Ирина ДЕГТЯРЕВА

КОРРИДА с ПРЕДАТЕЛЕМ

Отрывок из романа

 

Иллюстрация Вячеслава ЛЮЛЬКО

На шкафу стояло странноватое чучело совы, пыльное и вообще неуместное в кабинете врача-реаниматолога. Худощавая хозяйка кабинета в накрахмаленном белом медицинском халате и в докторской белой шапочке была уже немолодой, но красивой, по-прибалтийскому, холодному типу – бледная, скуластая с яркими голубыми глазами. Из-под медицинской шапочки выглядывал хвостик тусклых светлых, с проседью, волос.

Николай увидел ее впервые и опешил от обстановки, напоминающей склеп.

– Ваше удостоверение, – попросила она таким тоном, что Трофимов понял: не подчинись он сейчас ей, тут же ему укажут на дверь. Не слишком-то хотелось оставаться в этом склепе в компании с мегерой, но выхода не было.

Однако требование документов оказалось только прелюдией к основному действу. Маслова с профессиональным вниманием изучила удостоверение.

– Все-таки контрразведка, – заключила она. – Ну-ну, – голос у нее звучал с легкой хрипотцой.

Маслова встала, подошла к окну, посмотрела вниз на улицу, где уже зажглись фонари, опустила металлические жалюзи. Затем прошла мимо Трофимова, стоящего неподалеку от двери, и повернула ключ в замке. Ему стало не по себе от ее странных, молчаливых действий.

– А теперь раздевайтесь, – велела она так буднично, словно он пришел к ней на медицинский осмотр.

– В каком смысле? – дрогнувшим голосом уточнил Трофимов. – Вы отдаете себе отчет?..

– Вполне! Я хочу проверить, нет ли на вас прослушивающих устройств.

– Я безо всего. Мы же условились, – он отступил на шаг от настойчивой женщины.

– Или разоблачайтесь, или разговора не получится, – Маслова протянула ему удостоверение, видя его сомнения. – Уходите!

– Черт с вами! – разозлился Трофимов и начал расстегивать пиджак. Мысленно порадовался, что в госпитале уже нет никого кроме дежурных врачей, да и дверь заперта. Но больше всего радовало, что не взял с собой диктофон, как собирался.

Он остался в одних семейных трусах, пока Маслова сосредоточенно прощупывала швы на его одежде.

– Одевайтесь! – также в приказном порядке велела она и пошла к маленькому столику у окна с электрочайником, чашками и вазочкой с печеньем на гжельском подносе. – Чаю хотите? – довольно мирно предложила она.

– После всего этого вы обязаны будете выйти за меня замуж, – пробубнил Трофимов, отвернувшись и застегивая пуговицы на рубашке задрожавшими руками. – Давайте свой чай, если вы туда ничего не насыпали.

В кабинете горели только два бра над диваном да настольная зеленая лампа на столе. Дым при таком рассеянном желто-зеленом интимном освещении стал слоиться и создавать атмосферу еще большего сюрреализма, вкупе с пыльной совой на шкафу.

– Как прошло похищение и почему Артюшин умер?

Она усмехнулась, выпуская дым через нос.

– Вы считаете, я вправе раскрывать детали спецоперации? Или у вас есть полномочия? Это же не официальный допрос? – заметив, как покачал головой Трофимов, как бы отвечая на все вопросы разом, она помолчала и добавила: – Или вы считаете, что кто-то понял толком, что произошло там на самом деле? – теперь и она покачала головой. – Вряд ли.

Маслова сняла шапочку и халат. Повесила его на плечики на дверцу платяного шкафа. Осталась в клетчатой коричневой юбке и зеленой блузке. Без врачебной униформы она выглядела свежее и моложе.

– Кто-то, я думаю, все очень хорошо понял, – для затравки сказал Николай.

– Кого вы имеете в виду? Цэрэушников или Кочеткова, или…

– Расскажите, что там произошло, – Трофимов принял у нее из рук чашку с чаем.

Маслова села на стул перед майором.

– Что рассказывать? Мы провалили операцию. Я до сих пор корю себя, что не настояла на проведении реанимационных мероприятий сразу же, как только почувствовала неладное.

– Вы могли ему реально помочь?

– Намекаете на то, что он был уже отравлен ЦРУ? – Она усмехнулась. – Вскрытие проводили уже в Москве. Я присутствовала при этом. Ничего не нашли, кроме сердечной недостаточности вследствие передозировки наркотика. Хлороформ, знаете ли, очень токсичный препарат. Он вызывает обратимый паралич всех жизненных функций. Никто не мог сказать, какое воздействие он окажет на Артюшина. Мы предполагали, что он перенесет препарат нормально, поскольку моряк, человек проходивший множество медкомиссий. Вряд ли у него были сердечно-сосудистые патологии… Да и не старый он был, около пятидесяти. Совершили две предварительных встречи с ним в Вене. Наш человек выяснил его вес под благовидным предлогом. Дозы я рассчитала, – Маслова пожала плечами. – Он мог тихо и мирно, почти до самой Праги, пребывать в состоянии опьянения и расслабленности, быть без сознания.

Она встала, прошлась по кабинету, раздавила сигарету в пепельнице, стоящей на полке шкафа.

– Действие хлороформа ведь достаточно скоротечно? Вы объясните, я в этом вопросе полный профан.

– Нам необходима была хирургическая стадия наркоза. Я не присутствовала на первом этапе спецоперации. Ребятам надо было доставить Артюшина до границы из Вены. Поэтому они дали ему приличную дозу, миновав стадии аналгезии и возбуждения. Я настаивала на моем присутствии при его захвате, но мне не позволили. А самое опасное при вхождении в хлороформный наркоз то, что на стадии возбуждения у человека порой возникает кашель и даже рвота. Находясь в бессознательном состоянии, он может захлебнуться рвотными массами. Нужно контролировать его показатели. С ним в тот момент был его связной Кочетков и еще двое наших офицеров.

– Кочетков? – переспросил Трофимов.

– Да. Вы предполагаете, что Кочетков мог на этом этапе незаметно ввести яд? – Маслова закурила снова. – Я думала об этом. Я много чего передумала и тогда, и за эти годы. И пришла к выводу, что такое маловероятно. Если бы инъекция… При вскрытии мы осматривали кожные покровы самым тщательным образом, вскрытие проводил очень опытный человек. Нет, след бы остался. А ничего другого Кочетков сделать бы не смог, находясь в одной машине с Артюшиным и еще двумя своими коллегами. Распылить что-то… Но он бы и сам вдохнул пары. Я опасалась, что они и с хлороформом-то напортачат.

– А что вы вообще думаете о Кочеткове? – Николай пока избегал прямых вопросов о Крылове, надеясь, что Маслова сама подступит к этой теме.

– Я его почти не знаю. Мы только проделали вместе путь до Праги в обнимку с трупом, оттуда я вылетела с цинком в Москву. А вот если кто и был виноват, так это Крылов.

– В чем же?

– Он не подпускал меня к объекту, чтобы осмотреть. И кроме того, сначала Кочетков добавил дозу хлороформа, поскольку еще на выезде из Вены Артюшин начал приходить в себя. А затем и сам Крылов, уже когда они подсадили нас в машину. А третья порция могла стать фатальной. Мы знали, что они уже дважды использовали хлороформ. Кочетков сказал об этом. Крылов удерживал салфетку на лице Артюшина довольно долго. В принципе, не нарушая инструкций по использованию препарата, однако с учетом первых двух доз… Необходимо было контролировать его пульс, давление, но Артюшина уложили в тайник в машине, чтобы пересечь границу. Торопились. Но все же могли остановиться и проверить его состояние. Крылов не позволил, так как он возглавлял группу и за все отвечал. Никто не стал и спорить. Он обматерил меня, когда я пыталась возражать. Сказал, что ничего Артюшину не сделается.

– У вас сложилось впечатление, что он делал это намеренно или от излишней самоуверенности?

– Самоуверенности ему не занимать. Он считал себя всемогущим. Уже одно это обрекало операцию на провал. И все же тут было нечто большее, чем просто самоуверенность. Доказательств у меня нет, лишь подозрения. Кстати, он за эту, проваленную, операцию получил орден Красного Знамени. Вы же понимаете, где он и где я?.. Что я бы стала кому-то говорить, доказывать? Меня и так понизили тогда в должности, и за мной шел шлейф слухов, мол, она провалила какое-то дело государственной важности.

– Но вы же его все-таки привезли?

Она рассмеялась и пояснила:

– Слабое утешение. Радиоприемник, у которого не работает звук, выбрасывают. Мы привезли такой сломанный радиоприемник.

– Вы не могли бы постараться вспомнить все детально: кто что делал, что говорил и до начала операции, и после.

– Вас ведь Крылов интересует? Не пугайтесь. Это понятно и так. Кочетков умер, Артюшин тоже.  Крылова вдруг сняли с поста начальника Управления «К», услали в Ленинград. А он-то метил в зампреды КГБ СССР как минимум, – не без злорадства добавила она. – Значит, по его душу работаете.

**

Церковь Вотивкирхе в Вене, напоминавшая храм Святого семейства в Барселоне, находилась неподалеку от «Бристоля» – отеля шикарного, еще конца девятнадцатого века, расположенного во Внутреннем городе Вены.

Артюшин, испытывая легкое волнение, шел по улице Марии Терезии к Вотивкирхе. Все дни пребывания в Австрии он ощущал радость. Кто когда-то мог подумать, что он, обычный кавторанг, пусть и командир эсминца, окажется между двух спецслужб, самых могущественных в мире – ЦРУ и КГБ?

Позади училище, казармы, болтание в море месяцами, страшные дни и недели, когда его, как Ваньку-встаньку, валяли от психологов к следователям ЦРУ и обратно, по дороге пропуская через полиграф. Сожаление оставалось только об оставленной в Союзе семье и, в большей степени, о сыне. Когда вышедший на контакт майор Кочетков показал ему письмо от сына и жены, в душе шевельнулась раздражающая тоска, которую Артюшину почти удалось подавить за шестнадцать лет, прошедших с той ночи, когда он решился на побег. И вот все всколыхнулось вновь, вызвав щемящую боль в сердце.

На самом деле он не собирался возвращаться в СССР, не хотел сидеть в тюрьме, да к тому же не верил в то, что его и вовсе не расстреляют. Выжмут, как из лимона, всю информацию о РУМО и ЦРУ, где он являлся консультантом. А затем выбросят, в лучшем случае сохранив жизнь.

 Удивляло, что американцы довольно сдержанны. С ним приехали в Австрию только двое. Они скрытно провожали его на первые два контакта, а сегодня отпустили одного.

В отеле в их номере ждет его она – молодая, красивая женщина. Она умеет устраиваться уютно. И сейчас, наверное, включила торшер, уселась в кресло в круге света и читает. Плед накинула на плечи. А в номере поставили маленькую елочку к Рождеству. Тут постояльцев ценят, чтобы приезжали снова и снова. Артюшин с усмешкой вспомнил тараканьи бега в общаге, когда молодым офицером он только пришел на флот, бессемейный, бесквартирный. И эти вечные слипшиеся макароны в алюминиевой кастрюльке, унылые, как и все его существование тогда.

Чуть подмораживало, и Артюшин кутался в шарф. За час до выхода на контакт он посидел в баре со своим куратором из ЦРУ по линии безопасности. Тот дал ему последние инструкции и угостил кофе с коньяком. Говорил, что, как только они окончат дела здесь, в Вене, вернутся в Штаты.

Ложка коньяка, добавленная в кофе, уже растворилась в крови и нисколько не грела. 

Увидев издалека фигуру Ника – связного из КГБ, Артюшин чуть прибавил шагу. Связной стоял на фоне готовящейся к рождественской службе церкви, подсвеченной теплым желтоватым светом по контуру. 

– Добрый вечер, – сказал благодушно настроенный Артюшин. – Вечерок сегодня прохладный. Где вы запланировали встречу? Надеюсь, в помещении?

– Да-да, разумеется, – кивнул Ник и по-приятельски взял его под локоть. – Пройдемте до машины, она за углом. За вами нет хвоста?

– Нет, спокойно все. Я проверялся, – соврал Артюшин, прикидывая, как долго может продлиться встреча со связным. Ему хотелось побыстрее вернуться в «Бристоль» в их с Евой номер…

За углом стояла черная, довольно вместительная машина. В полутьме салона Артюшин различил шофера и еще один силуэт, на заднем сиденье. Это несколько отличалось от его ожиданий, хотя, как и предполагали в ЦРУ, встреча, скорее всего, состоится не в означенном месте, а наверняка на конспиративной квартире.

– Садитесь сзади, – попросил Ник. – По дороге мы подхватим одного человека, он сядет впереди. 

Таким образом Артюшин оказался зажатым между связным и незнакомцем. Через куртку соседа слева чувствовалось его крепкое телосложение.

– Далеко ехать? – спросил Артюшин, поздоровавшись по-английски с водителем и пассажиром.

– Нет, минут через пятнадцать будем на месте, – весело, как показалось Артюшину, ответил шофер.

Пассажир чуть повернулся к окну, словно вглядывался в темную улицу. Он незаметно вынул из кармана темно-оранжевую ампулу, завернул ее в салфетку и, раздавив, тут же прижал салфетку к лицу Артюшина.

Попытки сопротивления они пресекали вдвоем. Водитель поглядывал в зеркало заднего вида и ехал довольно быстро.

– Тише, тише, – по-русски сказал Ник то ли агенту, то ли водителю.

Несколько секунд Артюшин продолжал сопротивляться. Перед глазами маячила голова водителя с плоским, коротко стриженным затылком, затем возникло пятно света, круглое, как от торшера, и фигура женщины, застывшей в кресле…

 ***

В перелеске было довольно холодно. Местами лежал снег. Несколько раз на неделе принималась оттепель и разводила слякоть. На проталинах ботинки проскальзывали, как на мягком сливочном масле.

Мысли о еде сводили судорогами желудок. Последний раз группа: двое мужчин и женщина – ели рано утром, когда выехали из Бржецлава. Их подвезли на машине максимально близко к точке рандеву с группой захвата. Границу они перешли пешком. Теперь им оставалось только одно – ждать.

Здесь, неподалеку, проходит заброшенная дорога, соединявшая когда-то два селения по разные стороны границы. О ней помнили, наверное, лишь старики и шпионы. И пограничного поста тут не было. Впрочем, группа, маскирующаяся под туристов, не приближалась к дороге, перемещалась по лесу. На случай задержания существовала легенда – гуляли, не заметили, как перешли границу, ведь нет никаких опознавательных знаков в лесу.

Нина, единственная женщина в группе, оделась довольно тепло – спортивные брюки, ботинки, свитер с высоким воротом и куртка, но все равно уже сильно продрогла. Костер развести они бы не осмелились.

У старшего группы был компас и рюкзак, в котором лежали туристические вещи на случай задержания патрулем – котелок, спички... Из общей картины турпохода выделялся разве что небольшой кожаный саквояж с реанимационными средствами у Нины. С ним она не расставалась. Это зона ее ответственности – здоровье объекта. В саквояже препараты стимулирующие сердечную деятельность, ведь после воздействия хлороформа, в основном, осложнения бывают на сердце и на дыхательную систему.

Между собой почти не переговаривались, если только о маршруте и времени предстоящего ожидания. Стало темнеть, и группа пробралась к дороге, к старому, покосившемуся столбу с указателем на Бржецлав.

Ждали недолго. Из темноты показался свет автомобильных фар. Он то слепил прятавшихся на обочине, то скользил по дорожному полотну – машина подскакивала на неровностях старой дороги.

– Пригнитесь, – велел Крылов. – Это могут быть пограничники.

Предполагалось, что группа захвата сама остановится напротив столба с указателем. Однако машина проехала мимо. Обескураженный Крылов проводил ее взглядом. Разглядеть, что за машина, а уж тем более, кто внутри, не представлялось возможным.

– Что за… – выругался Крылов.

– Они? – предположил оперативник, спрятав нос в поднятый ворот куртки. – Не заметили столб? 

– Будем ждать. – Крылов, подсветив фонариком, взглянул на часы: – Ждем час и уходим.

Не могли они превышать лимит времени. Есть опасность погони, если цэрэушники встрепенутся, да и долго держать под хлороформным наркозом объект нельзя. И пограничникам может приспичить посетить этот приграничный квадрат.

Прождали они примерно полчаса. Нину уже охватило отчаяние, усугубленное пронизывающим холодом, опустившимся вместе с ночью на австрийский лес, и голодом. «Сейчас бы горячего чаю», – подумала она, и вдруг услышала шум мотора. Звук шел с противоположной стороны. Наконец, показался свет фар. Машина, действительно, ехала со стороны Чехословакии.

– Погранцы? – спросил оперативник. Он пристально вглядывался в подъезжавшую машину. – Слушайте, а ведь это, похоже, наши. Та самая машина, она возвращается.

Машина остановилась около столба. Открылась дверца водителя. Если бы здесь оказались посторонние, они могли подумать, что он вышел по нужде. Но водитель огляделся и свистнул. Затаившиеся в кустах на обочине быстро выбрались. Крылов накинулся на водителя:

– Почему проехали мимо?! – начальник Управления внешней контрразведки генерал-майор Крылов, считал, наверное, личным оскорблением работать с такими разгильдяями. – Все в машину! Маслова – рядом с водилой!

– Олег Данилыч, мне надо осмотреть его… – начала было Нина.

– Никаких осмотров! Чего ему сделается? Мы уже выбиваемся из графика. Он дышит? – спросил Крылов у Кочеткова. А когда тот кивнул, рявкнул: – Живо все в машину!

– А этого куда? – Кочетков поднял безвольные руки Артюшина, скованные наручниками. 

– На пол пока, под ноги. Приглядим за ним до границы.

Трое мужчин сели сзади. Тело положили на напольный коврик перед собой. Минут через двадцать Артюшин начал делать непроизвольные судорожные движения. Водитель стал притормаживать, почувствовав это, поскольку Артюшин бился довольно сильно в спинки передних кресел.

– Не останавливаться! – прикрикнул Крылов. Достал из кармана еще одну ампулу с хлороформом.

– Мне надо его осмотреть, – снова повторила Нина, злясь на себя, что заладила одно и то же, и говорит испуганно, а не настойчиво.

– Отставить! – Крылов приложил смоченную в хлороформе салфетку к лицу Артюшина. – Перед границей переложим его в тайник. Тогда и посмотришь.

Нина подумала, что судороги Артюшина больше похожи на эклампсию, развивающуюся как побочный эффект от хлороформа. И если это так, то дальше объект впадет в кому. И не факт, что его удастся вывести из нее или что мозг сохранит свои функции.

Машина остановилась, не доезжая границы, тело перегрузили в багажник, под коврик и фанерный щит, где был ящик, довольно вместительный. Только тогда Крылов подозвал Нину и сообщил безапелляционно:

– У тебя две минуты.

Она тут же достала из саквояжа фонарик и шприц-тюбик с адреналином. Приподняв веко Артюшина, Нина увидела закатившиеся вверх глазные яблоки. На губах уже подсохла пена. Кожные покровы были синюшными, Артюшин заметно стал отечным, лицо его – бледным. Это очевидно говорило о тонической фазе эклампсического приступа. В клонической, следующей фазе – он станет дышать, и цианоз уменьшится, но затем последует кома.

Нина вдруг отчетливо поняла, что они не довезут Артюшина живым. Она попросила Кочеткова подсветить ей фонариком, поискала вену у Артюшина, но в том состоянии, в каком он находился, попасть в вену было практически невозможно. Миллиграмм адреналина Маслова воткнула куда-то, понимая бессмысленность своих действий. «Возможно, у него, ко всему прочему, и внутреннее кровотечение, – поняла она. – Но это характерно скорее для проглатывания хлороформа, а не от вдыхания паров».

Если бы Крылов позволил ей осмотреть мужчину еще там, на дороге, ситуация могла бы сейчас быть не столь критичной. Ее поразило то, с какой скоростью развивались осложнения.

– Нужна экстренная помощь, – попыталась действовать Нина. – Его надо положить на землю.

– Он жив? – спросил раздраженно Крылов, поглядывая на часы, опять воспользовавшись фонариком.

– Пока да, – неохотно признала Нина.

– Значит, начнете реанимационные действия, когда пересечем границу.

Маслова чувствовала, что Крылов непреклонен. Она сдалась.

Пустой в этот час таможенный пункт они миновали без задержек и проволочек, и через полчаса их машина остановилась на обочине. Открыли багажник и тайник. Артюшин был мертв. Маслова констатировала смерть, и все же оперативники по ее настоянию вытащили Артюшина на дорогу, она вколола ему адреналин прямо в сердце и пыталась сделать непрямой массаж сердца… Но чем больше она старалась, тем яснее понимала, что перед ней лежит труп, и мертв он уже как минимум минут пятнадцать.

Дальше все происходило как в тумане. Кочетков и водитель погрузили мертвого Артюшина обратно. И машина помчалась по темным дорогам в сторону Праги. Там их ждал самолет, но с живым Артюшиным… В спешном порядке они раздобыли цинковый гроб, и самолет взлетел уже с грузом двести на борту.

У Нины сложилось четкое ощущение, что Крылов во время спецоперации действовал по одному ему известному плану. Оперативники и врач ему просто мешали, а с другой стороны, были необходимы, чтобы стать свидетелями. Маслова силилась понять, свидетелем чего именно ей уготовил быть Крылов.

Артюшин, игравший одновременно с ЦРУ и КГБ в запутанные игры, при столкновении этих двух спецслужб попал, словно в чудовищные жернова. Его перемололо в мгновение ока, а труп его, выпотрошенный на тщательном вскрытии в Москве, как особо секретное тело, захоронили под чужой фамилией.

 ****

... – Еще чаю? – спросила Маслова, поднимаясь со стула.

– Нет, спасибо, – Трофимов с трудом преодолел гипнотическую монотонность голоса Масловой. – А что вскрытие?

– Сердечная недостаточность – основная причина, – сухо ответила она. – Однако и внутреннее кровотечение, и отек мозга, как я и подозревала, существовали. Но это смотря как интерпретировать… – Маслова пожала плечами. – Симптомы подходят под отравление хлороформом, под ту самую пресловутую индивидуальную непереносимость, которая встречается крайне редко, но встречается. 

– А почему в заключении не указывались остальные признаки отравления?

– Указывались, но есть понятие – «основная причина». Он умер именно из-за отказавшего сердца, а не из-за кровотечения и отека мозга. Все это могло развиваться параллельно, и уже сложно определить первоисточник, первый камешек, покатившийся с горы, после которого сошла лавина.

– Вы считаете – это мог быть яд?

– Яд? – с улыбкой кивнула она. – Хлороформ и есть яд. Все симптомы укладываются в картину отравления хлороформом. Но их слишком много. Симптомов. Такое ощущение, что их утрированно продемонстрировали на одном человеке как пример негативного воздействия хлороформа. Вроде и придраться не к чему… И все же.

– Наверное, вы неправильно меня поняли, – вкрадчиво пояснил Трофимов. – Я имел в виду еще один яд. Если предположить, что Артюшин был отравлен за несколько часов до получения дозы хлороформа.

– Есть официальное заключение, – в тоне Масловой снова проявилась сдержанность. – Врач, проводивший аутопсию, – авторитетный специалист, и у меня нет оснований оспаривать его выводы. – Она чуть смягчилась, заметив обиженное выражение лица Николая. – Конечно, существуют яды, не оставляющие следов, быстро разлагающиеся. Растительного происхождения. Но в таком случае надо точно знать, какой препарат был применен, чтобы понимать, по изменению каких параметров его выявлять. Когда известно о применении хлороформа, и картина на вскрытии подпадает под воздействие хлороформа, кто станет выискивать дополнительные причины и проблемы для всех? При том, что известно, кто возглавлял группу. Вы понимаете, о чем я?

– Он пытался оказывать влияние на показания участников спецоперации?

– Нет, – твердо ответила Маслова. – Крылов выглядел раздраженным, когда мы привезли труп в Прагу. Сильно покраснел, я даже настояла на том, чтобы померить ему артериальное давление. Были опасения, что я привезу в Москву два трупа. Я дала ему таблетку. После вскрытия я как-то по-другому переосмыслила происходившее. Улеглись волнения, связанные с проведением спецоперации, остался осадок. Такие нервы, которые продемонстрировал тогда Крылов, могли быть связаны с другим. – Она заметила, что Трофимов открыл было рот, чтобы задать очередной вопрос. – Все, Николай. Ощущения и догадки, как говорится, к делу не пришьешь. А мне надо сделать обход. Я все-таки на дежурстве.

Озадаченный и разочарованный Трофимов вышел из госпиталя. Вдохнул ночной свежий воздух, поежился и заспешил к метро, недоумевая, зачем Маслова вообще согласилась на разговор, если не пошла до конца в изложении своих подозрений? И хочется, и колется? Крылов не снят с должности, напротив, вернулся в Москву. И в то же время заявляется к ней оперативник с вопросами о давней спецоперации, возглавлявшейся Крыловым. Что это? Проверка для назначения его на новую должность? Или…

 

Роман Ирины ДЕГТЯРЕВОЙ «КОРРИДА с ПРЕДАТЕЛЕМ» 

опубликован в первом номере журнала «ПОДВИГ» (выходит в ЯНВАРЕ)