Михаил МИХАЙЛОВ
ЧЕРЕЗПОКОЛЕНЩИНА
Отрывок из повести
*
Больше месяца после боевого ранения в Афгане сержант ВДВ Сергей Тишкевич провел в баграмском госпитале.
Вообще-то, в ВДВ принято награждать отличившихся второго августа, но в том, 1981-м, так уж стеклись обстоятельства, что от сложившейся традиции отступили. По причине ожидаемого в конце марта приказа министра обороны об увольнении из вооруженных сил отслуживших установленные сроки военнослужащих, торжественное вручение правительственных наград приурочили к 23 февраля. Как бы то ни было, а к исходу Дня Советской армии и Военно-морского флота на груди сержанта Тишкевича красовался орден Красной Звезды. Еще двоим парням из его взвода навесили медали «За отвагу».
Ясное дело, хороводы водить по этому поводу никто не собирался, но награды надлежало обмыть. Так что, хоть и по-тихому, что называется, в рамках приличий, но гужбанили всем взводом. А весь взвод – девять человек, смех да и только! После отбоя наполнили «кишмишовкой» алюминиевые кружки, потому как стаканов не нашлось, побросали в самогон правительственные награды и врезали от души, чтоб, дескать, не последние. Потом добавили за грядущий скорый дембель. Ну и под конец, само собой, хлебнули за День Советской армии. Вот, собственно, и весь праздник.
Когда запасы «кишмишовки» иссякли, и все утихомирились, Сергей вышел из палатки, проветриться и покурить – в голове слегка шумело. Скоро к нему присоединился санинструктор Конищев.
– Ну, герой, чем планируешь заняться после возвращения на родину? – поинтересовался он, глубоко затянувшись «смертью на охоте».
– Стану плодиться и размножаться! – не раздумывая, без запинки ответил Сергей.
– Да я серьезно.
– И я серьезно. Поженимся с Галкой. Нарожаем детей.
– Ну, это понятно! – ухмыльнулся санинструктор. – Тут я с тобой целиком и полностью солидарен. Меня Маринка тоже, поди, заждалась… Я, Серега, о другом…
– Давай сперва вернемся, – поморщился от едкого дыма сигареты Тишкевич. – Не люблю загадывать.
– Ты, помнится, говорил, что после армии будешь в «Рязанку»* (*Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное командное училище) поступать, – упрямо не пожелал сменить тему Леха. – Сейчас самое время. Орденоносца примут с закрытыми глазами…
– Так это когда было! – отмахнулся Сергей.
– Перехотел… – понимающе покачал головой Конищев.
– Что-то типа того. Ну ее, армию! Навоевался. Я и так этот Афган век помнить буду…– И, словно вдруг вспомнив о чем-то важном, Сергей запустил руку в боковой карман и вытащил вчетверо сложенный листок. – На-ка вот, прочти! Пока в госпитале валялся, от нечего делать нацарапал…
Лешка развернул лист – они стояли возле столба, на котором висела переноска, так что света было достаточно, – и прочел:
Синее, синее небо.
Ни облачка, ни ветерка.
Запах печеного хлеба.
Легкий дымок костерка.
В ведрах – собранный виноград.
Чинно травку жует ишак.
Рота советских солдат
Прочесывает кишлак.
Зазвучали щелчками выстрелы.
Затрещали в ответ автоматы.
И, склонясь, перебежками быстрыми,
Побежали вперед солдаты.
От яркого солнца и пыли,
Как от сварки, в глазах рябит.
В этой атаке были
Кто-то ранен, а кто-то убит.
В синем небе «вертушки» кружат,
Водят огненный хоровод.
И ракеты кишлак утюжат,
Расчищая роте проход.
Сегодня погибнуть – не мой черед.
Покидая горящий кишлак,
Поредевшая рота уходит вперед.
Во дворе лежит мертвый ишак…*
(*Автором использован фрагмент стихотворения поэта Юрия СУББОТИНА).
– Круто! – дочитав до конца, высказался Конищев. – Что, и вправду сам сочинил?
Сергей кивнул.
– Может, тебе в поэты податься? – без тени иронии простодушно предложил Лешка.
– Как говорит моя мама, – усмехнулся Сергей, отбросив окурок, – поэзия, она для души, а для тела требуется профессия… А вообще-то там видно будет…
**
На пороге возник сияющий Пашка.
– Можешь меня поздравить, дед, я поступил в… – торжественно начал он, но, к величайшему изумлению Сергея Робертовича, ожидавшего услышать ласкающую слух аббревиатуру МГУ в качестве наименования вуза, из уст внука прозвучало маловразумительное: – …РГВВДКУ!
Но кому-кому, а Сергею Робертовичу разъяснять смысл сей непонятной для большинства людей аббревиатуры нужды не было. Неудивительно, что сперва он ушам своим не поверил и переспросил:
– Куда ты поступил?
– В «Рязанку», – снимая всяческие сомнения, глазом не моргнув, подтвердил внук.
Последовала немая сцена а-ля гоголевский «Ревизор», на протяжении которой Сергей Робертович приходил в себя. Пашка, конечно, – мастер выкидывать разные коленца, но подобной выходки дед от него никак не ожидал. Золотой медалист! Светлая надежда родителей! И вдруг такое: вместо обещанного поступления на факультет фундаментальной физико-химической инженерии Московского университета, на что вся семья имела веские основания рассчитывать сообразно уровню его подготовки. Деликатно выражаясь, военное училище и университет – вузы разновеликие. Было от чего впасть в ступор. Судя по безмятежно-чистому взгляду, устремленному на деда, внучок не шутил.
– Хорош подарочек на юбилей… – малость придя в себя от сногсшибательной новости, пробормотал Сергей Робертович, собиравшийся на днях отметить шестидесятилетие, и пригласил внука: – Ну, заходи! Негоже в дверях серьезные разговоры разговаривать. Топай на кухню. Потолкуем. Чайку попьем.
Они прошли на кухню.
– Мать с отцом в курсе? – спросил Сергей Робертович, занявшись приготовлением своего фирменного чая, не чая, но какого-то заварного напитка из смеси ароматных трав.
Усевшийся за стол внук отрицательно помотал головой:
– Попозже скажу. Не хочу их расстраивать.
– А меня, значит, расстраивать – это ничего, это можно… – проворчал дед и со свойственной ему грубоватой прямотой полюбопытствовал: – На кой хрен тебе сдалась эта голгофа? Моча в башку ударила? Ты же умница. Твоя голова не для того предназначена, чтоб об нее кирпичи колоть.
– Ну ты, дед, даешь! – На лице Пашки появилось искреннее разочарование. – Я-то думал, ты обрадуешься, что добился, таки, своего, а ты…
– Я добился? – Сергей Робертович едва не задохнулся от возмущения.
– А кто меня заставлял каждое утро кроссы бегать? Кто пинками гонял на дзюдо по шесть раз в неделю? Кто мне все темя продолбил насчет того, что настоящий мужчина должен уметь постоять не только за себя, но и за Родину? – безжалостно вопрошал внук.
– Было. Не отказываюсь, – стушевавшись, признал его правоту дед. – Но я-то чего хотел? Чтоб ты мужиком вырос, а не маменькиным сынком. Чтоб готов был в случае чего хоть в огонь, хоть в воду… Отслужить год или сколько там сейчас, себя проверить, а случится, так и пороху понюхать – я только «за»! Но чтоб ты на всю жизнь погоны напялил... Такого хомута я тебе никогда не желал…
– У меня, между прочим, своя голова на плечах! – довольно резко перебил его Павел. – Это мой выбор.
Сергей Робертович покосился на внука, который в эту минуту разительно напомнил ему его самого в молодости – решительного и бескомпромиссного. Пашка – упертый, и переубеждать его бессмысленно, здраво рассудил дед. Ему ли было этого не знать – как-никак, с младых ногтей мальчонку пестовал, потому как вечно занятым родителям некогда было заниматься воспитанием своего единственного чада.
– И давно ты к такому решению пришел? – поинтересовался Сергей Робертович, разливая по чашкам духовитый напиток.
– Года два назад, – поняв, что нотаций читать дед ему не намерен, немного расслабился Павел. – После того, когда ты на своем творческом вечере стихотворение из афганского цикла прочел, ну то:
…Помню, в горах Пандшера
Жарким июньским днем
Вдруг ожила пещера
И встретила нас огнем.
Убитых и раненых сносим вниз.
Погибшим – цинковый гроб и яма.
И снова, как будто на бис,
Мы в горы идем упрямо.
Молча идем след в след.
Я бесстрашен, вынослив и молод.
Мне всего девятнадцать лет.
На плече парашют наколот…*
(*Автором использован фрагмент стихотворения поэта Юрия СУББОТИНА).
Сергей Робертович очумело уставился на внука. Разумеется, он не позабыл тот вечер в ЦДЛ, когда внук единственный раз соизволил посетить, как он выразился, «дедов литературный тусняк». Кто-то из возрастной публики, как водится, затронул давнюю и для многих все еще болезненную афганскую тему, и понеслось: в ход пошли старые стихи, написанные аж в восьмидесятых, что называется, по свежим следам. Запало в память и то, как неожиданно внимательно вслушивался в них пятнадцатилетний пацан и потом, уже по возвращении домой, едва ли не до полуночи пытал деда вопросами о боевом прошлом, а дед в красках – как он это умел – живописал суровые афганские будни…
– Так что тебе, по-любому, не отвертеться! – вклинился в его размышления Пашкин голос. – Мой выбор – это и твоя заслуга!
Сергей Робертович вздохнул. Как ни верти, а повествуя о своей боевой молодости, он вольно или невольно накачивал внука той чертовой героикой, которая и его самого в свое время привела на войну.
– И тебя, стало быть, на дедовском примере на подвиги потянуло? – усмехнулся он, добавив раздумчиво: – По моим стопам идешь.
– В каком смысле? – немного растерянно спросил Павел.
– Да в самом прямом. Меня ведь в Афганистан воевать силком никто не гнал. Нет, конечно, пропаганда свое дело сделала, куда ж без нее. Интернациональный долг и всякое такое. Но больше, конечно, я в Афган рванул из-за своего деда Николая Яновича Тишкевича, который в свое время за фронтовые подвиги стал дважды кавалером ордена Славы! – с гордостью сообщил Сергей Робертович. – Сам понимаешь, по-современному выражаясь, мотивации выйти в герои у меня хватало – было на кого равняться.
К стыду своему, Павел неожиданно осознал, что до сегодняшнего дня даже имени прапрадеда не знал.
– А почему ты никогда о нем не рассказывал?
– Так ты не спрашивал! – парировал Сергей Робертович и, скептически хмыкнув, пристыдил юношу: – Вы же, нынешние, своей родословной не больно-то интересуетесь.
– Считай, что я заинтересовался. Рассказывай! – потребовал внук.
Может, и правда время пришло, подумал Сергей Робертович.
– Будь по-твоему, – согласился он, но счел нужным оговориться: – Только имей в виду, времена тогда были другие: никто ничего не выбирал. По большей части за людей все решали обстоятельства.
– Ты это к чему? – спросил сбитый с толку таким вступлением будущий офицер ВДВ.
– К тому, что, если вдуматься, героизм деда моего был во многом вынужденный…
– Как это – вынужденный? – не понял внук.
– Да очень просто, – грустно усмехнулся Сергей Робертович и рассказал то, что ему было известно о безвинном, в общем-то, осуждении Николая Тишкевича на десять лет лагерей, о предательстве – так, во всяком случае, расценил он поспешное бегство жены - и о том, как поступила Зейнаб с их дочерью Аидой — сдала ее в детский дом…
– Зейнаб? – вздернув брови, переспросил Пашка.
– Зейнаб Годиевна Гафурова. Она – чистокровная казанская татарка, – спокойно подтвердил Сергей Робертович. – А что тебя смущает? СССР, видишь ли, был страной многонациональной.
– Выходит, я – немного татарин? – озадаченно поскреб затылок смущенный этим открытием Пашка.
– Разве что, совсем чуть-чуть, – растолковал Сергей Робертович. – Отец мой был полукровка. Я – на четверть. А уж в тебе-то татарской крови, можно сказать, всего ничего… – И с легкой иронией прибавил: – Между прочим, с нацпринадлежностью Тишкевичей тоже все не просто! То ли они – белорусы, то ли, и впрямь, родовитая шляхта, то ли евреи – Гомель-то входил в «черту оседлости»… Так что, послушайся моего доброго совета: не заморачивайся ты на эту тему. Все равно концов теперь уже не сыскать.
После чего продолжил прерванный рассказ:
– Словом, из лагеря на фронт дед стремился попасть не только из патриотических соображений. Через штрафную роту прошел. И не просто прошел – там же свой первый орден получил. За что конкретно, я без понятия, но штрафников наградами не баловали, стало быть, за дело. После того как кровью искупил, продолжал воевать там же, в Прибалтике, до Победы. В апреле сорок пятого удостоился второй «Славы». А, по большому счету, все ради того, чтобы не сгнить в лагере, разыскать дочь и разобраться с твоей прапрабабушкой Зейнаб! – подытожил Сергей Робертович.
– Ну и как, разобрался? – полюбопытствовал внук.
Дед неопределенно пожал плечами:
– Знаю, что после войны он приезжал в Казань и отыскал свою бывшую супругу. О чем уж они говорили, на чем порешили, понятия не имею – меня еще на свете не было, – но воссоединения семьи не состоялось. Дед уехал, а бабушка Зейнаб с моим будущим папой, которому тогда только двенадцать исполнилось, осталась в Казани. Еще знаю, что при получении паспорта отец – он по всем бумагам числился Гафуровым – взял фамилию Тишкевич и переехал жить к деду в Подмосковье. Какое-то время бабушка Зейнаб поддерживала с ним отношения, но когда узнала о его намерении жениться на русской, заявила, что он ей больше не сын, и до самой своей смерти с ним не разговаривала и не виделась… Больше скажу, я перед армией съездил в Казань, наведался было к ней… Все же родная кровь… – Сергей Робертович горько ухмыльнулся. – Так она меня и на порог не пустила. Пообщались через дверь. Кто там? – Ваш внук. – У меня нет внуков. Вот и весь разговор.
– А при чем здесь русская или не русская? – вырвалось у Пашки, определенно заинтригованного более чем странным поведением своей прапрабабки. – Тем более непонятно, чем ты-то пред ней провинился?
– Эту тайну она унесла с собой в могилу, – философски ответствовал дед. – Могу только поделиться своими соображениями. У меня во взводе парнишка был Ильдар Хамидулин – татарин из Набережных Челнов. Я ему ситуацию обрисовал, и он мне кое-что о жизненном укладе татар разъяснил. Дочка что? – выросла и к мужу ушла. А сын – продолжатель рода, опора, кормилец в старости… Вероятно, поэтому Зейнаб, когда после ареста мужа в бега ударилась, в первую голову Роберта спасала. В эту логику укладывается все: и ее отъезд в Москву, и развод, и избавление от Аиды… Времена-то были ой-ой-ой какие суровые! – как бы в оправдание ее поступков, напомнил Сергей Робертович и продолжил повествование об особенностях патриархального татарского менталитета:
– Теперь насчет Роберта. Я полагаю, с тем, что он фамилию сменил и к отцу уехал, бабушка Зейнаб еще как-то смирилась, но, по ее понятиям, жениться он обязан был на татарке, а никак не на русской!
– Нелогично! – возразил внук. – Бабушка твоя, выйдя замуж за нетатарина, первая ее, в смысле кровь, в своих детях разбавила. Какие могут быть претензии к сыну?
– Не упрощай, Паша! – поморщился дед. – Есть вещи, которые не вписываются в банальную логику. Может, бабушка Зейнаб сочла, что выпавшие на ее долю испытания – плата за нарушение ею самой строгих мусульманских установлений, и возвращение сына в русло традиции позволит искупить этот грех? Может, от пережитых потрясений у нее в сознании произошел какой-то сдвиг? Кто знает…
– А как сложилась жизнь у Аиды? – спросил Павел.
– Неизвестно. Как в воду канула. Отец рассказывал, что дед пытался ее разыскать. Без толку. Только и смог выяснить, что при эвакуации детдома поезд попал под бомбежку… – И, видимо, чтобы расставить все точки над «i» в этой душещипательной мелодраме, Сергей Робертович дорассказал семейную историю: – Николай Янович умер рано, в пятьдесят девятом – на нем ведь после войны живого места не осталось, весь израненный был. Бабушка Зейнаб пережила его на сорок лет… Но согласись, то, как эта каша заварилась в 1938-м, и чем все закончилось, – сюжетец в самый раз для индийского кино!
– Да уж. Чистый Болливуд, – поддакнул Пашка.
– Но это дело прошлое. Давай о насущном! – вернулся Сергей Робертович к началу разговора и, озадаченно почесав за ухом, буркнул: – Удивил ты меня, внучара. Я даже предположить не мог, что мои стишки сработают катализатором при выборе тобой образования…
– Не стишки, а стихи! – горячо вступился за дедово творчество Пашка. – Ты – в этом деле профессионал. Кого угодно впечатлить можешь.
– Ну, положим, профессионал я в юриспруденции – как-никак четвертый десяток лет адвокатствую, – скромно возразил на это Сергей Робертович, – В поэзии я – всего лишь любитель, хоть и со стажем. Что же касается «впечатлить»… – Он с сомнением покачал головой и не без иронии продолжил: – Это как повезет! Папеньку твоего, к примеру, моя батальная лирика ничуть не впечатлила. Он до двадцати восьми, пока из призывного возраста не вышел, всеми правдами и неправдами косил от армии – ну да бог ему судья! А ты вот решил пополнить собой российский офицерский корпус…
Повисла пауза, в течение которой на Пашкином лице отчетливо читалась напряженная работа мысли.
– Послушай-ка, дед! – наконец, выдал он. – А интересная вырисовывается закономерность! Твой геройский дед войну прошел, а отец – человек сугубо мирный. Он ведь даже в армии не служил, верно?
– Ну да, не служил, – подтвердил Сергей Робертович.
– У твоего сына – моего отца – на армию была аллергия, а меня туда, как магнитом, тянет. Какая-то армейская черезпоколенщина получается.
– Да ты – прям Достоевский! – деланно восхитился Сергей Робертович, любовно потрепав внука по плечу.
– При чем здесь Достоевский? – обескураженно спросил Павел.
– Он, видишь ли, был большим любителем выдумывать новые слова, вроде «шлепохвостица», «предчувственница»…
Тут хлопнула входная дверь.
– Должно быть, родитель твой с работы вернулся, – бросив взгляд на часы, предположил Сергей Робертович. – Ну что, Федор Михайлович? Иди, «порадуй» папу – чего тянуть-то!
Внук встал и направился в прихожую.
Повесть Михаила МИХАЙЛОВА «ЧЕРЕЗПОКОЛЕНЩИНА»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №03-2022 (МАРТ)
Сейчас на сайте 341 гость и нет пользователей