ДЕТЕКТИВЫ СМ

ПОДВИГ

КЕНТАВР

Александр ЛОБАНОВ

 

 

 


УДАР
Отрывок из романа «БУДЕМ ЖИТЬ!»

 

   Доктор Савватиев уже год перехаживал звание. Под любыми предлогами задерживал командир присвоение майора. И кончилось тем, что Гена написал рапорт об увольнении.
А первоначальной, но основополагающей причиной послужил вопиющий случай. Новый полковник запретил везти в госпиталь солдата, которого ударило током. Электричество вошло в одну руку, а вышло через другую, пройдя через сердце. Обычно человек при таком поражении погибает от его остановки. Спасло бойца то, что у него были мокрые сапоги, и поток электронов направился параллельно сердечной оси. Солдат приковылял своим ходом. Почти теряя сознание.
Доктор сразу понял: дело серьезное. Замерил давление. Оно было гораздо ниже нормы, пульс еле пробивался, зрачки расширенные. Солдат плохо различал мелкие предметы. Послушал сердце. Тоны глухие, выслушивались нехорошие шумы. Короче, жизнь пострадавшего оказалась в опасности. И никто не гарантировал, что она в любую минуту не оборвется.
Об этом капитан и доложил по телефону. Полковник явился через пару минут. Голова по привычке высокомерно приподнята, нижняя губа несколько оттопырена. Маршал Жуков, да и только. А надо сказать, его в части боялись. И офицеры, и солдаты.
– Где умирающий? – процедил он сквозь зубы. Вроде бы и тихо, но так, что каждое слово в создавшейся тишине прогремело кувалдой по корыту.
И прямиком в процедурную, где Гена только что сделал инъекцию. Солдатик до того перепугался, что вскочил с кушетки, вытянулся в струнку.
– Этот, что ли? – пальцем чуть ли не в лицо бедолаге, –  не похож он на умирающего. Ты как себя чувствуешь, рядовой?
– Хорошо, товарищ полковник, – выпалил без запинки несчастный.
Командир с гневом оборотил высокое чело к Савватиеву.
– Как это понимать? Мозги мне морочите? Я тебе покажу, госпиталь! В лазарет клади, сам лечить будешь.
– Но, товарищ полковник, мне виднее, хорошо он себя чувствует или нет. В условиях медицинского пункта такие поражения нельзя оставлять. В любую минуту может понадобиться реанимация. Соответствующая аппаратура.
– Что? Ты чего мне сейчас плетешь? Очередную интригу? Какая реанимация! Совсем обнаглели тут. Никуда не возить! Запрещаю. Если необходимо наблюдение, то и оставайся, живи тут, наблюдай, деятель.
– У солдата уже имеется слабость сердечной деятельности. Зрение упало. Очень серьезные симптомы.
– Это у меня слабость сердечной деятельности. А этот на быка похож. Всё!
И вышел. А солдат потерял сознание. Савватиев кинулся к шприцам. Фельдшер уже тащил дыхательный аппарат. Поставили капельницу. На время шок отпустил, даже щеки порозовели.
– Ну какого ты лешего перед ним вскочил? – спросил, когда к пострадавшему вернулась способность соображать.
– Не знаю, товарищ капитан. Так страшно стало.
– Эх, мать Рассея…
Гена пошел к телефону доложить о приступе полковнику. Тот даже слушать не стал. Матом обругал. И по-прежнему: никуда не возить. Ну уж, это дудки. Потерять бойца в мирное время из-за дурака? Повезу, чего бы мне это ни стоило.
– Алло! Соедини с автопарком.
– Товарищ капитан, командир части распорядился вас ни с кем не соединять, – отозвался дежурный по связи.
– С госпиталем соединяй. У меня серьезный случай.
– Извините, у меня приказ. Не могу.
Геннадий опешил. Как это? Я что, за линией фронта, во вражеском тылу? Что значит запретил соединять? И вдруг в окне мелькнула знакомая фигура. Баранов! Сам бог его послал.
– Товарищ майор, – Савватиев выскочил наружу и бежал вслед, – на минутку.
Начальник автослужбы обернулся, осклабился.
– Значит, так, майор, только не перебивай, что произошло, уже знаешь, конечно?
По реакции бровей было видно, что знает. Но решил прикинуться дурачком. Врешь, каналья.
– Короче. Согласно существующему законодательству, вы обязаны предоставить врачу, направляющему в лечебное учреждение больного, находящегося в тяжелом состоянии, автомобильный транспорт. Это, кстати, и в правилах дорожного движения записано.
– Командир запретил, ты же знаешь.
– Командир не хочет уяснить. Находится в ложном понимании ситуации. Просто ошибается или действует намеренно. Это он будет объяснять военному прокурору. Сейчас речь о тебе. Если через пять минут санитарная машина не будет стоять под моими окнами, я сегодня же отнесу в прокуратуру заявление лично на тебя. Солдат  может умереть в любую секунду, и ты сядешь. Я обещаю. Так что беги, майор, в автопарк. Пока я не рассердился.
И, не сказав более ни слова, поспешил к себе. Бойца более-менее откачали. Довезу, решил доктор и быстро набросал в медицинскую книжку все, что счел нужным. И еще приписал. На всякий случай, для прокурора. Возможно, понадобится. Дал фельдшеру расписаться под своей подписью. Тот малость помялся, но вспомнив, что дембель неизбежен,  согласился. Эта его факсимильная закорючка, как интуитивно предполагал Геннадий, очень сослужила.
Подъехала «санитарка». Ну что ж, майор, за данный подвиг тебе многое спишется на небесах. Выходит,  моей непредсказуемости ты испугался больше, чем командирского гнева. Но, как бы там ни было, машина есть. Да здравствует Баранов!
– Алло, соедини-ка, родной, с командиром. – Савватиев все же решил перезвонить полковнику, чтобы не было лишних претензий. – Докладываю, товарищ командир части. Я, капитан Савватиев, принимаю решение на эвакуацию тяжело пострадавшего военнослужащего в гарнизонный госпиталь. Несмотря на ваш неправомочный запрет и выставленные по вашему приказанию барьеры. Кроме того, с этой минуты я объявляю  политический протест и более не считаю вас своим командиром и непосредственным начальником. Не то время…

При выезде возникла заминка. Дежуривший на КПП сержант, отдав честь, обрадовал, что и ему был категорический приказ.
– Ты хочешь сказать, что не выпустишь? А ну иди сюда, взгляни.
Сержант заглянул в салон. Травмированный лежал на носилках и был настолько бледен, что с первого же взгляда возникала мысль: а не покойника ли везут?
– Что скажешь? Он в очень тяжелом состоянии. Опасаюсь, довезу ли? Особенно, если на каждом пропускном пункте будут задерживать. А теперь представь на этих носилках себя.
– Проезжайте, товарищ капитан.
– Спасибо, родной. Если что, скажи, Савватиев нахально прорвался. Ворота чуть не сшиб.
– Да ерунда, найдем, что сказать. Прикроем, доктор.
Последние слова Гена не слышал, машина, взревев, набирала скорость. Елки, сосны, осины превратились в зеленое месиво, а по лобовому стеклу начался долбеж: жуки, стрекозы, оводы. Водитель включил фары, давая понять встречным, что везут тяжелого.
Подъехали к КПП Второго Управления. Тут стояли люди посерьезней. Капитан непроизвольно напрягся. В случае чего буду прорываться с боем. Жизнь солдата спасаю, простится. Различного рода заграждения, опутанные колючей проволокой, ДОТ, окопы по бокам.  Шлагбаум увесистый. Такой и протаранить мудрено.
– Слышишь, – обратился к водителю, – если нас не пропустят, разворачивайся и отъезжай метров на пятьдесят. Я сяду за руль. Мое дело, я и отвечу.
– Да что вы такое говорите, товарищ капитан? Я и сам смогу. Что мне-то будет?
– Как что? Тюрьма. Или,  хуже, дисбат.
– Ерунда.
Ситуация разрешилась сама собой. Дежурный, не став дожидаться, пока остановятся, открыл шлагбаум и махнул, чтобы проезжали. Как потом выяснилось, им позвонил сержант, который ради доктора нарушил приказ командира части. Круговая порука на этот раз работала на офицера. Гена понял, что обратного пути нет и не будет. Если дашь слабину, дисциплинарными наказаниями не отделаешься. Это уже уголовное дело. И надо идти напролом.
В приемном отделении, когда Гена рассказал, врачи цокали языками, сокрушались по поводу  беспредела, жали руку, мол, молодец, Савватиев. Правильно поступил. Бойца – сразу в реанимацию. Действительно положение было угрожающим. Короче, спасли рядового.
И что теперь, рассуждал капитан, когда вышел на улицу. Рабочий день еще не закончился. Оставалось время, чтобы предпринять какие-то меры для спасения собственной шкуры. Закурил, задумался. Полковник наверняка уже запустил карательные механизмы. Но он там, за сорок километров. А прокуратура вот она, рядом. Тут всё решает, кто нанесет упреждающий удар. Да, только так. Вернулся в приемное. Испросил у дежурного терапевта бумаги и место, чтобы накатать спокойно заявление. Тот проводил в комнату для  персонала.
      - Давай. Бог в помощь. Если понадобится, подтвердим правильность твоих действий.

В прокуратуре висела загробная тишина. Полумрак, серые стены, дощатые, с облупившейся краской полы. Секретарша встретила незваного посетителя почти ласково:
– Вам что, капитан?
– Намерен обратиться к прокурору с заявлением.
– Заявление при вас? Подождите. Вон стул. Присядьте.
Она скрылась за обитой коричневым дерматином дверью. Вернулась через минуту.
– Проходите.
За массивным столом восседал молодых лет, кругленький, белобрысый майор. С первого взгляда и не поверишь, что прокурор. Пока майор не оторвал от бумаг головы:
– Внимательно слушаю. И покороче.
Доктор под его цепким взглядом немного смутился. Ресницы майора, почти белые, сделались неподвижными. Из-под них повеяло прохладой. Пухлые губы постепенно стали вытягиваться, сделались тонкими, уголки опустились. Как будто тошнота мучила.
Мелькнула мысль, вдруг обо всем уже осведомлен? Хотя вряд ли. Наш командир силен в другом. Там, где землю рыть копытом, рогом упереться, порвать клыками слабого, неугодного. Или, наоборот, лизнуть, кого следует. А здесь необходим дар предвидения, мгновенной оценки ситуации. Вот если бы он просчитал, взял на себя труд, кто такой его доктор. Хотя бы поинтересовался моим нутром. Или побеседовал по душам.Не снизошёл. Барин, куда там. А знал бы, бросил все и полетел сюда, в этот кабинет. Чтобы успеть первым. Тогда бы уж мне точно был кабздец. Но перед прокурором стою в данную минуту я, а не он. И в этом мое преимущество. Не дрейфь, доктор!
Коротко, без сентиментальных подробностей, Гена передал на словах то, о чем написал в рапорте.
–  И что вы от меня хотите?
– Прошу принять мой рапорт к рассмотрению, дать юридическую оценку поступкам командира части и принять меры к пресечению подобных неправомерных действий.
– Вам, капитан, заняться нечем? Приходят тут с мелочами. У меня работы по горло. Поезжайте и разбирайтесь на месте.
–  Не представляется возможным. Прошу принять заявление.
–  Хорошо. Идите. Оставьте у секретаря.
Секретарша, когда Савватиев протянул бумагу, принялась гримасничать. И неудовольствие мелькнуло на немного увядшем, еще не потерявшем привлекательности личике, и досада, и даже брезгливость. Потом пошли вздохи.
–  А почему в двух экземплярах?
– Вы не понимаете? Вдруг молния ночью ударит? Именно в папку, где мой рапорт хранится? Как я потом докажу, что был здесь, правду искал?
–  Господи, давайте уже.
На втором экземпляре тиснула штампик, расписалась. А первый зарегистрировала в журнале.
– Вот теперь прощайте, милая девушка. Кстати, вам так идет, когда улыбаетесь. Делайте это почаще. Полезно для здоровья, это я как врач утверждаю.

На следующий день капитан Савватиев не явился на утреннее совещание. Решил вообще в штаб не ходить. Тем более что от исполнения непосредственных служебных обязанностей не отказывался.
Забегали. Сперва замполит прискакал. Стращал, уговаривал, обещал поговорить с командиром, намекал, что звание майора, наконец, присвоят, если пойдет на попятную. За ним начальник штаба. Парторг. Им всем Геннадий отвечал, что в кабинет командира части зайдет только после того, как полковника нынешнего там не будет. И решение твердое. До обеда никто не совался. После обеда ворвался председатель суда чести младших офицеров.
– Савватиев, в четырнадцать тридцать явиться в клуб. Будем рассматривать ваше персональное дело. Невыполнение приказов, отказ от службы…
– А вот дудки вам всем, деятели! Все это хрень. Какие приказы я не выполнил? Преступные! А служебные обязанности у меня в полнейшем и образцовом исполнении. Можешь убедиться. Если хочешь. Вчера только жизнь вашему бойцу спас. А он его убить хотел. Так и передай шавкам своим. И вообще, вали отсюда. Мне работать надо. Ваш суд недействителен. И меня не ждите.  Жрите там себя, как пауки в банке. Меня же увольте.
– Вот именно. И уволим. Дурак, против офицеров хочешь пойти?
– Кого в виду имеешь? Ты, что ли, офицер? Прихвостень. Про офицерскую честь только и знаешь, что это слово такое, пишется с маленькой буквы. А настоящие офицеры за меня будут. Хотя бы в душе.
– Ну, знаешь, докторишка, на борзых мы и намордник надеть можем.
– Я тебя сейчас самого в гипс упакую.

Через полчаса в кабинет постучал знакомый капитан из отделения заправщиков.
– Петрович, пойдем, а? Там такое про тебя несут! Молодые с мест гавкают: не уважают нас, не уважают. Ты себе только хуже делаешь.
– Да пойми же, если я туда сунусь, они меня по полной раскатают. Мне даже рта не дадут раскрыть. Распишут, как им выгодно. Хана мне тогда. Я этот суд не признаю и тем протестую, что не являюсь на него. Как ты не видишь, судилище это. Со мной расправиться хотят. За все хорошее, что для людей сделал.
– Не знаю. Мне сдается, ты сейчас неправ.
– А я уже привык в одиночку бороться. И теперь точно уверен, что и один боец в поле – воин. И ты когда-то будешь гордиться, что со мной знаком был. Только подам ли я руку тебе? Вот над чем задумайся.
Минут через десять Гена заметил через окно, как из клуба потянулись по рабочим местам люди. Закончили. Ваш выход, товарищ полковник.
А товарищ полковник прямиком направился в город. В прокуратуру. С пухлой папкой материалов на капитана Савватиева. Сутки фабриковали. Собирали объяснительные со свидетелей. Даже с тех, кто и не ведал ничего. Финальным аккордом этого каприччио звучало постановление суда чести: ходатайствовать перед командованием об увольнении капитана Савватиева по служебному несоответствию с одновременной передачей дела в судебные органы.
Когда майор с бесцветными ресницами слушал гневливую исповедь, уголки его губ не опускались книзу. Они вообще сделались круглыми. Как у окуня. И понять, что у прокурора на уме, было невозможно. Закончив, полковник уставился в белые глаза законника с таким видом, будто ждет похвалы за проделанную кропотливую идейную работу.
– Все мне, конечно, понятно. И сработало бы, если б еще вчера на моем столе не появилось ЭТО.
– Что, это…
– А вот. Знакомый, гляжу, почерк?
Полковник, не веря очам своим, пробежался по тексту и сжал кулаки. Они у него неимоверно зачесались. Командир даже присмотрел место на столешнице, по которому так хорошо было бы  грохнуть сейчас со всей силы. Даже сердце закололо. Он тяжело задышал.
– Водички? – участливо предложил собеседник.
– Не надо, – прорычал полковник. – Что же мне теперь, дерьмо собственное жрать?
– Выходит, так. Не дооценили своего начмеда. А он у тебя, я гляжу, волк матерый.
– Ты предлагаешь все так и оставить?
– А ты хочешь, чтобы я тебя привлек?
– Что-о-о!!! Это что за базар? На фуфло берешь, начальник?
– Ой, только вот давай без этого. Блатной жаргон знать надо. Не каждому дано.
– Ах, вот как мы заговорили. А когда с канистрочкой, так ко мне?
Сказал сгоряча и пожалел. Забылся на мгновение. Понял, что оплошал, увидев, как сузились смотрящие сквозь него глаза. Они даже потемнели. Как-то вдруг обозначились уголки губ, стали похожи на стрелы, летящие в разные стороны.
– Товарищ полковник желает, может быть, переночевать в камере предварительного заключения?
Прокурор потянулся к кнопке. Полковника бросило в пот. Он знал этого блюстителя давненько. Знал и тех, кто прямо отсюда, из кабинета, улетали в места, не столь отдаленные. Без какой-либо жалости тут ставятся подписи под приговорами. Чуть ли в обморок не свалился, когда резко распахнулась дверь. Оглянулся. Фу-ты… Секретарша. Чего она ржет?
А секретарша не ржала вовсе. Она премило улыбалась, потому что нахально подслушивала через неплотно прикрытую дверь. И  было ей очень приятно, что капитан тот, медик,  посадил этих козлов в лужу. И парень симпатичный. Молодец!


 

Статьи

Обратная связь

Ваш Email:
Тема:
Текст:
Как называется наше издательство ?

Посетители

Сейчас на сайте 342 гостя и нет пользователей

Реклама

Патриот Баннер 270

Библиотека

Библиотека Патриот - партнер Издательства ПОДВИГ