Наталия СОЛДАТОВА

СДЕЛКА без ГАРАНТИИ
Глава из романа
ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ 

ТУФЛИ
После похорон Марина Никитина добилась, чтобы Антонину Петровну поместили в одну из лучших палат. Она еще больше похудела, как-то вся съежилась, и было такое впечатление, что уж больше она никогда не сможет разогнуться, распрямиться.
Когда Антонина Петровна лежала на кровати, укрытая с головой одеялом, чтобы никого не видеть и не слышать, то могло показаться, что кровать пуста – так мало места она занимала. Марине казалось, что она стала похожа на сушеную грушу – лицо потемнело и окончательно сморщилось.
Она не могла себе представить, как Антонина Петровна выпишется и поедет в свой одинокий дом. Нет, нет, это же невозможно, для нее это будет конец: ни помощи, ни поддержки, ни ободряющего слова. Марина знала, как живут сейчас в деревне – каждый сам по себе. И Антонина Петровна совсем не вписывалась в этот расклад.
Как будет дальше, Марина не знала, но стоило ей подумать о том, что следует расстаться с Антониной Петровной, которая уже подлечилась, набралась сил, чтобы потихоньку привыкать к новой одинокой жизни, как ее внутренний голос говорил, умолял, упрашивал – подожди, она еще не окрепла, ей будет тяжело, она не выдержит, словно бы сама Татьяна незримо и неслышно об этом просила.
Правда, Марина не связывала это с какими-либо таинствами природы и духовным зрением. Нет, просто она понимала, что быть рядом с Антониной Петровной – это долг памяти Татьяны, к тому же если не она, Марина, то кто же поможет этой бедной женщине?
Оживала Антонина Петровна лишь тогда, когда приходили известия от Владимира Ивановича и Валентины. Однако и тут пока не было ничего конкретного.
Несколько раз Антонина Петровна хотела попытаться найти убийцу дочери сама – ей почему-то казалось, что парень, бывший с ее Танечкой и внешне похожий, по описанию соседки, на Чичикова, может быть и найден в этой роли – в местном драматическом театре. И хотя Валентина сообщила ей, что проверила это предположение, Антонина Петровна не переставала говорить о театре.
Марина подумала – может быть, это предчувствие? Возможно, и впрямь театр приоткроет для них какую-то тайну? И сегодня, изучив афишу, с удивлением увидела, что местная труппа поставила «Мертвые души» Гоголя и играет этот спектакль чуть ли не каждый день.
Марина взяла билеты в боковую ложу рядом со сценой. Предчувствие предчувствием, но Антонине Петровне нужно к тому же и просто отдохнуть, развеяться, побыть в новой для себя обстановке.
Придя на работу, Марина первым делом бросилась в палату Антонины Петровны и сообщила ей о спектакле.
– Мариночка. Наконец-то, – почти кричала Антонина Петровна. – Я чувствую, это будет событие. Событие. Ой, может, мне домой съездить? За платьем. Я успею, автобус туда идет час, обратно час.
– Не надо, Антонина Петровна, прошу вас. У меня в шкафу висит ваше платье.
– Но я в нем Танечку хоронила. И Ольгу. Я не могу его надеть в театр.
– А вы наденьте. Это нормальное, хорошее платье. Никакое не траурное. И оно вам очень идет.
– Хорошо. Я надену, – покорно согласилась женщина.
Весь день она помогала Марине носить капельницы, ухаживать за лежачими больными, отвечать на телефонные звонки и звать к телефону больных, когда с ними хотели поговорить их родственники. Такое бывало и раньше, но сегодня Антонина Петровна была особенно активна. Закончив работу, Марина не поехала домой, а сообщила своим по телефону о театре, достала из шкафа красивое платье, которое всегда висело для таких вот непредвиденных случаев, быстро переоделась вместе с Антониной Петровной, и они, выглядевшие вполне довольными жизнью, отправились в театр, которому было уже сто пятьдесят лет. Его сцена знала замечательных артистов.
Первый же выход на сцену Чичикова убедил Антонину Петровну, что игравший его артист никак не мог быть знакомым Татьяны и потенциальным убийцей, ибо являлся уже довольно пожилым человеком. Она, в общем-то, верящая в предчувствия, недоумевала – отчего же ее так тянуло в театр и именно на этот спектакль? Ответ пришел позже и так, как никто и не ожидал.
Шло еще первое действие, в котором участвовали Чичиков, Плюшкин и его ключница Мавра, которую хозяин заподозрил в краже бумаги. Сначала Мавра просто стояла с тарелкой в руках, на которой лежал старый заплесневевший сухарь от когда-то привезенного дочерью Плюшкина кулича.
Потом, когда барин закричал: «Куда ты дела, разбойница, бумагу? По глазам вижу, что подтибрила», ключница с криком: «Да на что ж бы я подтибрила?» стала в волнении бегать по сцене, причем полы ее юбки развевались, отчего были видны неплохие Маврины ножки в темных туфельках, весьма похожих на современные.
«Вот погоди-ка: на страшном суде черти припекут тебя за это железными рогатками», – кричал Плюшкин. «Да за что же?» – перекрикивала его Мавра, лавируя между столом и стульями.
Марина не любила, когда в театре много кричали. И не понимала, почему в этом спектакле не такая уж бурная гоголевская сцена достигла столь мощного звучания. Ей было тоскливо и некомфортно, она ждала антракта, не мешая, тем не менее, Антонине Петровне смотреть все это действие. Во всяком случае, она, сидевшая в ложе вполоборота к Марине, ни разу не оглянулась.
Вдруг на какой-то фальшивой Мавриной ноте, когда та делала свой очередной вираж по сцене, Антонина Петровна вздрогнула всем телом, руки ее впились в бархатные перила, она вся вытянулась вперед так, что Марине пришлось крепко обхватить ее за талию, и слава Богу, она сделала это вовремя, потому что далее последовал сильный рывок, словно ее подопечная сама хотела прыгнуть на подмостки.
– Антонина Петровна, милая, да что с вами? – шептала Марина, прижимая ее к себе.
Сидящие рядом зрители заволновались, зашептали, что женщине плохо и ее надо немедленно вывести. Антонина Петровна же, прижавшись к Марине, показывала на сцену и, с трудом двигая губами, шептала:
– Смотри. Смотри. Это они. Они. Я их узнала. Да смотри же, тебе говорю.
– Пойдемте, Антонина Петровна, в коридор выйдем, тут душно.
Антонина Петровна наклонилась к самому уху Марины и с силой зашептала:
– Ты что, меня за сумасшедшую принимаешь? Ты посмотри, что за туфли на Мавре. Это же Танечкины туфли...
Марина, не выпуская Антонину Петровну, взглянула на сцену, но к этому времени Плюшкин уже нашел бумагу, Мавра перестала бегать, и длинная юбка полностью закрывала ее ноги вместе с туфлями. Тем не менее Марина сказала:
– Да разве отсюда определишь.
– Определишь. Пойдем скорей за кулисы. Я не ошибаюсь. Такая модель у нас не продавалась – ни на барахолках, ни в магазинах. Нигде. Эти туфли она ведь через меня купила. Знакомая из Парагвая привезла. Они американские, удобные и красивые. Пошли, пошли отсюда. Надо ее ловить, артистку эту.
– А если все же вы ошибаетесь?
– У меня зрение еще хорошее. Да и примета там есть.
Они вышли в коридор и направились к двери, ведущей за кулисы.
– А какая примета? Сейчас нас повернут назад, не пустят. Заплатка, что ли?
– Нет. Шовчик. Ты в программе-то погляди, кто эту Мавру играет?
– Афанасьева. Галина.
– Вот. Мы – к ней. Поклонники. – И, обернувшись к Марине, она решительно добавила: – Все переверну, весь город, а найду изверга. Там шов чуть заметный. На пятке. На правой. Изнутри. Три стежка шелковой ниткой. Прочной. Сама делала.
Дверь была не заперта, и женщины оказались за кулисами. Они поднялись по ступенькам, прошли первый занавес, затем второй, а в это время на сцене Чичиков выманивал у Плюшкина уже не мертвых, а беглых крестьян, давая по двадцати пяти копеек за душу. Миновали безмолвно стоящую с какими-то листами – очевидно, текстом пьесы – сотрудницу и оказались в небольшом коридоре, по бокам которого стояли вешалки с театральными костюмами.
Далее шли двери – очевидно, там располагались гримуборные. Решили ждать Афанасьеву у костюмов, чтобы не пропустить. Сцена у Плюшкина, судя по доносившимся репликам, уже заканчивалась, вот прозвучало его: «Прошка. Не нужно самовара. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог», и раздались аплодисменты. Значит, картина закончилась. Или же все действие.
Они не ошиблись – первым за кулисы вбежал Прошка, его играла молоденькая актриса-травести.
– Ой, а вы к кому? – приветливо спросила она.
– К Афанасьевой, – ответила Марина.
– Вообще-то, во время спектакля нельзя, – заметила травести, но все же негромко позвала: – Галка. Тут к тебе пришли.
Не получив от Галки ответа, она предложила:
– А вы сами тихонько к ней пройдите вон в тот закуточек. На этом спектакле у нее нет своей гримерки, она у реквизиторов сидит. Вон туда. Или подождите, пока она переоденется.
– Нет, нет, нам сейчас.
Актриса показала, куда именно им надо идти.
В реквизиторском цехе стояли старинные сундуки, полки вдоль стен были заставлены искусственными фруктами, овощами, колбасой и иной «снедью», а также курительными трубками, вазами, стопками книг, сколоченными, верно, из фанеры, и прочим барахлом, которым пользуются артисты во время спектакля.
В углу, возле большого старинного зеркала сидела исполнительница роли Мавры, успевшая уже переодеться в свое платье. Однако туфли на ней оставались прежние. Туфли так притягивали Антонину Петровну, что она готова была тут же упасть перед актрисой на колени и разглядывать на них каждый сантиметр. Актриса это почувствовала, подтянула ноги под стул и, глядя на остановившихся перед ней женщин, с тревогой спросила:
– В чем дело?
Антонина Петровна не сводила глаз с туфель и, кажется, совсем не могла говорить.
– Галина... извините, не знаю отчества, – начала Марина.
– Галина Григорьевна, но это неважно, можете и без отчества. Я вас слушаю. И недоумеваю – что это вы меня так разглядываете? – прибавила она.
Марина не знала, надо ли говорить правду. Нет, прежде всего необходимо проверить, не ошибается ли Антонина Петровна. И она продолжила:
– Галина, вы так хорошо играли. Мы с вас глаз не сводили. Да, да, поверьте, – стала уверять она, видя, как Афанасьева отмахивается от этих слов – дескать, роль-то всего ничего. Она была права, но Марина пела свое: – Это какое-то новое решение сцены. У Гоголя, помнится, ключница просто стоит и отнекивается от нападок барина, а у вас она вступает в спор, ничего не боится.
– Вы не правы. Плюшкин, когда нашел потерянную бумажку, которую сам же куда-то засунул, так ей и сказал – что, мол, ты так расходилась? Экая занозистая. Так вот, поэтому я и расхожусь на сцене.
– В этих туфлях, – не выдержала Антонина Петровна.
– А что – заметно, что не та эпоха? – встревожилась Афанасьева. – Да, конечно, заметно, нечего и спрашивать. Но мы при нашей бедности не можем заказать специальную обувь. Как и сшить новые костюмы. Эти у нас подобраны из других спектаклей.
– Да, да, мы вам сочувствуем, – начала было Марина, но Антонина Петровна ее перебила:
– Галя, милая, ответьте мне на один-единственный вопрос.
– Да пожалуйста.
Зазвенел звонок, по цеху забегали реквизиторы, мимо пробежала девушка с текстом – Галина объяснила, что это их помощник режиссера и что сейчас начнется другое действие, и если они хотят досмотреть спектакль, то им надо вернуться в зал.
– Нет, нет, – замахала руками Антонина Петровна и без всякого перехода спросила: – Где вы взяли эти туфли?
– Туфли? Хм, не знаю. Я уж и не помню.
– Они должны были появиться у вас совсем недавно, дней десять назад.
– Да, действительно. О, мне же их наша костюмерша принесла, Сима. Я мучилась без обуви, ни одни туфли театральные не подходили. У меня нога видите, какая узкая? Для меня вся наша обувь – как лапти. А почему вы спрашиваете?
– Эти туфли мне знакомы. И я должна знать, где их взяла ваша костюмерша.
– Но, Антонина Петровна, мы же еще не проверили, – вмешалась Марина.
– Проверь. Я и без того вижу.
– Пожалуйста, дайте мне правую туфельку, я поближе ее разгляжу, – попросила Марина. – Там должны быть три шовчика, вернее, три стежочка.
Афанасьева довольно неохотно сняла с ноги туфлю и протянула ее Марине.
– Вот. Смотрите. Не видела я никаких шовчиков. И вообще, почему...
Афанасьева не договорила – побледневшая Марина выдохнула: «Надо же!» и показала на еле заметный шовчик, сделанный черной шелковой ниткой внутри туфли, вдобавок к основному шву.
– Видите теперь? Это я своими руками зашила.
– Вижу. Сима, Сима, иди-ка сюда, – закричала вдруг Афанасьева худой рослой женщине, снующей из коридора в реквизиторскую и обратно. Сима не заставила себя ждать, подошла и плюхнулась на стоящий рядом сундук.
– Сим, ты где эти туфли взяла? – спросила ее Галина.
– Где взяла, там и взяла, – ответила Сима и достала из кармана своей длинной кофты пачку сигарет. – Пошли, покурим?
– Ты же знаешь, я бросила, – упрекнула ее Афанасьева. – Люди вот утверждают, что знают эти туфли.
– Ну и что?
– Это туфли моей дочери, – не выдержала Антонина Петровна.
– Хо-хо-хо. Это еще надо доказать. – Сима насмешливо улыбнулась, встала и, не обращая внимания на женщин, пошла к выходу. Антонина Петровна закричала так, что, наверное, слышно было в зале:
– Стойте. Вы не можете вот так. Мою дочь убили, а вы тут паясничаете.
Сима развернулась и словно дала им всем оплеуху:
– Я никого не убивала. Не грабила. И оставьте меня в покое.
– Сима. Где веер? – послышалось из коридора. – Веер где? Для дамы, приятной во всех отношениях?
– Но ведь решили же, что она будет без веера. Она же у себя дома. А для дамы просто приятной веер я положила.
В реквизиторскую втиснулся высокий, грузный человек с рукой в гипсе. Очевидно, кто-то все-таки доложил ему о назревающем скандале, потому что он тут же обратился к Марине и Антонине Петровне:
– Добрый вечер, милые дамы. Я – директор театра, меня зовут Виктор Кириллович. Какова цель вашего визита за кулисы? Что здесь за шум? Потише, пожалуйста, вы можете помешать спектаклю, сейчас начинается второй акт?
Действительно, послышалась музыка и раздались аплодисменты, которые в провинциальном театре всегда сопровождают каждое открытие и закрытие занавеса, а потом зазвучали первые реплики, но кто говорил и о чем – здесь, за кулисами, было не слышно. Марина как можно спокойнее и короче рассказала Виктору Кирилловичу о гибели Татьяны Капустиной и о туфлях, вместо которых на покойной оказались чьи-то ботинки. И вот теперь эти, именно эти туфли спокойно стоят здесь, в театре.
– Мне принесла их Сима, – как бы оправдываясь, сказала Галина.
– Виктор Кириллович, надо немедленно позвонить полковнику Владимиру Ивановичу Комову, он занимается этим убийством. Пожалуйста, разрешите мне это сделать. Прямо сейчас, – попросила Марина.
– Галя, Сима, вы, женщины, берем туфли – и ко мне в кабинет, телефон там, – распорядился Виктор Кириллович. – Идите все за мной. И постарайтесь делать это потише.
Комов был еще в своем кабинете. На рассказ Марины он отреагировал мгновенно, послав в театр Сергея Осокина.
Симу, рвавшуюся выполнять свои рабочие обязанности, настоятельно попросили отдохнуть в директорском кабинете до прихода оперуполномоченного. А через полчаса они уже знали о том, что эти туфли Симе домой принес ее ухажер, который никогда не мог пройти мимо того, что плохо лежит, и оттого Симина квартира могла бы со временем превратиться в склад нужных и ненужных, дорогих и не очень дорогих вещей, если бы она время от времени не относила эти вещи в театр, где ничего не было лишним.
Удалось выяснить и фамилию ухажера – Щукин отбывал срок за кражи, однако человек он, по утверждению Симы, хороший и добрый. И воровство для него – не столько способ существования, сколько искусство.
На вопрос, где он находится сейчас, Сима, понурив голову, ответила, что, скорее всего, у нее дома.
Вместе с Осокиным домой к Симе рвалась и Антонина Петровна, но оперуполномоченный был непреклонен, считал это опасным, но пообещал сразу же сообщить новую информацию. Виктор Кириллович предложил женщинам досмотреть спектакль, но они уговорили его оставить их в кабинете, ждать сообщений. Директор разрешил.
Осокин вернулся быстро и спросил Антонину Петровну, не сдавала ли ее дочь ремонтировать туфли в сапожную мастерскую на Полянской улице. Антонина Петровна ответила отрицательно, заметив, что их нечего было ремонтировать. Но, оказывается, именно в этой мастерской Щукин «приватизировал» стоявшие в сторонке, как ему показалось, бесхозные туфли. Причем он, узнав, что хозяйка туфель убита, рассказал во всех подробностях, где и как они находились, кто в это время там был, и даже нарисовал план этого помещения, вернее, помещений – комнаты, где работал сапожник, и будки, в которой ремонтировались ювелирные изделия – она, эта будка, располагалась прямо в сапожной мастерской. Вопросов становилось все больше, но, похоже, наступило время, когда и ответы должны появляться друг за другом, словно вагоны поезда, которого давно ждешь, и, наконец, он показывается из-за поворота.

Роман Наталии СОЛДАТОВОЙ «СДЕЛКА без ГАРАНТИИ»

и послесловие Сергея ШУЛАКОВА "МУРАВЬЁВЫ ГОРЫ"
опубликованы в журнале «Детективы «СМ» №8-2015 (выходит в сентябре)