовой лопаткой, по-мужицки сплюнула и, выдержав необходимую паузу, спросила в глаза:
– Что это за дерьмо ты до меня доставил? Твое, что ли?
– Ни-и-и. Хорошее дерьмо, говяжье! – бодро аттестовал свой товар Юра.
Это уж точно, – решил Альберт, – кругом одно дерьмо, но все больше нашего, человечьего происхождения. Вот и лошадки, молодчины, стригут и удобряют для нас травку, а мы в это время... Интересно, чем сейчас занят их воспитатель в берете? Лошадки вроде воспитанные, но ведь так очень часто бывает: человек, у которого прекрасные отношения с животными, к себе подобным относится, как лиса к зайцу, а то и того хуже. Бедный Андрей! И почему же я его не предупредил, хоть и предполагал нечто подобное? И ведь уже ничего не вернуть. Остаются только память и месть. Нет, пожалуй, не месть, а истина. Моя задача – выявить и «засветить», сначала на всю область, а затем и на всю Россию. А выявить можно, лишь провоцируя. Этот, в униформе, вроде здоровый, но и я – тоже не лох. Надо действовать, иначе появится очередной висяк.
Альберт подошел к воротам конюшни и требовательно постучал. Внутри раздалось какое-то движение, сначала скрип деревянного настила, а затем и глухой звук касания подошв о твердый утрамбованный грунт.
Все это Альберт уже не раз слышал в своей прошлой жизни, там, за речкой. А потому инстинктивно напрягся и, когда до него долетело сонное «Кого там еще несет?», ответил бодрым и в меру простецким голосом: «Да я вот приехал из области про ваших лошадок написать!». Маленькая дверка, врезанная в одну из огромных воротных створок, приоткрылась, и в журналиста оценивающе вперились темные недобрые глаза, которые резко разделял грубый красный шрам, поднимающийся по лбу до самых волос, в которых он и терялся.
– Ну, заходи, что ли, – послышалось уже не сонно, а очень даже собранно. И Альберт тоже для себя это отметил: мужик приходит в себя после сна в доли секунды. А это уже – выучка!
Войдя в конюшню, Альберт ощутил острый запах уксуса. Так, подумал про себя он, лошадиные пот и навоз здесь на втором плане, а уксус – на первом. Видимо, это уксусный ангидрид. У коневода и зрачки, что маковые росинки, а это от опиатов. Значит, где-то он растит мак.
– Что вы хотите знать про моих лошадок? – спросил коневод.
– Я думаю, что нам сперва надо бы познакомиться, – добродушно отозвался Альберт. – Я из газеты «Курьер», зовут меня Альберт. Только что был на совещании при вашем директоре.
– Да знаю я, – сказал коневод как-то устало и достал свой мобильник. – Альберт Эдуардович Нидерквель, заведующий отделом расследований. Звучит, конечно, только не для меня.
– Это почему же только не для вас?
– А потому, что твой областной центр и его газеты – это фигня на постном масле. Их читают тысяча-другая пенсионеров, и всё. И буду говорить прямо, что бы ты тут не разнюхал, останется в основном при тебе. Так что, советую и не стараться особо. Здоровее будешь. Есть прокурор, менты, следователь-важняк из Следственного комитета вот-вот нагрянет. Пусть они нюхают. Им за это деньги платят. А тебе зачем? Разве нет других проблем в области? Я не вникал, но сразу вижу, что есть. Пиши про пожары, вон повариха наша, Ксюха, по глупости своей сгорела, хоть и здешняя, и знает, что елошники горят как порох.
– Ты, кстати, так и не сказал, как тебя зовут. Так как? Ведь не Майкл, не Джон и не Билл? Тварь ты, однако, промокашка американская, – сказал почти спокойным голосом Альберт.
– А ты, псина фашистская, че меня судишь тут? Ты сам-то кто? Или напомнить? Я, я – потомок русского конезаводчика, я – Ефим Конкин. Вернулся сюда несколько лет назад, а тут.
– И стал помогать америкосам вербовать наших граждан и калечить наших детей? – Альберт чувствовал, как напрягается этот человек, как выходит он сам из себя. И в этот миг в него стремительно полетела подкова, а за ней вторая. Альберт едва уклонился от первой, но вторая задела его щеку. Брызнула кровь.
– Ну, все! – сказал Альберт обреченно и шагнул на конюха, выставив веером растопыренные ладони. Но тот ничего, не смутился, словно ожидал увидеть перед собой достойного врага. Мгновенно выхватил из-за спины бейсбольную биту, которая в ту же секунду просвистела в паре сантиметров от Альбертова виска. Уклонившись влево, Альберт тут же ударил правой ногой. Потом, резко повернувшись на левой, ударил еще раз. Коневод отлетел на копну сена и сразу стал подниматься, но его сильно повело в сторону, и Альберт, моментально приблизившись к нему на пару шагов, ударил его сначала ребром ладони по шее, а потом, когда он скрючился от нестерпимой боли, – кулаком в подбородок.
Наступила тишина. Лишь сено шуршало в потоках воздуха, пробивающихся в неприкрытые слуховые окна. Альберт подошел к обитой вагонкой стене и обшарил висевшую на ней конюхову куртку.
Во внутреннем кармане он нашел паспорт и сразу несколько удостоверений. Конюх не врал. По паспорту он и в самом деле был Конкиным Ефимом Борисовичем, рожденным в Дрездене в 1970 году. Одно из найденных Альбертом удостоверений говорило о том, что его предъявитель работает в специализированном интернате учителем физкультуры, другое – что он тренер по конному спорту, а третье. Третье – что он мастер спорта по конному спорту.
И хоть удостоверения были сработаны на славу, Альберт сразу почувствовал здесь всего лишь безупречную работу цветных принтеров и сканеров. Он быстро набрал Линдмарка и попросил «пробить» фамилию Конкина и все найденные им документы.
Тем временем Конкин начал приходить в себя. Альберт взял со стропил оглоблю и подошел к конюху.
– Я могу тебя сейчас попросту добить вот этой лесиной. И мне, как ты понимаешь, за это ничего не будет. Разве что благодарность. Но, сдается мне, что битой ты меня мог бы и достать, если бы очень захотел. Но не захотел ведь. Давай поговорим, конюх.
– Погоди, маленько оклемаюсь. Шея ноет... прямо по жилам попал, голова совсем не ворочается.
– А ты не ворочай. Гляди прямо мне в глаза и говори. Минут через десять полегчает. Это я тебе как спец говорю.
Конкин обреченно махнул рукой:
– А, была не была! Ты только того... не пиши до срока, а то, знаешь, ты уедешь вскорости, а мне тут жить. Двое, вон, варежку разевали без надобности. И где они теперь? Ксюху, блин, жалко. Она мне нравилась. Умная девка была, хоть и молоденькая. И красивая, вся такая ладная. Я ее не раз на лошади катал, а потом уж она сама ездила, и конь к ней привязался, она ему сахарку всегда приносила. А он хрумкал. Сейчас, вон, ждет, грустит, а напрасно. Ну да ладно. Где ты, однако, так драться научился? В ментовке, что ли?
– Там, – Альберт неопределенно махнул на юг. И, странное дело, конюх его тут же понял, глубоко вздохнул, еще раз потрогал шею, сказал устало:
– Ну, я так и знал. Знакомый почерк. Войска дяди Васи? ( шутливая расшифровка десантниками аббревиатуры ВДВ, по имени их командующего в 1954-1959 и в 1961-1979 годах – Василия Филипповича Маргелова, Героя Советского Союза (1944).
– Сейчас уже Шаманов главный, – ответил скороговоркой Альберт. – А ты давай ближе к телу, а то, неровен час кого-нибудь принесет нелегкая.
– Ладно, пойду на всякий случай запру ворота. Да не дергайся ты, мне глушить тебя никакого резону нету. Я тут мелкая сошка, и меня, если что, просто сдадут. Ты других бойся.

 

2. ПОКАЯННЫЙ конюх
Когда Конкин вернулся, Альберт, поигрывая желваками и пристально глядя ему в переносицу, начал напористо:
– Ты только не гони. Не люблю. Собрался говорить – говори, а то сейчас позову участкового и...
– Да не надо участкового. А с чего ты взял, что я «гоню»?
– Да видишь ли, Ефим, мне ваш молодой учитель, слово одно успел шепнуть, умирая. Сказать какое?
Конкин растерянно развел руками – дескать, не догадываюсь.
– В общем, я спросил «кто?», а он на последнем вздохе ответил: «Конюшня». Мы с тобой сейчас именно в ней находимся, и ты, полагаю, понял, зачем я сюда пришел.
– Вот тварь!.. – зло прошипел куда-то в сторону Конкин и порывисто задышал. – Я это не про учителя, – сказал он извиняющимся тоном. – Я это про напарницу свою, Ангелину. Она на учителя зуб имела, несколько раз с ним лаялась накоротке. С неделю назад вот прямо здесь, возле конюшни, они поцапались. У нее дочка в интернате, учится плохо, иностранный ей никак не дается. Ну, она, разумеется, во всем Андрея стала винить. И вот после очередной дочкиной двойки подстерегла его здесь – он тут по тропе ходил, через дыру в заборе, так короче. Подстерегла и давай ему впаривать, типа, что, дескать, я ее лучше у американцев буду учить, в индивидуальном порядке, а ты, мол, финский дуб, сам ни хрена английского не знаешь. Ну, он тоже в карман за словом не полез, назвал ее так же, как ты меня давече, – «американской промокашкой». И еще сказал, что скоро разворошит все это шпионское гнездо.
– А вот с этого места поподробнее, Ефим, – приказал Альберт и весь превратился в слух, незаметно для Конкина надавив на клавишу диктофона.
– В конюшне, кроме нас с ней, никто не работает. Думаю, что Сантолайнену откуда-то стало известно, что она американцам и завучу нашему стучит обо всем, что услышит. Зря Андрей ей про свои намерения ляпнул. Уверен, что после этого его и стали «пасти». Тут у америкашек прихвостней – полсела! Среди них и зэки есть, и военные, и бандиты. Кто из них на «мокрое» пошел, не знаю. Но за хорошие бабки, я думаю, многие сегодня согласятся. Пьют здесь немерено, а хроническая пьянка, она все барьеры снимает. – С этими словами Ефим похлопал себя по карманам и, хитро улыбнувшись, с некоторой досадой проговорил в сторону Альберта: – Ну, я вижу, ты у меня немного порылся. Да нет, я не в претензии. Все правильно. Надо знать того, кто в тебя подковы мечет. Кстати, они заточенные, и если бы ты не уклонился, то не говорили бы мы сейчас с тобой. Так что, спасибо, с меня бутылка. Даже не представляю, что бы я сейчас делал.
– Что-что? Да ясно что! Труп бы мой ховал, а потом по темноте в лес, до кучи к Ксении с Андреем, – зло подсказал Альберт.
– Шалишь, паря. Я не убийца. Не буду скрывать, выполнял и для директора, и для этой Сары американской разные их заказы. Мулат ихний ко мне тоже обращался. И Санчесу, старшему их, кое-какую информацию поставлял. А как иначе? Он мне все документы выправил, сюда на работу устроил. А кому я с судимостью нужен? Здесь и не сидевшим не фиг делать. Я ж говорю, пьют от безделья почти все... Лес загоняют и пьют. Есть за мной, конечно, грешки, но это так, только для тебя. Если мусорам стукнешь – я в отказ пойду, предупреждаю сразу.
– Не стукну. Мне сейчас главное – уяснить ситуацию с американцами. Кто они? Зачем сюда пожаловали? Ведь не английскому же учить?
– О, у них здесь много разных забот, хотя и английскому тоже учат, на свой манер, конечно.
– Это как, интересно?
– Да занятия у них не простые, а с подкладкой. Мне об этом по пьянке сам Санчес говорил. Короче, урок как бы состоит из двух слоев: чисто учебного и пропаганды. Начинают с языка, а по ходу его сначала незаметно так, а потом все настырнее начинают втыкать всю эту фигню американскую. И получается, что вместе с языком наши детки их взгляды усваивают. Он мне что-то такое объяснял, но я и сначала-то далеко не все понял, а потом и вовсе забыл. В общем, учили их этому специально. Впрочем, он говорил, что и наших, советских спецов, которые в соцлагере работали, тому же учили. Особенно если они работали в странах третьего мира, таких, как Бангладеш или Индия, или в Африке где. Теперь мы не империя, а они наоборот. Вот и рассылают эмиссаров во все концы, кодируют народишки. А детки... они такие доверчивые, податливые, как пластилин.
– Пластилин... Дал бы я тебе еще раз по сусалам! Тебе что, русских детей не жалко, родителей их, земли вот этой разоренной?
– Жалко, только толку-то? Куда я пойду? Кто мне, вчерашнему зэку, поверит? Да и куплено у них здесь всё. Тот же прокурор им в рот заглядывает, и, наверное, не просто так. Да что прокурор!.. Тут знаешь, какие тузы из области бывают? Ну, губернатор не приезжал, врать не буду. А вот замы его – регулярно, и прочая крупная рыба не брезгует. Депутаты из области, сенатор, олигархи ваши городские, у которых денег не меньше, чем у американцев. Только они против штатовцев – жлобы и жадюги. Из-за штуки деревянных удавятся, а этим и зеленых, если что, не жалко. Ну и мне, конечно, приплачивали. И жил я последнее время очень даже неплохо. «Десятку» купил, дачку возле реки снял, из бруса, комп поставил с Интернетом, хотя гроза вчерашняя все и перепортила, теплицу в огород купил классную, даже сплю в ней летом, среди огурцов и помидоров. Такой кайф! – Конкин блаженно прикрыл глаза. – Я ведь в тюрьме об этом только мечтал, – причем понимая, что, скорее всего, ничего этого у меня не будет и, вообще, наверняка опять сяду.
Тут Альберту показалось, что по щеке Конкина ползет скупая мужская слеза. «Только этого не хватало», – с досадой подумал он. И, переждав пока бывший сиделец успокоится, вкрадчивым тоном спросил:
– Ефим, сколько все-таки здесь американцев живет?
– На постоянке – двое. Но я видел их здесь уже с полдюжины, если не больше. Похоже, они не из Америки сюда наезжают, а откуда-то из области. Вроде бы даже коллеги наших. Короче, к Санчесу приезжали двое таких же, как он. Все перед ними прогибались и все такое. Словом, их по полету видно. Если по тюремным меркам, то не мельче, чем начальники колонии.
– А ты по какой сидел-то и когда откинулся?
– По сто пятой, но как пристяжной, соучастник то есть. Сам не убивал, а только оружие достал и на шухере стоял. Ну, я же не думал, что... Думал, попугают и отпустят. И смысла-то никакого не было мочить этого ублюдка. А вышел я ровно год назад, но вроде как вчера это было.
– И еще, Ефим, закатай-ка рубаху, дружище!
– Это еще зачем? – в глазах Конкина сверкнули злые огоньки.
– Дурак ты, Конкин. Год на воле, а до сих пор не вник, что сегодня любой участковый на тебя по запаху выйдет, и тут же парни из наркоконтроля приедут. У тебя же в конюшне героин варят, я этого запаха "за Речкой" (так наши военные-«афганцы» называли Афганистан) во как нанюхался! – Альберт полоснул себя ладонью по горлу. В ответ Конкин неожиданно зарыдал:
– Не сдавай меня, Альберт. Не хочу я больше в тюрьму. Я  никому ничего не впаривал, только для себя варил. И не героин это, а очищенный опий. Сам выращивал на просеке мак, сам резал, сам варил и кололся, а сушняк отваривал. Все только для себя. На зоне воры подсадили, собаки. Сколько раз по серьезу пытался завязать, а никак не выходит. Носом, блин, слаб! Если не посадишь, завяжу. Самому надоело таиться. Эта же сволота, о которой ты говорил, везде рыщет. Кстати, по моим заметам, некоторые из них сами не просыхают, и не только от герика. Я, когда однажды в ночном клубе дурь покупал, видел одну парочку из этого ведомства. Обкуренные или обколотые, уж и не знаю, но в полном неадеквате и сразу видно, что это не алкоголь. Только с них, сам понимаешь, все как с гуся вода. Да что там полицейские, у нас, Альберт, депутаты торчат. Прости меня, это знающий мент даже по телику заметит!
– Да знаю я, знаю, Ефим. Я даже писал об этом, только все напрасно. Тут я с тобой полностью согласен. Не стукну я на тебя, не очкуй. Только ты сам давай поосторожней, а если облажаешься, на меня не коси. Я, если обещал, выполню. Да и, в общем-то, не преступник ты, а так, последствия своей статьи расхлебываешь.
– Нет, преступник! – с обреченностью сказал Конкин. – Я лес поджигал. 

Статьи

Обратная связь

Ваш Email:
Тема:
Текст:
Как называется наше издательство ?

Посетители

Сейчас на сайте 250 гостей и нет пользователей

Реклама

Библиотека

Библиотека Патриот - партнер Издательства ПОДВИГ