Александр АПРАКСИН

ЛОВКАЧИ
Глава из романа

Если бы Хмуров был в силах понять, какой ему давался в руки клад, то, конечно, он повел бы себя иначе и напряг все свои силы, все способности для сохранения его за собой.
Начать с того, что он не давал себе труда понять и оценить женщину, так сильно и доверчиво влюбившуюся в него.
Для него Зинаида Николаевна Миркова являлась только источником более или менее крупных денег, и, пока она мечтала о закреплении их будущего счастья скорым законным браком, сам Хмуров ломал себе голову, каким путем выманить у нее настолько солидный куш, чтобы надолго себя оградить от нужды и прочих лишений.
Он сознавал, что поступил опрометчиво, взяв у нее деньги, предназначенные на содержание приюта, но, уверенный в ее любви, он надеялся, что всегда сумеет заставить ее ждать отчета по этому делу.
С другой стороны, однако, Иван Александрович не понимал того, что в отношениях с любящей женщиной лучший путь - правда, и, напротив, давно изолгавшийся на поприще обмана и мошенничества, он в одной только лжи и находил свое спасение.
Зинаида же Николаевна Миркова принадлежала именно к тому разряду чисто русских дивных женских натур, которые умеют прощать любя. Но простить может подобная женщина прошлое человеку в надежде спасти его и привести на иную дорогу, а уж конечно, не продолжение обмана там, где одною полной откровенностью все могло бы искупиться.
Если бы Хмуров, уверившись в ее любви, ей все бы сказал честно и прямо, открыл тайну своего супружества, да объяснил бы, что с прежним у него все порвано, то, конечно, Зинаида Николаевна нашла бы сама средства вернуть ему свободу и не отступилась бы от него.
Он же боялся противного.
Верил только одному, а именно: своей теории обмана, и вот почему полученная им в тот же день записка от Ильи Максимовича Пузырева его не на шутку перепугала: единственный человек в Москве, которому до мельчайших подробностей было о нем решительно все известно, – это он, судя по тону его записки, готов отомстить, если ему не отдать требуемой суммы.
Пока Илья Максимович никого не называл, еще можно было с ним бравировать, улыбаться, ну не в полицию же ему, в самом деле, идти с доносом о делах, в которых и сам принимал весьма живое участие. Но коль скоро ему удалось проведать, где именно кроется источник улучшения его материального положения, – приходится идти на компромиссы.
Недолго думая и осознавая себя побежденным, Хмуров послал за Пузыревым и, едва тот явился, запер за ним дверь на ключ.
– Это что же? – спросил, впрочем, ничуть не смутившись, Илья Максимович. – Уж не убить ли ты меня собираешься?
– Я не настолько глуп, – хохотнул Хмуров. – Просто не хочу, чтобы нам помешали.
Он усадил гостя, сел с ним рядом и вполне дружелюбным тоном проговорил:
– Напрасно ты угрожаешь мне. Напоминаю, что я принадлежу к разряду тех редких людей, которые в жизни ничего не боятся, по той простой причине, что самая смерть им тоже не страшна. Так, изволишь ли видеть, милый ты мой и давнишний товарищ, твои угрозы тут ни к чему, и относительно некой Зинаиды Николаевны Мирковой ты тоже не особенно удачно попал. Я не более и не менее, как один из ее многочисленных знакомых, до частной и интимной жизни которых ей нет никакого дела. Но, с другой стороны, я могу тебя поздравить. Да, тебе просто везет со мной или же мне везет с тобой. Дело в том что сегодня утром я дал тебе последнюю мою сотенную, а два часа тому назад встал из-за карточного стола, где мы составили этакую легонькую «железную дорогу», с таким приличным выигрышем, что я в состоянии с тобой честно до копейки рассчитаться. На, получай!..
Он выложил перед ним на столе заранее приготовленные девять радужных и продолжил все так же весело и дружелюбно:
– Ты видишь, когда деньги у меня есть, и я о себе никому не напоминаю. А насчет мадам Мирковой это ты напрасно. Никаких особых или даже просто дружеских отношений у меня с сей дамой нет. И откуда ты только это взял, понять не могу!
– Не все ли тебе равно – откуда? – отозвался Пузырев, прятавший полученные деньги в карман и решивший, что, коль скоро приятелю угодно еще дальше с ним в прятки играть, то пусть уж так и будет. – Если она тебе чужая, то мне, стало быть, соврали, и бросим об этом толковать. Скажи мне лучше, желаешь ли ты получить на твою долю минимум тридцать тысяч рублей и – помни главное условие – совершенно для тебя лично безопасно?
– Странный вопрос!
– Это не ответ. Отвечай, пожалуйста, точно и определенно. Повторяю: я говорю серьезно, и когда ты выслушаешь мой план, то поймешь, что для тебя лично во всем задуманном мною деле опасности нет ровно никакой.
– Интересно знать, в чем суть этого дела? – полюбопытствовал Иван Александрович.
– Так слушай же.
Пузырев придвинулся к нему еще ближе и, хотя в номере никого, кроме них, не было, понизил голос и заговорил почти шепотом:
– Имеешь ли ты понятие об операциях страховых обществ на жизнь и смерть страхующихся?
– Кое-что слышал, но особенно никогда этим не заинтересовывался, – ответил Хмуров.
– Но тем не менее тебе, конечно, известно, что и я, и ты – мы оба можем застраховать себя лично в любой сумме и что сумма эта будет уплачена нашим правопреемникам немедленно после нашей смерти?
– Слыхал и это, но, признаюсь, не совсем понимаю, что же нам с тобою от всего этого за прибыль, если ни ты, ни я, во-первых, не застрахованы, а во-вторых, ведь и умирать не собираемся? – спросил в полнейшем недоумении Хмуров.
– Ты прав, – сказал все так же шепотом Илья Максимович, – хотя если хорошенько вникнуть, то была бы и тут возможна весьма выгодная комбинация.
– А например?
– Пять минут тому назад ты утверждал, – продолжил развивать свою идею Пузырев, – будто бы потому ничего в жизни не боишься, что тебе сама смерть не страшна. Если это правда…
– Подтверждаю это еще раз, – надменно ответил Хмуров.
– В таком случае, – сказал, улыбаясь, Пузырев, – ничего не может быть проще. Ни ты, ни я, смерти не боимся. И тебе, и мне жизнь без денег скучна и неприглядна. Оба мы застраховываем каждый себя во сто или двести тысяч, смотря по тому, насколько у нас хватит наличных капиталов для первого обязательного взноса. Затем оба мы пишем на полисе право получения страховой премии в пользу пережившего, и тянем жребий. Кому досталась смерть, тот обязан в известный срок лишить себя жизни, а кому вынется «жизнь», тот получит за товарища премию.
– Ты, кажется, смеешься надо мною? – спросил его Хмуров.
– И не думаю! Ведь ты сейчас говорил, что ничего не боишься?
– Да, но самоубийство… Извини, пожалуйста, у меня на это совсем особые взгляды, и я бы никогда, ни при каких обстоятельствах…
– В самом деле? – переспросил Пузырев. – Ну, брат, если пошло дело на откровенность, то и я никогда бы на это не решился. Но проект у меня совсем иной, при котором и ты, и я – мы оба не только останемся живы, но и невредимы вполне, да еще и при крупных деньгах.
– То-то же! Я и сам думал, неужели тебе могла подобная чудовищная мысль прийти серьезно в голову?
– Вот видишь ли, в чем дело, – снова понизил Пузырев голос, – я знаю одного несчастного, чахоточного. Жизнь ему спасти нет никакой возможности, но мы с тобой можем усладить или, так сказать, облегчить его существование за это последнее время, до его неизбежной и весьма даже скорой кончины.
– Ничего не понимаю!
– Так слушай же, иначе, конечно, ничего не поймешь. Я со своей стороны совершенно здоров, и любое страховое общество меня примет без затруднения.
– А, вот в чем дело!
– Ну подожди же! – остановил его Пузырев, желая во что бы то ни стало раскрыть ему подробно свой план действий. – Существуют договоры, в силу которых страховое общество обязуется по смерти страхователя, когда бы она ни последовала, уплатить определенную капитальную сумму назначенному в полисе выгодоприобретателю или, за его отсутствием, наследникам страхователя.
– Понимаю.
– Слушай дальше. Этот способ страхования для нас с тобой самый выгодный, по той простой причине, что тариф по нему самый низкий. Мне тридцать два года. С тысячи рублей приходится платить двадцать шесть рублей с копейками премии в год, да при отказе от участия в прибылях делается еще скидка двенадцать процентов. Таким образом, я вычислил, что за шестьдесят тысяч нам придется внести полугодовую премию в шестьсот девяносто с чем-то рублей. Понимаешь?
– Понимать-то понимаю, да почему бы в более высокой сумме не застраховаться! – сказал Хмуров, жадность которого пробудилась при одной только мысли о возможности скорой наживы.
– Нет, нельзя! – отрезал Пузырев. – По той простой причине, что нужно время, стало быть, еще и деньги на жизнь. Теперь слушай дальше, что я еще придумал.
– Говори.
– Я давно рассчитывал на твое участие в деле, – продолжил Пузырев, – и только выжидал удобного момента, когда ты где-нибудь разживешься деньгами, чтобы со мной рассчитаться за прежнее дело и свою долю расходов в нашем общем будущем деле понести.
– Хорошо, положим, сейчас у меня денег на это хватит, а что ж дальше?
– А вот что: больной, о котором я тебе говорил, думает, что ты миллионер, уделяющий все свои огромные доходы на облегчение страждущего человечества.
– Это зачем же?
– Мне так нужно, – ответил Пузырев, – и ты сейчас поймешь зачем. Сегодня я ему сказал, что ты пока посылаешь на его нужды сто рублей. А теперь я вернусь домой и передам ему, что ты присылал за мною с целью предложить мне увезти его немедленно в Крым, на Южный берег, где еще здоровье его может быть спасено. Ты понимаешь, что мне надо, едва застраховавшись, немедленно уехать как можно дальше отсюда.
– Но как же ты там все устроишь?
– Предоставь все мне. Твое дело - внести деньги по тарифу за полугодие вперед. Полис же я передам тебе с моею бланковой подписью.
– То есть деньги мы внесем пополам?
– Нет, ты один.
– Это почему же?
– Мне на мою тысячу рублей хватит и без того расходов.
– Какие же это расходы?
– Как какие? Это мне нравится! А дорога вдвоем с больным в Крым, а жизнь там, а похороны, если он действительно скончается?
Хмуров призадумался.
– Да, – сказал он немного погодя, – конечно, ты прав. Но если там здоровье твоего больного поправится или развязка настолько затянется, что придется вносить премию и за второе полугодие, что тогда?
– Что делать, придется, – ответил Пузырев. – Но спасти его может только чудо, а чудес не бывает... Он и теперь-то очень плох.
– С другой стороны, как бы слишком скорой его кончиной нам не возбудить подозрения в страховом обществе? – заметил Иван Александрович. – Имей в виду, что тебя здесь освидетельствует врач, и, когда появится удостоверение о смерти от чахотки, он прямо выскажет свое сомнение. К тому же сумма в шестьдесят тысяч все-таки довольно значительна, и общество попробует ее отстоять.
– Я все обдумал, – сказал Илья Максимович, – положись во всем на меня. Бывают случаи скоротечной горловой болезни, от которой умирали колоссы в какой-нибудь месяц или полтора. А там, по приезде, я его не сразу докторам покажу. Ну да что тут говорить! Верь мне, если я тебе доверяю. По рукам, что ли?
– По рукам. Отчего же нет? Дело, кажется, верное. Ты страхуешься, полис передается в мою пользу, там, в Крыму, ты всячески всех от больного отклоняешь, а когда он умирает, берешь свидетельство о смерти, как будто ты сам умер, и возвращаешься сюда с его бумагами…
– Только не сюда, меня могли бы узнать и накрыть.
– Одним словом, ты продолжишь далее существовать на свете под именем твоего умершего друга, а Илья Максимович Пузырев раз и навсегда будет вычеркнут из списка живых. Затем ты передаешь мне свидетельство о кончине твоей, и я с полисом иду в страховое общество, чтобы получить шестьдесят тысяч, которые мы с тобой поделим пополам. Дело блестящее, и я от него не отказался бы, мой милый и дорогой товарищ, если бы сам я сейчас не был на пути к крупной и еще более безопасной наживе.
– Так ты отказываешься?
– Наотрез.
Этого Пузырев менее всего ожидал. Он даже побледнел и отклонился от стола, на котором все время разговора почти лежал, облокотившись на него.
– Ты со мною так не шути, – резко сказал он наконец.
– Я и не думаю шутить. Да погоди, – остановил его Хмуров, видя, что он хочет еще что-то сказать. – Как бы ни было чисто твое дело, в нем все-таки есть риск. В том же, что я теперь наметил, риска ровно никакого.
Но Пузырев обозлился. Ему было досадно и то, что он все разболтал товарищу, но более досадовал он на то, как смел Хмуров действовать, и, по-видимому, успешно, помимо него.
Он сверкнул глазами и сказал:
– Как бы в твоем, самим намеченном деле тебе не навредили.
– Кто? Да уж не ты ли?
– Зачем мне это? Найдутся, брат Иван Александрович, и другие, которым, если уж на то пошло, и поверят-то более, нежели мне.
При этих словах Пузырев упорно смотрел прямо в глаза товарища, и тот в конце концов не выдержал тяжелого пристального взгляда этих страшных глаз. Он опустил взор и спросил дрогнувшим голосом:
– Кто же это? О ком ты говоришь? Я не догадываюсь.
– А, ты не догадываешься, забыл? Слаба же у тебя память, мой друг! – прошипел, придвигаясь к нему снова, Пузырев. – Так я тебе напомню, кто может все разрушить разом, единым появлением своим.
Он выждал с добрую минуту и потом с расстановкою сказал:
– Ольга Аркадьевна в Москве и поклялась тебе за все отомстить.

Роман Александра АПРАКСИНА «ЛОВКАЧИ»
опубликован в журнале «Детективы «СМ» №02-2022 (АПРЕЛЬ)