Валерий ЦУРКАН

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КВЕСТ
Отрывок из повести

ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

Глухо грохнул выстрел. Пуля попала в левый бок и обожгла раскалённым угольком.
Крутояров упал на колени. Перед глазами стоял красный туман. Боль ещё не пришла, и шоковое состояние помогло ему собраться с силами. Под руку попал пистолет Харта. Сергей вскинул «вальтер» и нажал на спусковой крючок. Солдат выпустил из рук карабин и упал. Снег под ним покраснел и начал плавиться.
Поднялся на ноги. Бегло осмотрел себя — в бушлате дыра, рана или сквозная, или просто задело. Хорошо, хоть пуля в теле не застряла. Почувствовал, как намокла рубашка под свитером. Кровь — это хреново. Услышал лязг гусениц и бросился бежать. Хотя — бежать — это сильно сказано. Бежать он уже не мог. А если в ближайшее время не остановить кровь, то и идти не сможет. Но для того, чтобы заняться раной, нужно найти безопасное место. А сейчас в Пушкине таких мест, наверно, не осталось.
Танк уже сворачивал с Конюшенной, протискиваясь в узкий проезд между домами. Пулемёты молчали, но могли в любой момент затараторить, и Сергей понимал это, с трудом перебираясь через сугроб. Лишь бы не заметили. Лишь бы не увидели. Лишь бы…
Раздались глухие выстрелы. Фонтанчики заплясали вокруг, и беглец, нырнув с головой в снег, пополз в сторону. Не попали. Слава Богу, промазали.
Снег, где он полз, плавился от пролитой крови, однако кровь сразу исчезала, улетая в будущее. Сергей осторожно поднял голову. И сразу щепками разлетелась замёрзшая кора липы, раскинувшей ветки над ним. Одна ветвь, срезанная короткой очередью, упала и больно ударила по щеке. Хорошо, хоть в больной бок не стукнула.
Крутояров снова нырнул, как заправский пловец, и проделал туннель в другую сторону. Пулемёт всё такал, но стрелок уже не долбил как попало, а методично обстреливал всё пространство. Если патронам несть числа, то рано или поздно его достанут.
К пулемётным выстрелам подключились и очереди щмайсера. Ну да, не добил ведь того солдата. И капитана в живых оставил. В следующий раз нужно будет обязательно прикончить. Хотя очень надеялся, что обойдётся без следующего раза.
Попытался «включить» механику — фиг! Даже не почувствовал никакого присутствия. Перегорело чувство, как некстати перегорело!
Танк остановился во внутреннем дворе и продолжал простреливать снеговую площадку, в которой барахтался беглец. Сергей то выныривал, то снова окунался в снег, слабея с каждой секундой. Он был похож на пловца, борющегося со штормом на море, его голова то показывалась на поверхности, то исчезала. Постепенно переползал на край двора, изредка огрызаясь выстрелами из «вальтера».
Снежная целина закончилась, Крутой пробил туннель в последнем сугробе, за которым утоптанная тропинка вела к трёхэтажному дому. Если сделать рывок, то можно успеть спрятаться за стеной. Но за то время, пока он будет бежать по простреливаемой площадке, его могут преспокойненько хлопнуть. Хотя здесь его хлопнут точно, а там ещё можно спастись. Вот только передвигаться с этой чёртовой раной весьма тяжело.
Пулемёт затакал снова, и вокруг головы взорвались фонтанчики снежной пыли, обдав лицо колючими иглами. «Вот гады, — подумал Сергей, — пристрелялись». Оставаться здесь больше нельзя, бежать нужно. А как бежать-то? Бочина-то ужас как болит. Пули в ней нет, но ощущение такое, что там целый снаряд раскалённый. Чёрт, а ведь рану перевязать надо!
Следующая очередь едва не чирканула в плечо, и он решился. Поднялся во весь рост, пару раз шмальнул в солдата из «вальтера», и рванул. Ну, не во весь рост, и не рванул. Скрючившись, как при остром аппендиците, и держась одной рукой за кровоточащий бок, поплёлся через пустое пространство. Хотя казалось, что всё вокруг мелькает так, будто он несётся со скоростью «формулы один». И возле ног взвиваются бурунчики то спереди, то сзади, и гулко стучат оба танковых пулемёта. Шмайсер затих, солдат менял магазин. Крутояров вытянул руку с «вальтером» и наугад шарахнул в стрелка. Не попал. Да и не надеялся попасть. Время бы выиграть.
Когда солдат заменил магазин и полоснул очередью, взрывая снежные буруны, Сергей уже доковылял до здания, за углом которого и спрятался. Вернее, упал в снег. Снова встал. Опять упал и ещё раз поднялся на колени. И в этот миг ощутил, что его словно неведомая сила поднимает вверх. Пытается поднять. Будто он левитацией овладел, но летать ещё не научился толком. Хотя какая с него может быть левитация? Тут, наоборот, с каждой пулей притяжение Земли становится всё сильнее и сильнее, и скоро никакая левитация не поможет.
Крутояров поднял голову. Над ним кто-то стоял. Он направил на человека пистолет и чуть было не нажал на спусковой крючок, но вовремя сообразил, что это женщина. Вернее, бабка. Старуха. Слабая женщина, которая тщетно пыталась оторвать его от земли, напрягая все свои силёнки.
— Вставай, милок. Я не утяну тебя, тяжёлый ты.
Опираясь на старушку, он поднялся на ноги.
— Уйди, бабуль, тебе-то чего под пули лезть? — прохрипел, помогая бабушке как мог, но сил почти не осталось.
— А мне уж всё равно, а тебе жить ещё, — голос у неё был скрипучим, похожим больше на мужской, чем на женский. — Родину защищать. Пойдём!
Сзади, за углом дома ожил шмайсер и заскрежетал траками «Панцер».
— Пошли-пошли! Скорее, скорее, ножками, милок, ножками.
Да уж какое там ножками. Сергей буквально повис на тощей, оголодавшей старухе. Ноги почти не слушались, их будто и не было — они болтались как две бесчувственные сосиски.
— Бабуль, беги ты отсюда! — со стоном проговорил он. — Сейчас обоих прихлопнут.
— Не боись, милок, — сказала бабка на удивление уверенным голосом. — Не прихлопнут, не мухи мы.
Сзади послышался крик солдата, и Крутой, развернувшись, всё продолжая опираться на старушку, поднял «вальтер». Нажал на спусковой крючок, но оступился, и пуля ушла в «молоко». Старушка не удержала его, и Сергей шлёпнулся лицом вниз, уронив пистолет. Снеговая перина мягко обняла его. «Всё, — пронеслось в голове. — Не подняться!»
Раздалась хлёсткая автоматная очередь. Очень короткая. Даже какая-то слишком короткая, оборвавшаяся на полутакте. Крутояров с трудом поднял голову и сквозь залепленные снегом ресницы разглядел старушку. Она стояла рядом на коленях и обеими руками сжимала рукоятку пистолета. А в десятке метров от них покачивался солдат. Ствол автомата торчал из сугроба и смотрел в стылое небо. Воин Рейха держался руками за грудь, будто измазанную малиновым сиропом. Секунду спустя он рухнул на спину.
Пистолет был явно тяжёлым для слабых старушечьих рук. Она разжала пальцы, и оружие выскользнуло из её кулачков.
— А теперь побежали, милок.
Грохот гусеничных траков приближался, и уходить нужно было немедленно. Куда угодно, лишь бы убежать. Откуда-то снова взялись силы, будто кто-то заменил энерджайзер. Сергей подобрал пистолет, повертел его в руке и бросил — патронов в нём не оставалось, а таскать с собой незаряженное оружие — только лохов пугать. Заковылял в сторону улицы, видневшейся в просвете меж домами. Осталось всего ничего — перевязать рану и найти рукопись. Старушка шла рядом, поддерживая его за локоть. Хотя кто кого должен поддерживать? Кто кого должен через улицы переводить?
А танк стучал траками. И уже где-то близко. И стоит ему завернуть за угол… Две мишени… Всего лишь одна очередь. Сергей спиной ощущал близость «Панцера», именно спиной, и даже не спиной а тем местом, что чуть пониже, потому что механика работать наотрез отказывалась.
Бабка потянула его на узкую тропинку, протоптанную в глубоком снегу. Он доверился старухе — она-то здесь все ходы-выходы знает. И она повела его какими-то странными ходами, через сугробы, сквозь замёрзший кустарник, тренькающий сосульками.
Скрежет гусениц становился всё громче и громче. Старушка тянула Крутоярова куда-то, и он плёлся за ней, чувствуя, что с каждой секундой ему становится всё хуже и хуже. Голова кружилась, ноги и руки налились свинцом. Язык во рту стал как рашпиль и царапал нёбо, а в ушах стоял рёв реактивной турбины.
В глазах помутнело, и он практически вывалился из действительности. Ему казалось, что его ведут за руку по каким-то коридорам, что они то опускаются в мрачные казематы, то поднимаются по лестнице высоко над городом. А потом навалилась тьма.
— А крови-то сколько! — услышал Сергей голос старушки и открыл глаза.
— Забинтовать надо, бабуль, — тихо сказал он.
Осмотрелся. Стало понятно, что эта одна из ям-бомбоубежищ, в которых вначале войны люди прятались при авианалетах. Узкая щель, две лавки вдоль земляных стен. Человек десять залезет, и всё — час пик в трамвае. На стене висит керосинка и слабо светит, вполсилы. И даже вентиляция есть, поэтому они ещё не задохнулись.
Он разглядел лицо старухи, похожее на карту Марса — каналы-морщины, кратеры-оспины. Глубокие складки у рта.
— Бинтов у нас давно не осталось, — она покачала головой. — Столько крови было, бинтов на всех не хватает. Тряпкой сейчас замотаю. А уж о лекарствах и не мечтай.
— Кровь, главное остановить, — почти шёпотом сказал Крутой.
— Сейчас остановим.
Старушка разорвала в клочья какую-то брошенную не то блузку, не то рубашку и, связав лоскутки, стала бинтовать Сергея. Пока она с ним возилась, он вырезал из воротника две шприц-ампулы (и как это фрицы их не заметили?) и, сняв колпачки, вкатил себе содержимое одной. Прислушавшись к ощущениям, сделал второй укол. Буквально через минуту он был полон сил и снова готов на подвиги. Понимал, что применение амфетамина в лошадиных дозах приведёт к преждевременной старости, да и кони раньше обычного двинет, но уж точно не сейчас.
— Мне уже лучше, бабуль, — сказал, осматривая повязку из ветоши. — И кровь почти не идёт. Умная кровь перестала покидать дурную голову.
Поднялся и упёрся шапкой в потолок.
— Мне идти надо, бабушка. Сколько времени прошло? — он посмотрел на часы. — Три часа. Неплохо я здесь повалялся.
— Немцы ушли уже. Они не знают про это убежище. Мы здесь партизан осенью прятали, пока они не ушли к нашим. Даже и не знаю, где они сейчас.
«Нет их, — подумал Сергей. — Не дошли они до наших, всех перебили». Но промолчал. Он читал о пушкинском партизанском отряде. При попытке перейти линию фронта их всех положили ещё осенью сорок первого.
Ещё раз осмотрев повязку, стал одеваться. Боль отпустила. Афметамин сделал своё дело. Теперь некоторое время он будет бегать как заведённый, а потом просто свалится от усталости. Но это произойдёт уже в его времени. Вот будет смешно, если упадёт раньше. С рукописью под мышкой. Гестапо найдёт способ поднять его на ноги на парочку минут, чтобы снова уложить. И укладывать они его будут с особым азартом, припоминая «даст ист фантастиш» и другие его шалости.
— Нужно идти.
— Рано тебе ещё, милок. Ты ведь идти-то не сможешь. Отлежаться надо, а если немцы не найдут, то и пойдёшь куда тебе надобно. А я тебе помогу, помогу. Ты ведь защитник наш.
«Да уж, защитник», — мрачно подумал Крутояров, поправляя свитер и застёгивая бушлат. Ему стало стыдно перед этой отважной старушкой. Она ради него жизнью рисковала, а он только ради денег. На мгновение его пронзило отвращение к самому себе. Но лишь на мгновение. Деньги не пахнут, а уж тяжёлые деньги и подавно.
— Спасибо. Пойду я.
— Да как же…
— Да нормально всё будет. Меня теперь убить не так-то просто.
— А откуда ты взялся-то милок? Ведь партизаны ушли, солдаты ушли. Нет здесь никого. Ведь не с энтим же, не с парашютом прыгал?
Крутой тактично промолчал. Пусть уж бабка поверит, что он диверсант, чем узнает правду. Да и не поверит она. Ей легче в демона поверить, чем в машину времени. Да и не только ей.
—Откуда ты, милок? С Москвы?
Он кивнул и не соврал. С Москвы он.
— А что там наши думают? Когда война закончится?
Сергей решил сказать правду.
— Долгой война будет. Ещё три с половиной года. Но Берлин мы возьмём. Наш Берлин будет.
— Ох, не дожить мне. Но победим, и радует.
Крутояров поднялся, прислушался к своему телу. Боль отступила, необычайный заряд бодрости прямо-таки пульсировал в каждой клеточке. Казалось, ещё чуть-чуть — и он станет молниями швыряться, как Зевс-громовержец.
— Пойду я, бабуль. Победа будет за нами, но нескоро. В мае сорок пятого года, весной.
Старушка смотрела на него как на икону. Глаза её слезились — то ли от холода, то ли она плакала. Она подошла к Сергею и обняла его. Руки у неё были худые, сама она — невесомой, как пушинка.
— Давай, милок, дойди до Берлина! Ах, как, наверно, весна сорок пятого года прекрасна будет!
Сергей тоже обнял старушку и почувствовал, что она совсем костлявая. Такая же худющая, как Ванька. В душе заворочалось странное чувство. Будто что-то новое рождалось, словно в нём просыпался другой человек. Совсем другой. И ему показалось, что этот, другой, намного лучше его прежнего. Добрее. Совестливее. Но в то же время понимал, что жить такому будет ой как трудно. Невозможно доброму человеку прожить жизнь. Не выживет он.
«Нельзя мне быть таким, — подумал Крутой и осторожно отнял от себя старушечьи руки. — Надо оставаться самим собой. Таким, каким всегда был. Циничным. Злым. Иначе не выжить».
Лицо его стало жёстким, и он прошёл к земляным ступеням, ведущим наверх. Остановился. Обернулся.
— Спасибо, бабуля, за помощь. Имя ваше я спрашивать не буду. Если меня поймают, то и выдать не смогу, раз не знаю.
Старушка часто закивала. По щекам её текли слёзы.

Повесть Валерия ЦУРКАНА «РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КВЕСТ»
будет опубликована в журнале "ПОДВИГ" №03-25 (МАРТ)
ОФОРМИТЬ ПОДПИСКУ на ж-л «ПОДВИГ» можно
НА САЙТЕ (АКТИВНАЯ ССЫЛКА) или в отделении связи «ПОЧТЫ РОССИИ».